Читаем без скачивания Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады - Александр Андреев

На советах полковников-побратимов все как один говорили, что Польша никогда не согласится по-хорошему отдать украинские молочные реки и кисельные берега с даровыми рабами, прекрасно понимая, что намного сильнее экономически и политически. Хмельницкий писал в Варшаву, что восстал не против власти и закона, а против попиравших их королят, зная, что они и есть власть и закон, готовые удавиться, если понадобится от алчности и крови. В создаваемом гетманом информационно-психологическом урагане Хмельницкий со своими возами разом поспевал на все ярмарки.

Магнаты хотели избрать великим коронным гетманом вместо сидевшего в крымском плену Николая Потоцкого Иеремию Вишневецкого, который мог сковать действия Хмельницкого быстрым, хоть и слабым нападением и гетман вовремя бросил огромные деньги противникам Бешеного Яремы, сорвав выборы.

Москва была в союзе с Речью Посполитой против Крыма, а казаки Хмельницкого были в союзе с татарами Ислам Гирея, и Варшава пыталась использовать это против Украины. Агенты Богдана скупили в Варшаве и Кракове десятки книг и памфлетов, в которых критиковались царь и Москва, и гетман отослал их Алексею Михайловичу, с детства плохо реагировавшему на правду о его государевых талантах. Боярская дума на своих заседаниях читала в десятках экземпляров, что «прямой и истинный царь Московский не тупоумный Алексей с ворами-советниками, а Владислав IV, а московитяне, которые только лишь голым именем христиан слывут, на деле хуже самих варваров». Слушал «поносные его царского величества слова» Алексей Михайлович, не понимая и не хотя понимать, что эти похабные для него книги изданы совсем не сеймом и канцлером Речи Посполитой, и в хамской привычной и любимой для московского самодержавия форме требовал у Польши их запретить и уничтожить и обязательно, обязательно казнить несколько сот их издателей, авторов и владельцев типографий, включая видных сенаторов, и смеялась над его убогим умом и действительно варварским царем вся без исключения Европа. Алексей Михайлович, легко приходивший в нравящуюся ему до безумия ярость, рвал на куски уже заготовленный недалекими боярскими помощниками-холопами государственный ответ Богдану Хмельницкому, просившему поддержки или хотя бы нейтралитета: «Помогать тебе, мятежному против короля холопу и давать тебе войско мне, царю, государю и великому князю, негоже». Царь рвал и метал, а Боярская дума, всегда мечтавшая сесть в Речь Посполитую, с трудом начинала прислушиваться к организованной врагом Польской Короны и казацким гетманом утечке его слов, сказанных на старшинском совете: «Смотри, Москва – нащо мени кожух, як зима мынула?»

В начале июня 1648 года янычары в Стамбуле задушили очередного султана Ибрагима и поставили на его место семилетнего Мухаммеда IV. Это означало, что ближайшие десять лет в турецкой политике будут преобладать алчные до денег визири, готовые одновременно брать взятки от Москвы, Варшавы, Чигирина и Луны и всем обещать все и при этом, конечно, не выполнять взяточных обязательств. Богдан понимал, что теперь крымский хан будет меньше считаться со Стамбулом и учитывал новые восточные реалии в своей украинской политике.

В Варшаве ревел конвокацинный сейм, на котором потерявшие украинские земли магнаты, в окружении с удовольствием холуйствующей им попутной шляхты, требовали от сената и канцлера и от самих себя защитить и вернуть их поместья и имения и срочно – срочно послать новое войско на бунтующие юго-восточные крессы Речи Посполитой. Сейм в очередной раз сделал традиционно-неуклюжую попытку поссорить Хмельницкого с народом, с трудом, но понимая, что без головы народ не страшен своим угнетателям, и тут же получили гетманский рык из Белой Церкви: «Я подниму народ-войско и уйду из Речи Посполитой под протекторат другого государя!»

Сейм, понимавший, что может лишиться дармовых рабов, а новое заселение Украины поляками и литвинами займет не один год, а значит, будут большие финансовые потери, ответил Хмельницкому: «Куда ты уйдешь? Вы, вольные казаки, не сможете жить с подневольными кацапами и бесправными басурманами». Богдан спокойно ответил: «Допечете – уйду!». И Варшава вдруг вздрогнула от неотвратимости этих слов.

