Читаем без скачивания Суперклей для разбитого сердца - Елена Логунова

– Ну, если ты так ставишь вопрос, я готов заплатить, – вздохнул Зяма. – Говори, чего ты хочешь? Просто денег? Или тебе какую-нибудь финтифлюшку купить – колечко или сережки?

– Золотую Звезду Героя! – ответила я. – С надписью: «За мужество и женственность!» Нет, стой, я пошутила! Я еще подумаю, чего мне хочется, ладно? Потом скажу. А пока…

– А пока устроим пирушку! – перебил меня вновь повеселевший братец. – Зови на вечер гостей, кого хочешь, и я тоже свистну кое-кому. Папуле передай, что я спонсирую праздничный ужин на… скажем, десять персон. Повод – хеппи-энд истории с немецким шкафом.

– Отлично! – Если бы не телефонная трубка в руке, я бы захлопала в ладоши. Обожаю праздники и вечеринки!

Папуля тоже очень обрадовался возможности опробовать массу новых экстравагантных блюд на десятке подопытных гостей. У него сразу же появилось кулинарное вдохновение, так что скучная лепка пельменей была прервана в самом разгаре и отложена на потом. Папуля быстренько собрался и ушел на рынок за продуктами.

Я скучно послонялась по дому, сунулась было к мамуле, но родительница с головой ушла в работу над очередным пугающим произведением. Она с пулеметной скоростью колотила по клавишам пишущей машинки, останавливаясь только для того, чтобы посмотреть невидящим взглядом в пустую стену. Не знаю, может быть, мамуля на этой стене, как на белом экране, видела какие-то картины, скрытые от моего взгляда? Или она прекращала стучать для того, чтобы услышать зловещий шепот своей музы? Несколько секунд писательница сидела неподвижно, а потом на ее лице расплывалась загадочная улыбка. Мамуля кому-то или чему-то кивала и пугающе шевелящимися пальцами вновь тянулась к клавишам.

От нечего делать я пошла в кухню и сварила себе десяток слепленных папулей пельменей. Сегодня наш домашний повар внес в рецепт традиционного блюда маленькое изменение, добавив в мясной фарш немного тыквы. Получилось вкусно. Я лопала горячие пельмешки и на мамулин манер незряче таращилась на огромную разделочную доску, которую папа вымыл и поставил у стеночки сушиться. Смотрела я на эту супердеревяшку, смотрела – и вдруг меня словно обухом по голове ударили! Нет, даже не обухом, а вот такой же толстой тяжелой доской с металлическими углами! Я уронила вилку, слетела с табурета и, рухнув на колени, жадно ощупала доску.

– Этого не может быть! – прошептала я, гладя шероховатое дерево. – Хотя… Почему бы и нет?

Я поднялась и побежала к мамуле. Вопрос стоил того, чтобы грубо прервать процесс литературного творчества.

– Мам! Ау! – громко позвала я.

– М-м-м? – отозвалась она, обернувшись.

Взгляд у нее был затуманенный и расфокусированный. Я не уверена, что она меня узнала.

– Это я, Индия! – на всякий случай пояснила я.

– Индия… – лишенным выражения голосом повторила мамуля.

Пришлось уточнить:

– Не та Индия, которая страна, а та, которая твоя дочь!

– Дочь? – нахмурилась мамуля. – Ах да, дочь… Дочь, что тебе нужно? Я работаю!

– Мамуля, скажи мне, откуда взялась та доска? – я мотнула головой в сторону кухни.

– Гробовая? – заинтересовалась сочинительница ужастиков.

– Типун тебе на язык! – воскликнула я. – Вовсе она не гробовая, а разделочная!

Мамулин взгляд сделался мечтательно-кровожадным. Кажется, она уже задумалась о том, как вплести в сюжет своего ужастика такой перспективный предмет, как разделочно-гробовая доска.

– Большая, тяжелая, толстая доска из темного дерева! – я продолжала гнуть свою линию. – У нее еще металлические углы!

– Бронзовые! – убежденно сказала она.

– Разве они бронзовые? – недоверчиво переспросила я.

– И обивка из красного бархата! – прищурилась наша великая писательница, завершая немногословное, но яркое описание соврешенно другого предмета из темного дерева с бронзовыми углами.

– Типун тебе на язык! – снова вскричала я. – Очнись! Я спрашиваю, откуда в нашем доме взялась та доска, на которой папуля раскатывает тесто!

– Ах, эта! – как мне показалось, разочарованно сказала мамуля. – Она была в шкафу.

– В каком таком шкафу?! – заорала я, с трудом удерживаясь от того, чтобы не перейти к рукоприкладству. Мамулю мне хотелось сильно потрясти за плечи, а ее жуткой музе надавать оплеух!

