Читаем без скачивания Неповторимое. Книга 3 - Валентин Варенников

Я смотрел в голубые глаза хозяина долины гейзеров и видел, как он переживает даже сейчас. И в то же время он с возмущением рассказывал о «художествах» браконьеров. Здесь заповедник, и все об этом знают, но есть охотники нарушить закон. Виталий, естественно, вступает с ними в борьбу, рискуя собой. В одной из таких схваток браконьеры подстрелили Виталия в пятку. И хотя с тех пор прошло уже несколько лет, он все еще хромает.

У Виталия высокий двухэтажный деревянный дом (мне показалось, что он из досок). Стоит он на возвышенности так, как будто «прилип» к склону горы. Отсюда открывается широкая панорама долины и кажется, будто находишься на мостике большого корабля.

Виталий обитал здесь не один. Его огромный, лохматый, с длинной бело-коричневой шерстью пес встретил нас, как родных, и мы вначале подумали, что он такой простодушный ко всем. Однако, по рассказам хозяина, это доброе существо зверело, когда появлялся медведь или волк. Он даже нападал на них, такая же реакция была и на браконьеров.

Красоты долины гейзеров не исчерпывались только этим чудом природы. У входа в долину — на относительно широком плато, поросшем низким кустарником и буйной травой, — разместилось множество мини-озер в основном круглой формы, которые были наполнены не водой, а сметанообразной жижей сероватого цвета. И эта масса, шевелясь и вздыхая, то и дело выпускала в разных местах большие пузыри, будто она снизу подогревалась огнем. И таких «живых» воронок здесь превеликое множество. Если температура воды в гейзерах была в пределах 100 градусов тепла, то на поверхности воронок она была на 20–30 градусов меньше. А в самой толще массы температура, возможно, превышала 100 градусов. Вся эта окружающая нас красота одновременно таила в себе опасность и загадочность.

После частичного (а по заключению Виталия, сотой доли того, что надо было бы посмотреть) знакомства с отдельными элементами этого чуда, мы забрались в дом хозяина на второй этаж и долго стояли у окон, любуясь тем, что нас окружало. Потом рассматривали фотографии, различные поделки. И вообще, от одного пребывания в этом удивительном строении мы почему-то получали удовольствие. Я, как и многие другие, был крайне удивлен тем, что дом на вид был весьма сомнительной прочности, и было совершенно непонятно, каким образом он сохранял в себе тепло в зимнее время и почему до сих пор не развалился от ветров, которые здесь свирепствуют.

Нам не хотелось улетать от гостеприимного хозяина еще и потому, что чувствовали себя перед ним неловко: мы отправляемся в большой цивилизованный мир, а его оставляем в одиночестве — в окружении вулканов, гейзеров, медведей, волков и возможных браконьеров. Хорошо, что хоть у него появилась жена и есть верный друг — собака. И все же по-человечески было просто неудобно. Однако время требовало, чтобы мы прощались, — в темноте в этих местах летать запрещено.

Пожелав Виталию удачи и всяческих благ, мы улетели. Дорогой молчали, хотя в обычном транспортном вертолете особенно и не поговоришь — шум работающего двигателя забивал все. Но молчали по другой причине — перебирали в памяти всё увиденное, думали, конечно, о хозяине этого уникального уголка земли, о его работе и жизни. Мне почему-то пришла мысль о том, что со временем, когда нам позволят наши финансы и экономика, долину гейзеров надо сделать местом широкого посещения, как это сделано в заповедных парках многих стран Африки.

Прилетев на Сахалин (Чукотка закрылась, поэтому терять время было нельзя), мы приземлились на аэродроме Леонидово, приблизительно в центральной части острова. Надо отметить, что центральные и северные районы Сахалина по своим природно-климатическим особенностям были ближе к заполярным условиям со всеми характерными для севера капризами (среди лета может наступить резкое похолодание вплоть до снежных «зарядов»). А вот Южный Сахалин — это ближе к раю субтропиков. Здесь растет всё и всегда тепло, а летом жарко (хотя бывают и исключения).

В Леонидове нас поджидал посланец Ивана Моисеевича Третьяка — начальник охотхозяйства округа в звании майора. Вместе с ним гражданский товарищ из Хабаровского крайисполкома, тоже охотовед. Майора звали Николай Иванович, а охотоведа — Иван Иванович. Офицер рассказал мне, что добрались они сюда сегодня, в субботу, попутным военным самолетом. С ним из Хабаровска прибыла группа офицеров округа, в основном технического состава, которым предстоит капитально, согласно плану, посмотреть вооружение и технику местной дивизии. В понедельник они полетят обратно. Поэтому есть возможность и было бы желательно завтра слетать на охоту на медведя. С этой целью можно использовать вертолет, который в субботу и воскресенье совершает разведывательный облет лесных массивов на предмет своевременного обнаружения и принятия мер к тушению пожаров. Они, к сожалению, возникают от неосторожного обращения с огнем рыбаков и охотников.

— Этот вертолет, — заметил офицер, — мог бы нас забросить на север к безымянной речушке — это километров сто, а после обеда залететь за нами и доставить в Леонидово. Оснастка вся для вас есть — охотничий костюм, сапоги, головной убор, карабины, патроны, охотничий нож. В том месте, куда мы полетим, нам гарантируют, что медведь будет. Время благоприятствует — по реке как раз идет рыба, и медведи приходят порыбачить. Лицензия для отстрела есть.

Я согласился. Мы составили план действий: вылет — в 7.00, начало охоты в 8.00, конец в 14.00, возвращение в Леонидово — в 15.00. Примерил охотничий костюм и сапоги — все было как по заказу. В общих чертах договорились о координации наших действий на охоте и об участниках. Решили, что пойдем только втроем: майор, Иван Иванович и я.

Время приближалось к отбою. Можно было бы уже пойти на отдых, тем более что завтра рано вставать, да еще идти на непростую охоту. Но пришел командир дивизии и пригласил меня посмотреть, как они живут. Конечно, предложение было принято.

В целом части дивизии, которые мне показал командир, выглядели прилично — везде было чисто, аккуратно, соблюдался устав. Но что меня крайне удивило, так это фанзы. Да, да, китайские фанзы — жилые дома. Они здесь появились, на мой взгляд, в 20-х или 30-х (последнее будет точнее). В связи с этим немного истории. В результате поражения России в русско-японской войне 1904–1905 годов Японии отошла южная половина острова Сахалин. По Портсмутскому мирному договору 1905 года линия разделения проходила по 50-й параллели, т. е. в том числе и через Леонидово. В 1931 году Япония грубо нарушила указанный договор и оккупировала в Китае всю территорию Маньчжурии. И не только выкачивала для себя из этой китайской житницы все, что ей надо было, но и вывозила китайцев в качестве рабочей силы на Сахалин, где проводила большие работы по освоению богатств острова (к сожалению, у России это было лишь местом ссылки и каторги).

Вот и в 70-е годы мне в значительном количестве попадались фанзы. Это различной формы (квадратные, вытянутые, прямоугольные, круглые) одноэтажные помещения, построенные из самана или камня, с деревянными прожилками, составляющими каркас. В них размещались различные склады, классы для занятий и даже личный состав некоторых подразделений (т. е. фанзы служили казармой). Жили в них прапорщики и даже офицеры, хотя жилые дома для большей части офицерского состава уже были построены и выглядели современно.

Разумеется, за два года своего пребывания в Дальневосточном военном округе Иван Моисеевич Третьяк не мог революционно изменить ситуацию с обустройством всех войск, в том числе на Сахалине. Но даже здесь его линия уже проявлялась (в частности, в решении проблемы жилищного строительства).

Хочу сделать небольшое отступление. По иронии судьбы этой мотострелковой дивизией в Леонидове в начале 90-х годов командовал мой сын Владимир (попал туда после Афганистана и службы в 201-й мотострелковой дивизии в Душанбе). Так он рассказывал, что еще несколько фанз сохранилось и в его бытность. Хотя в целом генерал Третьяк решительно изменил обстановку с обустройством округа, за что в 1983 году заслуженно был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда.

Я поблагодарил хозяев за предоставленную возможность познакомиться с жизнью и бытом дивизии.

В воскресенье утром в намеченное время мы отправились с аэродрома Леонидово дежурным вертолетом на север. Погода была пасмурная, но видимость — хорошая. Однако при подлете к нашей площадке начал моросить дождь. Вертолет приземлился у самого устья небольшой речушки, шириной метров 50–60 и глубиной до метра. Мы высыпали из вертолета и — к воде. Перед нами открылось удивительное зрелище. Рыба шла сплошным слоем. Это была горбуша — тихоокеанский лосось (у самца вырастает перед нерестом горб — отсюда и название). Первое впечатление — будто рыбы в реке больше, чем воды. На севере я не раз наблюдал, как океанские особи заходили на нерест в реки, но вот такое встретил впервые. Это была ярко выраженная борьба за продолжение жизни. Без преувеличения трагическая картина. Устье реки не имело свободного входа в океан потому, что на самой границе, между окончанием реки и началом морской воды, был довольно высокий и широкий (метров 5–7), намытый волной песчаный валик. Очередная масса рыбы попадала из океана в реку с каждым последующим накатом волны. Океан хоть и назывался Тихим, но здесь накат волны в нормальную погоду достигал 1,5–2 метров высоты. Волна выхватывала из всей огромной стаи рыб определенную «порцию» и перебрасывала ее через преграду. «Счастливчики» сразу попадали в реку и мчались в ее верховья. Но часть оставалась на высокой песчаной косе, отделяющей реку от океана. Здесь рыбины тоже продолжали борьбу — быстро-быстро работая хвостом и плавниками, они потихоньку перемещались к цели. И многим удавалось добраться до пресной воды. А те, что были далеки от нее, подхватывались очередной волной и все равно забрасывались в реку. Обычно эта эпопея длилась два месяца. А когда рыба отнерестится и обеспечит выживание потомства, особи расставались с миром — жизнь их прекращалась. На берегу реки мы заметили множество таких рыбьих тушек. Икринки превращались в мальков, а те в мае следующего года скатывались по течению в океан, набирали там силу, созревали и тоже направлялись, так сказать, к своему отчему дому — в свою реку, где им была дана жизнь. Они приходили сюда, чтобы породить новую жизнь взамен своей. Картина трагичная и в то же время исполненная высокого, если хотите, даже философского смысла, как и вся жизнь на планете.