Читаем без скачивания Адептус Астартес: Омнибус. Том II - Энди Смайли

На границе звёздной системы ”Клинок” засёк широкий спектр сигналов на сканерах дальнего радиуса действия. В межзвёздной пустоте между Бадабом и Ригантом собирался боевой флот. Большинство сигнатур были слишком смутными для точного опознания, но в авангарде было цельное грозное эхо ударных крейсеров и фрегатов космодесанта. Необычная форма ”Восторженного Пламени”, легендарного крейсера Огненных Ястребов, который пять тысячелетий назад пережил уничтожение родного мира ордена, Жороса, находилась в центре строя, который медленно менялся и маневрировал. Они были меньше чем на расстоянии варп-прыжка, но возможно в нескольких днях пути нормальных ходом. Корабли чего-то ожидали, а их присутствие предполагало, что целью был Бадаб. Возможно, что у паранойи Гурона были основания? Действительно ли Империум послал космодесантников против своих? И что за орден может ответить на такой призыв?

В одном из первых сообщений, до того, как противоречия вылились в кровопролитие в регионе Сфанту, Гурон спросил Неоетру о частоте, с которой Механикус требовали образце генетического семени Воинов-Богомолов. Сначала Неотера не понимал, зачем другому ордену требовалась подобная информация: это казалось неуважением, доходящим до грани оскорбления. Сначала он был подозрителен относительно мотивов Гурона, а затем начал опасаться того, что слухи о Легионе Богомолов просочились в близлежащие системы. Капитан 2-ой Роты Мэтр, известный как Капитан-Пророк, неоднократно предупреждал о подозрениях, которые могут возникнуть насчёт ордена, если ментальное состояние Богомольцев будет неправильно воспринято как некая генетическая аномалия. Особенно Мэтра беспокоило то, что это состояние, которое усиливало рефлексы космодесантников до такой степени, что казалось, что у Богомольцев появились способности к предсказанию, могло выглядеть со стороны как спонтанная вспышка психических тенденций. Учитывая близость владения Воинов-Богомолов к Маэльстрому и условия постоянных междоусобных войн в некоторых мирах ядра, таких как Мордриана, можно было представить, что Механикус станут следить за генетическим семенем ещё более охотно, чем у других орденов. При этом Мэтр был абсолютно уверен, что это было нормальным состоянием разума, и полон решимости разработать тренировочную программу, которая позволит всем Воинам-Богомолам использовать природную способность.

В любом случае, Неотера не желал раскрывать информацию о частоте контакта с Механикус до тех пор, пока Гурон открыто не признал, что принял решение больше не представлять генетическое семя Астральных Когтей для проверки. Он страстно говорил о том, как Механикус утратили свою легитимность, когда назначили себя генетической полицией, которая следит за Астартес и держит их под угрозой отлучения в случае, если они выйдут за рамки предписанных критериев. Гурон назвал это притеснением. Он заклеймил это злом против духа Императора — никто никогда не следил за генетическим развитием Императора, чтобы попытаться его ограничить. Империуму было нужно свободное развитие Астартес, также как некогда для его создания потребовалось свободное развитие Императора, и не важно, признавали это или нет.

Что ещё хуже, Гурон пытался убедить Неотеру, что существовали порочные ордена космодесантников, которые знали об этом обстоятельстве и стремились использовать его к своей личной выводе. Он предупредил, что Империум не погнушается натравить этих лакеев-космодесантников на других Адептус Астартес, обратить ордена друг на друга в кошмарной гражданской войне, чтобы не дать истине открыться. С еле скрываемой неприязнью Гурон назвал Ультрадесантников и Имперских Кулаков, которые, учитывая их тесные связи с Администратумом, наиболее вероятно обратятся на самые свободомыслящие ордена — те, которые хранили истинное наследие Императора своих генах.

Неотера слушал Гурона со смесью ужаса и понимания. В словах была истина — Воины-Богомолы знали опасность мрачных тайн, как и многие ордена — но магистр не осмеливался доверять им. Однако казалось, что присутствие Огненных Ястребов прямо за пределами системы Бадаб подтверждает подозрения Гурона.

И сейчас, когда тяжёлые ярко освещённые двери тронного зала медленно распахнулись, Неотера впервые предстал перед самим Люфгтом Гуроном. Великий Магистр сидел на возвышении на другом конце зала на самом искусно сделанном троне, который когда-либо видел Неотера. Позади него веером построился почётный караул — двенадцать космодесантников, которые формально прижимали болтеры к нагрудникам. По обе стороны широкого зала, словно на смотре, стояли два ряда Астартес в полных боевых доспехах. Зал блистал золотом и чернотой.

