Читаем без скачивания Ронин - Роман Злотников

Женщина отступила на шаг, освобождая проход.

— Входите. Вот только Диана сейчас спит… не надо ее будить, совсем вымоталась, бедняжка.

— Я подожду здесь?

— Да, пожалуйста. Чай будете?

Ник на мгновение задумался, а затем благодарно кивнул:

— Спасибо, не откажусь.

За дверью лежал узкий, темный коридор, женщина пошла впереди, освещая дорогу. В пещере, куда выходил коридор, вдоль стен на деревянных настилах лежали люди. Кто-то метался в бреду, выкрикивая в беспамятстве женское имя. Ник, стараясь не глядеть на обреченных, вошел в отгороженную пластиковыми щитами маленькую комнатку.

Диана спала, сжавшись калачиком на тюках белья в углу. Ник замер, разглядывая ее лицо. Коротко остриженные золотистые волосы, подобно короне, оттеняли лицо. Диана, даже одетая в медицинский комбинезон, оставалась невообразимо прекрасна.

Ах, сколько б ни смотрел на вишни лепесткиВ горах, покрытых дымкою тумана,Не утомится взор! И ты, как те цветы..И любоваться я тобою не устану!

— Сколько вам сахара? — При свете лампы женщина выглядела немного посимпатичнее. Лет сорока на вид, с неухоженными волосами, редкого, пепельного оттенка, она производила впечатление прирожденной старой девы. Приглядевшись к ней внимательнее, Ник немного снизил планку возраста. Лет тридцати-тридцати пяти, а если приодеть и наложить легкий макияж, она еще вполне могла обратить на себя внимание мужчин.

Под его пытливым взглядом врач смущенно опустила глаза и, покраснев, пробормотала:

— Ой, я не представилась. Кассандра. Кассандра Таниш. — Она покраснела еще сильнее. — Мои родители обожали античную литературу…

Ник присел к столу, сам положил себе пару ложек сахара. Чай был местный, грубоватого вкуса, но крепкий, свежезаваренный. Ник вздохнул, это несложное действие напомнило ему о чайной церемонии. Отрезанный от привычной с детства культуры, лишенный многих мельчайших составляющих размеренной жизни, временами Ник отчаянно тосковал. Тосковал, понимая, что тем самым ослабляет себя.

Диана мерно посапывала. Ник улыбнулся, глядя на ее упокоенное сном лицо. Одна только возможность вот так сидеть рядом и смотреть, как она спит, наполняла весь мир покоем. Эта женщина не должна умереть.

— Простите, мисс Таниш.

— Миссис Таниш, я замужем. Хотя и оставила себе девичью фамилию.

Ник едва не поперхнулся. Кассандра никоим образом не производила впечатления замужней дамы. И тем не менее он поспешил исправиться.

— Миссис Таниш. Что вы намерены делать дальше? Убежище, несомненно, обнаружат. Мы сделаем все, что в наших силах, но, боюсь, мои люди не сумеют увести нападающих достаточно далеко.

— Мы будем молиться, Господь не оставит своих детей.

В глазах Кассандры вспыхнул фанатичный блеск. Она искренне верила в свои слова и едва ли приняла иное мнение Люди с такими глазами всходили на костры или бросались, обвешанные взрывчаткой, под танки. Одним словом, плана эвакуации у них не было. Ник попробовал зайти с другой стороны.

— Сколько персонала осталось в госпитале?

— Мы с Дианой, да еще Юрик. Остальные ушли. Господь еще покарает их! Бросить на погибель беззащитных!

Итак, трое. Ему позарез нужен был союзник среди персонала. Пока заслон будет отвлекать на себя основные силы карательного отряда, кто-то должен вывести Диану в безопасное место. Если понадобится, то силой. На помощь Кассандры надеяться было глупо.

— Что за Юрик?

— Семецкий, наш хирург. — Кассандра изобразила на лице крайнюю степень возмущения. — Иной раз я сама поражаюсь, как он со своим алкоголизмом сумел не вылететь с работы. Так пить, прости, Господи.

Слово «Господи» она умудрялась произносить так, что заглавная буква чувствовалась сразу.

Итак, хирург. Ник одним глотком прикончил чай и, благодарно кивнув, поднялся из-за стола.

— Спасибо за чай, у меня еще есть кое-какие дела. Где я могу найти господина Семецкого?

— В конце палаты дверь, пройдете коридор, после развилки вторая дверь налево. Да без толку, спит он сейчас, опять напился, прости, Господи.

— Я его разбужу.

Хирург спал, уронив блестящую лысиной голову на полированную поверхность письменного стола. Всю каморку, три на три метра, пропитанную запахом спирта, занимали полки с книгами. Ник мельком пробежался по корешкам и присвистнул, не в силах сдержать удивление. Редчайшие, древние книги. Многие, похоже, попали сюда еще с Земли. Фрейд, Юнг, Шопенгауэр, тяжелые переплеты, украшенные потускневшими надписями. Приятно пораженный, Ник обнаружил томик стихов Мацуо Басе, древнего японского поэта, чьи стихи так любила его мать.

Вечерним вьюнкомЯ в плен захвачен. НедвижноСтою в забытьиЛюди вокруг веселятся —И только. Со склонов горы ХацусэГлядят невоспетые вишни…

Последнюю строфу Ник, забывшись, произнес вслух. По соседству зашевелились, и хриплый голос продолжил:

Бутоны вишневых цветов,Скорей улыбнитесь все сразуПрихотям ветерка!

— Что, мой юный друг, стишками балуемся?

Юрик Семецкий, среднего роста мужик лет пятидесяти, хмуро смотрел на позднего визитера. Ник стоически выдержал тяжелый, похмельный взгляд, и Семецкий, хмыкнув, выставил на стол трехлитровую бутыль, уже наполовину опустошенную.

— Спирт.

Ник огляделся в поисках стула и, не найдя, присел на краешек стола. Семецкий, вытащив из кармана халата мятый одноразовый стаканчик, набулькал примерно половину, протянул Нику.

— Пей.

Ник, задержав дыхание, опрокинул в себя содержимое. Чистый спирт напалмом прокатился по пищеводу, оставляя за собой огненный след. Семецкий внимательно проследил за выполнением процедуры, одобрительно крякнул и налил по второй.

— С чем пожаловал?

Ник наконец решил, как себя вести с этим странным человеком. Хитрить не имело смысла.

— Просьбу можно?

— Валяй.

— Девушку вывести сможете?

Семецкий опрокинул в себя второй стакан.

— А смысл?

Ник открыл рот, да так и замер, сбитый с толку встречным вопросом. Семецкий почесал лысину.

— Не напрягайся. Смогу. Кого?

— Диана Торсон, ваша медсестра.

— А, та самая дочка большого папочки. Хрена с два она отсюда уйдет. Я бы на ее месте, например, не ушел. Она же все потеряла, жизни не учена, куда ей деваться? При госпитале хоть работать научится.

— Я прошу вас!

— Да что тут случилось-то? Вчера шорох был, сегодня с утра тишина, под вечер вон ты приперся с идиотскими просьбами.