Страстное возбуждение охватило всю Украину, с восторгом смотревшей на своего гения заплаканными от горя и радости глазами. Дни справа и слева от Днепра летели часами, а часы минутами. Иван Богун, «характерник» и вторая сабля Войска Запорожского понимая, что Богдана Хмельницкого вот-вот начнут по настоящему убивать, передал ему половину своего особого отряда характерников во главе с обоеруким сабельным воином и мастером боевого гопака Максимом Гевличем. И Хмельницкий и Богун проходили школу удивительных бойцов в Пластунском курене Запорожской Сечи и хорошо знали, что могут сделать эти незаметные казацкие богатыри.

Великолепный Богун, которого враги называли «чрезвычайно наглым и отчаянным казаком-чародеем», очень вовремя передал побратиму гетману особую личную охрану. Через два дня после того, как в ближнем боевом охранении Богдана встали четырнадцать характерников, Хмельницкий попал в великолепно организованную двойную шляхетную засаду, выйти живым из которой у него не было никаких шансов.

Жарким июльским днем маленький отряд гетмана Войска Запорожского, на несколько дней оставившего Белую Церковь, двигался к Чигирину и Субботову. Характерники Максима Гевлича охраняли Богдана Хмельницкого «казацким веером длинным основанием вперед», прикрывая его не столько от сабли, сколько от внезапного оружейного залпа снизу. Хмельницкий смотрел на каменно спокойных хлопцев-витязей и был очень благодарен Богуну, сохранившему с его помощью школу страшного украинского невидимого боя в любом положении и ситуации. Конвой еще не добрался до Богуслава, купола белоцерковских храмов белели вдали на фоне ярко-голубого неба, но гетман, уставший от бесконечных смертельных революционных проблем, уже радовался завтрашней встрече с семьей.

– Впереди засада. Тридцать бойцов, опытные, стоят с ночи, пропустили три казацкие отряда с возами, а значит ждут, скорее всего нас. Расположились в яру, в двух километрах отсюда, в деревьях вдоль дороги с двух сторон.

Максим выслушал дозорного хлопца и вопросительно повернулся к слышавшему все Хмельницкому, который тут же ответил:

– Никак до шляхты не доходит, что дурней в казаки не принимают, дурнями тыны подпирают. Их всего двое на одного. Атакуем. Только пленного возьмите, надо узнать, кто такой ловкий проложил дорогу в ставку.

Характерники недолго переговорили, и конвой рысью двинулся в засаду «казацким веером длинным основанием назад». Рыцарям было ясно, что никто не собирается брать в плен надежду Украины, поскольку обязательные казацкие погони не дадут вывезти гетмана для дикой казни на польские территории. Засадники подождут, пока в них въедет хмельницкий конвой и в тридцать ружей и шестьдесят пистолей его сотрут.

Боевой гопак в конном строю решили не танцевать. В ограниченном пространстве засады среди деревьев характерники ударят с разных сторон первыми особыми мушкетами, пробивамющими панцири сантиметровой толщины, четырьмя пистолями и двумя саблями каждый. Восемь казацких воинов двумя группами незаметно отделились от гетмана, и ушли в засаду на засаду. Когда семеро витязей с Хмельницким приблизятся к ней на пистолетный выстрел, а стрелять опытные жолнеры будут только наверняка, хлопцы откроют убийственный огонь с двух сторон и тут же вслед за мушкетами и пистолями покинут ножны знаменитые казацкие полуметровые метательные кинжалы без гарды, и полетит во врага их совсем не один десяток.

Маленький отряд неброско одетых всадников рысью подъезжал к засадному яру, и птицы рассказали Максиму и гетману, что восемь бойцов в двух группах уже готовы к шляхетским смертям. Напряжение перед мгновенной схваткой всегда с неожиданным результатом разлилось в жарком, почти остановившемся воздухе.

Как всегда внезапно ударили выстрелы, восемь и тридцать два, а семерка уже россыпью влетела в яр, и опытные жолнеры никак не могли защититься от быстрой характерной гибели. Раненых среди засадных не оказалось, а к Богдану подвели еще ошарашенного секундным разгромом пленного. Гетман спокойно сказал:

– Скажешь правду, незаметно отпущу из лагеря.

Воин поднял глаза на Хмельницкого, помолчал несколько секунд и медленно произнес:

– Опасен только ты. Они все решили тебя убить, и королевичи-братья, и сенат, и нобили. Любой ценой. Не поможет огонь и металл, будет яд, предательство, что угодно. Твоей смертью занимаются самые опытные. Наша группа – только начало.

Витязи собрали кинжалы и вместе с пленным двинулись вперед. В уже почти вечернем воздухе четко раздался дважды повторившийся волчий вой, потом еще и еще. Максим повернулся к Хмельницкому: