Читаем без скачивания Азарт среднего возраста - Анна Берсенева

Вся сложность мира заключалась в этом непрочном человеческом изобретении, и выражалась она так, как и должна выражаться живая сложность, – в совершенных формах.

Вот совершенство придуманных ею форм и казалось Варе сейчас сомнительным.

Она села к столу, придвинула к себе эскизы. «Московские арабески» – так они назывались.

Варя рассматривала нарисованные фигурки – офисной барышни, бизнесмена, старушки в шляпке с обвислыми полями, дворника-таджика, гламурной красотки… Их шестьдесят было, этих фигурок! Ей даже не верилось, что это она их все придумала.

Та жизнь, к которой, Варя чувствовала, она так и не стала принадлежать по-настоящему, какая-то чересчур для нее определенная жизнь, – теперь, когда она смотрела на арабески, из этой московской жизни взятые, принимала ее в себя, и принимала легко, без сопротивленья.

«Нет, все хорошо! – Варя почувствовала, как ее охватывает радость. – Зря я ночь из-за них не спала. Все получилось!»

Теперь ей казалось, что она в самом деле не спала ночь именно из-за того, что волновалась перед сегодняшней отливкой. «Московские арабески» были первой по-настоящему серьезной и большой работой, которую ей удалось сделать совершенно самостоятельно. Обычно Герберт и Дина вмешивались во все, что она делала. Впрочем, их можно было понять: производство-то принадлежало им, и дорогущее оборудование было куплено на их деньги, и название «Мастерская авторского фарфора» подразумевала именно их авторство… И если Варины художественные идеи в большинстве случаев казались им странными, так на то было их право.

С Гербертом и Диной она считалась не только потому, что всем приходится считаться с работодателями. Если бы не они, Варя вряд ли добралась бы до фарфора, то есть в буквальном смысле не добралась бы. Когда она приехала в Москву, у нее не было не только жилья, друзей и опыта жизни в мегаполисе, но, главное, не было подготовки, которая позволила бы поступить в художественный институт с его бешеными конкурсами. То, что ей не на что было бы жить в Москве, если бы она поступила учиться на художника по фарфору, было уже делом десятым. Варя готова была жить впроголодь и работать уборщицей, если бы это дало ей возможность учиться. Собственно, так ведь она и жила свой первый год в Москве. Только поступить в институт у нее при этом все-таки не получилось…

Впрочем, теперь Варя уже не очень об этом жалела. Всему, чему ей необходимо было научиться в практическом смысле, она научилась, как это принято называть, из-под руки – здесь, в мастерской Герберта и Дины Бауэр.

Приехав в Москву, Варя долго не решалась к ним пойти: не в ее характере было навязывать посторонним людям свои житейские трудности. Но потом все-таки пошла. В конце концов, они ведь сами дали ей когда-то свой московский адрес и сказали, чтобы приезжала в любое время.

– Пока у тебя еще наивные рисунки, Варвара, – с характерным своим, тяжеловатым немецким выговором сказал Герберт. – Но та манера, которую мы наблюдаем в эскизах твоей ома, да, бабушки, она прослеживается и у тебя. Это может оказаться ценным.

В тот год Герберт Бауэр впервые приехал из Германии, и его русская невеста возила его по всяческим живописным местам, в число которых попала и деревня Варзуга. Наверное, Дина хотела удержать жениха в России, где она как раз налаживала бизнес. И рисунки никому не известной женщины, найденные бог знает где в северной глуши, оказались не последним аргументом, убедившим немецкого фарфоровых дел мастера в том, что страна эта полна чудес и широких возможностей.

Внизу хлопнула дверь – послышался рокочущий голос Герберта. Он относился к отливке как к священнодействию и тоже приезжал рано в те дни, когда она происходила. А все время, пока шел обжиг, просто жил в мастерской, чтобы лично следить, что там происходит в печи на протяжении суток.

Варя улыбнулась. Именно так, наверное, вели себя двести лет назад Гербертовы предки из города Мейсена, когда происходили отливка и обжиг на их фарфоровом заводе. И так, наверное, вели себя те тысячелетней давности китайцы, которые хранили секрет самого первого в мире фарфора. Варя представила, как они, эти китайцы, перегораживали улицы своей деревни перед тем, как начинать отливку, как художники стягивали волосы в тугой пучок, чтобы ни один волосок ненароком не попал на влажную фарфоровую поверхность и не испортил все дело… Она быстро потрогала свои волосы, как будто ей уже прямо сейчас предстояло расписывать ею же придуманных дворников-барышень. И тут же отдернула руку, даже головой потрясла. Ну что такое, в самом деле! Нельзя же так отдаваться игре воображения. Может, прав ее супруг, и это признак одной лишь бессвязности мыслей?

Думать о муже сейчас не хотелось.

– Варвара, ты уже здесь? – раздался снизу голос Герберта.

Варя встала из-за стола и крикнула в открытую дверь:

– Да, Герберт! Я сегодня рано.

Она вышла на лестницу, ведущую вниз, туда, где уже собирались мастера, и раскатисто отдавал какие-то распоряжения Герберт, и звонко командовала Дина.

Она хотела сбежать по лестнице вниз, но что-то ее удержало. Что-то очень сильное – некстати пришедшее воспоминание…

Александр Игнатьевич встал перед нею так ясно, будто и в самом деле стоял на ступеньках и смотрел на нее снизу вверх тем прямым и внимательным взглядом, от которого в александровском доме у нее закружилась голова, и она чуть не свалилась с лестницы, и свалилась бы, если бы он ее не подхватил.

В тот день месяц назад она все-таки приехала в Александров, хотя для этого ей пришлось пересилить себя. До слез обидно было бы утратить то чувство, которое вызывал у нее этот дом, – чувство глубокой, глубинной защищенности и простого покоя, – только из-за того, что ее настиг здесь Олег. Поэтому через неделю после его визита, о котором Варя не могла вспоминать без содрогания, она все-таки приехала сюда.

Приехать-то приехала, но весь день находилась в настороженном напряжении и вздрагивала от всех шорохов, которые обычно так нравились ей в этом доме.

И когда она услышала сначала стук в дверь, а потом тяжелые мужские шаги на лестнице, ее охватил такой ужас, как будто в дом вошло чудовище из страшных детских снов. Их много было в ее детстве, фантомов воображения, и Олег каким-то непонятным образом воплощал в себе связанные с ними страхи.

Но прятаться от него было бы все-таки глупо. Варя вышла из комнаты на втором этаже, где как раз дорисовывала что-то для своих «Арабесок», и остановилась на верхней площадке лестницы.

К чему угодно она была готова. Что бывший супруг привез с собой охранников, которым дано указание скрутить ее и погрузить в машину. Что он снова предъявит к ней сексуальные свои претензии. Что… Да мало ли что могло прийти в его сознание, оскорбленное тем, что он не получает того, что считает принадлежащим себе по праву!