Читаем без скачивания Тибо, или потерянный крест - Жюльетта Бенцони

— Я в любом случае явился бы к нему, и хочу вам напомнить, что я не был с вами знаком, хотя вы уже стали мне симпатичны.

В эту минуту послышался голос Бодуэна.

— Тибо, я все о нем знаю, и ты можешь полностью ему доверять, как доверяю ему я. А если я оставил тебя в неведении, то лишь потому, что достойный этого звания король не может быть всегда откровенным даже с теми, кого любит...

Пришлось Тибо смириться и с этим. Юноша тронулся в путь озадаченный, сгорая от любопытства, но все же успокоившись: слово его короля было для него таким же истинным, как тексты Священного Писания. В Аль-Кунейтре, после того, как он передал записку от Адама, ему не стали задавать никаких вопросов, и все прошло как по маслу; единственное, что он услышал, — новые точнейшие указания, на этот раз — насчет того, как ему следует себя вести, когда он окажется в Дамаске. Ну вот, теперь он оказался в городе.

Он вошел в монументальные ворота, охраняемые людьми с жестокими глазами, в круглых шлемах с длинными шипами; стражники равнодушно глядели на обычную для рыночных дней толчею, считая, что для острастки вполне достаточно двух торчащих над крепостной стеной свежесрубленных голов. Ряженый торговец, ведя своего мула на поводу и в точности выполняя полученные указания, двинулся вдоль Торы, одного из рукавов Барады, мимо окруженных садами тихих домов, спокойно глядевших на реку из-за частых деревянных оконных решеток Пройдя еще немного, Тибо остановился перед низкой дверью, выкрашенной в зеленый цвет, постучал в нее палкой три раза с расстановкой и стал ждать. Довольно скоро послышались шаркающие по плиткам пола шаги, затем, открылось вырезанное в створке окошко, в нем показалось заросшее белой бородой морщинистое лицо.

— Лишь молчание могущественно... — прошептал путник.

Старик по ту сторону окошка кашлянул, затем, открыв дверь, закончил:

— ...все остальное — лишь слабость! Входи, будь желанным гостем!

Следом за ним Тибо вошел в маленькую комнату на первом этаже — с глиняным полом и белыми стенами, украшенными узкими коврами. Купол над ней опирался на ярко раскрашенные балки, а в центре его было отверстие, предназначенное для выхода дыма, поднимавшегося от полной горящих углей жаровни, стоявшей точно под куполом в квадратной выемке. Вокруг были разложены плоские подушки, на которых можно было удобно устроиться и погреться. В углу стоял большой железный кованый сундук, сквозь решетки просвечивали желтые переплеты хранящихся в нем книг.

Теперь, при свете очага, Тибо сумел получше рассмотреть человека, который его впустил: это был мужчина преклонных лет, в тюрбане, сухой и согбенный.

Перед тем как предложить гостю сесть, он недоверчиво его оглядел.

— Давно мне не приходилось слышать этих слов, — вздохнул он, — между тем ты очень молод. Кто ты такой?

— Скажи мне прежде, тот ли ты человек, которого я ищу. Ты — переписчик Рахим?

— ...бывший секретарь великого султана Нуреддина, да благословит его Аллах сотню раз! Ты прибыл от его сына, несчастного Малика аль-Адиля, от которого у меня нет никаких известий?

— У меня их тоже нет, я знаю только, что он, заточенный в неприступной крепости Алеппо, все еще не отдал Саладину остатков своего наследства.

— Курдский шакал в конце концов его убьет. Он только что вернулся в Дамаск, разгромив христианского короля, последнего союзника моего несчастного хозяина. Уничтожив прокаженного, он захватит королевство франков, а аль-Адиля утопят...

— Вот для того, чтобы Бодуэн еще мог сражаться, я и пришел.

— Ты франк?

— Да, я — его щитоносец, Тибо де Куртене, и я хочу видеть врача Маймонида. Можешь ли ты помочь мне его найти?

— Я могу помочь тебе проникнуть во дворец, ибо подозрение еще не коснулось меня своим черным крылом, но потом...

Тибо понял: дальше ему предстоит действовать на вражеской территории в одиночку. Но в своем стремлении помочь Бодуэну нести его непомерно тяжкий крест он чувствовал себя готовым вытерпеть все, даже погибнуть под пытками, — а враги знали в них толк. Тем временем старик хлопнул в ладоши, и в ответ на его зов явился молодой слуга с большим подносом, нагруженным лепешками, миндальным печеньем, виноградом и ломтями вяленой дыни. Тогда старик предложил Тибо подкрепиться, прежде вымыв руки, и тот же мальчик-слуга принес таз и медный поднос и стал лить воду на их протянутые над тазом руки. Затем они вытерлись тонким полотенцем, поели, как положено, в молчании... После этого старик уложил гостя спать.

Вечером, когда давно уже отзвучали крики муэдзинов, с минаретов призывавших правоверных к молитве, Рахим завернулся в плащ и пошел будить гостя. Ночь была холодная, и на темных улицах, которыми они шли, народу заметно поубавилось. Только огромный рынок с узкими сводчатыми проходами выглядел более или менее оживленным, но старик и юноша обошли его стороной и направились к бывшему дворцу Нуреддина, над которым реяло теперь желтое знамя Саладина. Дворец, выстроенный столько же для защиты, сколько для наслаждений утонченного человека, представлял собой удивительное соединение бастионов, куполов и садов, нечто вроде города в миниатюре, по которому перемещались чиновники, воины, слуги и рабы с кандалами на ногах... Личный врач султана, не будучи мусульманином, жил в отдельном домике, стоявшем в саду дворца. От улицы его отделяла лишь ограда с низкой дверцей, перед которой нередко собиралась толпа больных, жаждущих исцеления от человека, о котором говорили, что он творит чудеса. Дело в том, что Саладин не имел ничего против того, чтобы его врач давал советы и лечил даже и самого незначительного из его подданных, поэтому у ограды всегда толкались люди, и стражам, как правило, приходилось наводить порядок. Но теперь, в этот поздний час, здесь никого не было: призыв к вечерней молитве заставил каждого отправиться исполнять свой религиозный долг.

— Внутри есть сторож, — объяснил старый переписчик, — но тебя проведут к еврейскому врачу, если скажешь, что принес послание от Бак Якуба, его бейрутского собрата.

— Письмо? А если меня попросят его показать? У меня же его нет.

— Не беспокойся, есть. Пока ты спал, я сам его написал на иврите и спрятал в твоем плаще.

— И что в нем написано?

— Что Бар Якуб ему кланяется, и что ты очень нуждаешься в его помощи. Будь уверен: тебя отведут к еврейскому врачу. А теперь я тебя оставлю, я ведь предупреждал тебя, что моя роль на этом заканчивается! Я должен беречь себя, потому что еще могу оказаться полезен моему господину аль-Адилю, да пребудут с ним сто тысяч благословений...