Неотера остановился в дверях, искренне восхищаясь внушительным зрелищем. Пауза медленно сменилась сомнениями, когда магистр подсчитал огневую мощь, собравшуюся впереди, и взвесил её против докладов о мятеже Гурона. Несмотря на доказательства на пути к планете, Неотера не был уверен до конца, может ли он доверять Гурону, самопровозглашенному Тирану Бадаба. Но позади него собралось тридцать лучших воинов-богомолов из 1-ой и 2-ой рот, ветераны и герои, и Неотера знал, что их ничто не устрашит. Впрочем, он также осознал, что этим показом силы Гурон полностью обнулил ”доверие”, которое якобы хотел показать разрешением войти во дворец готовыми к битве.

— Великий Магистр Хоизан Неотера, Магистр Воинов-Богомолов и хранитель земель Мордрианы и Оотеки, я приглашаю тебя в свой зал, — Гурон встал, когда произнёс формальные слова, тихим эхом разнёсшиеся под сводами, и начал спускаться по ступеням, чтобы встретить Неотеру на уровне пола, — Я рад, что ты прибыл. Сообщения небезопасны, и, как ты понимаешь, мне больше нелегко покидать систему надолго.

— Магистр Гурон, — с меньшим восторгом ответил Неотера, — Ваш приём — честь для нас.

Он зашагал навстречу Люфгту по мраморному полу, пока остальные Воины-Богомолы строились позади.

— Хоизан, нам предстоит многое обсудить, — начал Гурон, в чьих глазах горел глубокий и незаметный свет, когда они посмотрели друг другу в лицо и слабо поклонились, — Есть серьёзные дела, которые касаются всего Империума. В наших руках спасение наших братьев Астартес — мы последняя надежда Императора. Брат, я могу на тебя положиться?

Неотера больше не был уверен в том, сколько прошло времени. Он начал ощущать эффекты бессонницы: голова была тяжелее, чем обычно, словно магистр был контужен, а его мысли двигались подобно призракам сквозь дым. Неотера не устал, но за годы научился узнавать слабую дымку в голове — действие каталептического узла, который смещал утомлённое сознание, чтобы позволить мозгу функционировать без сна. Сквозь дымку, которая опустилась на его мысли, словно пыль, что осела на наплечники доспеха, Неотере казалось, что он простоял на аквилле примерно семь дней. Всё это время он не двигался и, насколько помнил магистр, сказал лишь те четыре непродуманных слова. Его разум был полон вопросов и обвинений совета судей — постоянный и мощный натиск на разум Неотеры постепенно продавливал стойкую решимость, и магистр чувствовал головокружение, вызванное слиянием злобы и милости его дознавателей. Но Неотера знал, что не сломается, только не вновь.

Вопросы отбросили его мысли обратно к раздумьям, и Богомол потерял себя в прошлом на какое-то время. Но насколько? И как много из мыслей могли увидеть судьи? Проникали ли они в воспоминания Неотеры и наблюдали, как магистра предают его же мысли? Среди безликих судей в тенях точно было несколько могущественных библиариев, но магистр не был достаточно просвещён, чтобы точно знать пределы их сил. Возможно, что его решимость не говорить была бессмысленно. Возможно, что совет мог извлечь искомые ответы без ограничений языка. Но тогда зачем задавать вопросы? Зачем проводить его через действия суда, если они могли просто опустошить его разум и лично просеять воспоминания?

Если только это не было испытанием. Они хотели увидеть, что он скажет, где сломается, как попытается оправдать себя, а затем сравнить слова с внутренним голосом души Неотеры. Верит ли он в собственные слова? Есть ли коварство в сердце магистра? Станет ли он оправдывать себя или винить остальных? Осталась ли в Неотере честь после всех ужасов, которые он выпустил на галактику, даже после того, как магистр надругался над самыми священными клятвами верности?

Но он не сказал ничего. Лишь четыре слова: «я не прошу пощады». Он не пытался объяснить. Также Неотера знал, что его разум постоянно бурлил, ища ответы на вопросы, которые задали судьи, потому что это были и его вопросы: как до этого дошло? Есть ли у них ответы? Смогли ли они найти истину в лихорадочных размышлениях магистра? Могли ли они объяснить это ему? Ему было нужно знать это так же, как и судьям. Даже больше. Потому что в адское пламя падала душа магистра, а не их.