– В каком-то таком, – невнятно ответила мамуля, опуская пальцы на клавиши. – Надо спросить у Бори, он должен знать…

Пишущая машинка исторгла из себя звук автоматной очереди. Я поняла, что больше ничего от мамули не добьюсь, и вышла из комнаты, оставив писательницу наедине с ее музой.

Спросить Борю, то есть папулю, мне не удалось, потому что он где-то запропастился – видимо, основательно затоваривался на рынке провиантом. Тогда я собралась и поехала в контору. Думала – получу гонорар за статью про «Смывки» и развлеку себя покупкой какого-нибудь наряда к вечернему празднику. Как бы не так!

– Нет, никаких денег Бронич для тебя не оставлял! – покачав головой, сказала мне Зоя Липовецкая.

Она сидела в офисе одна и развлекалась тем, что пыталась подровнять ножничками сломанный акриловый ноготь, но он был прочнее, чем закаленная сталь, и никакой коррекции не поддавался. Зоя сердилась и разговаривала со мной без обычного дружелюбия.

– Может, забыл? – подумала я вслух.

– Или обиделся на тебя, – пробурчала Зоя.

– Обиделся? За что?

– Ты еще спрашиваешь?! – коллега опасно взмахнула ножницами. – Ты же ругала его последними словами и даже грозилась убить!

– По телефону? – догадалась я, начиная неудержимо улыбаться.

– Она еще смеется! – возмущенно сказала Зоя своему непокорному ногтю. – Ничего не скажешь, милая выходка! Да за такие шуточки можно и с работы вылететь! У Бронича, когда он тебя слушал, сделалось такое лицо, что мы с Катькой только что под столы не спрятались!

– Чудесно! – воскликнула я, безмерно удивив Зою. – Спасибо тебе за информацию!

– А еще шеф был недоволен тем, что ему пришлось вместо тебя послать на задание Катю, – добавила Зойка.

– А куда он ее послал?

– Добывать сенсацию, – буднично ответила коллега. Потом спохватилась, сделала большие глаза и объяснила:

– Ходит слух, будто в пригороде завелась жуткая муха цеце, которая кусает людей! – Зоя ощерила зубы и звонко щелкнула ими, показывая, как кусает людей жуткая муха цеце. – И они засыпают мертвым сном!

– Да ну? – усомнилась я. – Откуда в наших краях муха цеце?

– Может, с бананами завезли? – Зойка пожала плечами и вновь вернулась к работе над ногтем. – Говорят, эпидемия сонной болезни принимает массовый характер, из Буркова пострадавших везут эшелонами.

– Из Буркова?! – Я зажала рот рукой, чтобы не заржать, как приснопамятная бандитская лошадь, и кое– как попрощалась.

Быстроногой серной я выбежала из офиса и вприпрыжку проскакала на остановку. Дождалась попутного троллейбуса, вернулась домой, уединилась в своей комнате и плотно села на телефон. Сделала несколько звонков и с чистой совестью и легким сердцем улеглась поспать, чтобы встретить званых на вечер гостей свежей и отдохнувшей.

Гости без опоздания явились к восьми часам, когда наша квартира уже наполнилась умопомрачительными ароматами яств, вдохновенно приготовленных папулей. Я проголодалась и кружила вокруг уставленного тарелками стола, мечтая слямзить и сунуть в рот пару кружочков колбаски. Мне здорово мешали Зяма и Горин, которые по просьбе папули употребили свои недюжинные дизайнерские таланты на художественное оформление стола и теперь пристально следили, чтобы никто не разрушил их шедевр раньше времени. Максим Смеловский виртуозно откупоривал бутылки. Мамуля в праздничном убранстве встречала в прихожей прибывающих гостей.

– Ой! А это кто такой? – испуганно спросил Зяма, увидев на пороге нашего дома импозантного Михаила Цукермана.

Свои длинные черные волосы Микки покрасил розовыми и зелеными прядками и распустил крутыми локонами по обнаженным плечам. Шелковая безрукавка нежного фиалкового цвета держалась на Мишином загорелом торсе только благодаря воротничку, похожему на кружевной ошейник. Мне показалось, что кружево было ручной работы.

– Явно педик! – ляпнул Горин и трусливо спрятался за мою спину.

– Серость ты, Горин! – хихикнула я. – Это же знаменитый парикмахер-стилист-визажист Михаил Цукерман!

– Точно, педик! – повторил Ванька.

– Тот самый Цукерман, который обрабатывает весь наш бомонд и элиту? – заинтересовался Зяма. – Слушай, Индюха, а ты можешь договориться, чтобы он и меня постриг?

– Запросто, – уверенно пообещала я. – После сегодняшнего вечера двери элитной цирюльни Цукермана для членов нашей семьи будут распахнуты настежь, клянусь всем отечественным бомондом!

Я приветливо помахала Мише и чинно присела перед супружеской парой Грушкиных.