Читаем без скачивания Герои умирают - