Читаем без скачивания Робеспьер - Эрве Лёверс

правосудие. Вечером в Якобинском клубе Робеспьер возвращается к роли, которая ему предназначена. С помощью речей, пронизанных академическим духом века, он прежде всего представляется, что неудивительно, как "беспристрастный защитник интересов общества, противник преступления, защитник слабости и невинности". Но вскоре он утверждает: "На своём месте я хочу посвятить целые дни и часть ночей Революции; но, если моих сил и моего здоровья не хватит для этой двойной работы, я заявляю, что я счёл бы себя обязанным выбрать. Есть необходимость более насущная, это долг ещё более великий, чем долг преследовать преступление или защищать невинность на общественной должности, в частных делах, перед юридическим трибуналом; долг защищать дело человечества, свободы, как гражданин и как человек, перед судом вселенной и потомства". Едва вступив в должность, Робеспьер, таким образом, уже думает о своей отставке. Он делает этот шаг два месяца спустя, 10 апреля, за несколько дней до объявления войны.

Он выбирает всецело посвятить себя своей роли оратора и автора, как он об этом заявлял, начиная с февраля. "Если г-н Роберспьер [sic] больше не общественный обвинитель, он обвинитель якобинский", - насмешливо комментирует "Журналь де ля гер" ("Военная газета"). Он часто посещает Якобинский клуб и, у Дюпле, готовит проспект своего "Защитника Конституции".

Глава 14

"Развязка конституционной драмы"

Через несколько месяцев после роспуска Учредительного собрания, кто ещё может верить в то, что Революция принадлежит прошлому? Весна 1792 г. драматична, наравне с летом. Идёт война с её лишениями. 20 июня происходит вторжение парижского народа в Тюильри. Имеется также возрастающее недоверие по отношению к королю, двору, военачальникам и особенно к Лафайету. Страна расколота.

Ещё не веря, что республика была бы выходом, Робеспьер ожидает великих потрясений. Ему тридцать четыре года.

Как и летом 1791 г., на следующий день после бегства короля, одна и та же формулировка выходит из-под его пера: "развязка конституционной драмы". В августе он убеждён, что исход близок. Он этому рад. Но кто ещё может контролировать события? И каким будет результат кризиса? Он беспокоится об этом и пишет Кутону. Это происходит 9 августа 1792 г., накануне "падения" монархии:

"Мой друг,

Я с нетерпением жду известий о вашем здоровье. Мы здесь в ожидании величайших событий. Вчера Национальное собрание оправдало Лафайета; возмущенный народ напал на некоторых депутатов при выходе из зала заседаний. Сегодня день, указанный декретом для прений по вопросу о низложении Людовика XVI. Полагают, что это дело вновь задержится благодаря какому-нибудь инциденту. Между тем, брожение дошло до предела, и все как будто предсказывает, что сегодня ночью произойдет сильнейшая вспышка народного возмущения в Париже. Мы подошли к развязке конституционной драмы. Революция пойдет более быстрым течением, если она не свалится в бездну военного и диктаторского деспотизма.

В том положении, в котором мы находимся, друзья свободы не могут ни предвидеть событий, ни управлять ими. Судьба Франции, кажется, покидает ее на волю интриг и случайностей. Утешением для нас может служить сила общественного духа в Париже и во многих департаментах и справедливость нашего дела. Парижские секции обнаруживают энергию и мудрость, достойные служить образцом остальному государству. Нам не хватает вас. Скоро ли вы вернетесь к своему отечеству? Мы ждем с равным нетерпением вашего выздоровления и вашего возвращения"[148].

Возвратившись из своего отпуска в конце августа, Кутон находит Париж взволнованным. В Собрании, со словами, подчёркивающими жёсткость момента, он радуется, что с "предателя Людовика XVI и людоеда Лафайета" были сорваны маски, и что Революция была спасена.

Робеспьер, со своей стороны, показывает себя одновременно удовлетворённым и сдержанным. Он колеблется, как он колебался в течение этих драматических месяцев с апреля по сентябрь 1792 г.

Глава 15

"Так началась прекраснейшая из революций"

Спустя менее трёх месяцев с выхода первого номера "Защитника Конституции" от 10 августа 1792 г., Робеспьер отказывается от "нового порядка", созданию которого он способствовал. Он не одинок, так как эта быстрая эволюция отмечает патриотическое движение в целом, не уменьшая, однако, его раскола – совсем напротив. Далёкий от образа "человека-принципа", принижения которого следует избегать, этот отказ снова выдаёт его прагматизм.

После того, как развернулся конфликт с Австрией, а затем с Пруссией, Робеспьер перестал выступать против военных действий. Он принял их, но попытался изменить их характер, сделав их войной за свободу, на которую он надеется. Он принимает также их последствия: если они разоблачат двуличие короля, подвергнут опасности Конституцию, выявят непоследовательные поступки Бриссо и его друзей, он знает, что не будет нести ответственности. Он не хотел этой войны.

Несколькими неделями позднее, на этот раз он не требует напрямую временного отстранения Людовика XVI от должности, вскоре обернувшегося упразднением королевской власти, но ждёт его. Чтобы понять это, нужно ближе подойти к тому, как именно он воспринимал и переживал события весны, а потом убедил себя в необходимости новой революции. На следующий день после 10 августа, он воспевает её с воодушевлением: "Так началась прекраснейшая из революций, прославивших человечество, вернее, единственная, имевшая вполне достойную человека цель добиться, наконец, того, чтобы политические общества были построены на основе бессмертных принципов равенства, справедливости и разума"[149]. Но тотчас же его вновь настигает беспокойство: "Не забудьте, - пишет он своим читателям, - что вам надо сражаться против лиги деспотов и расстроить заговоры еще более опасных врагов, пребывающих в вашем лоне"[150]. 10 августа не было работой одного дня…

Журналист или публицист?

Первая статья "Защитника Конституции", озаглавленная "Изложение моих принципов", ясно говорит о характере периодического издания, выпускаемого Робеспьером. Это не информационная газета, а газета для общественного мнения; Неподкупный выражает свои мысли. Он обращается к публике, как он делал это в Учредительном собрании, перед враждебно настроенными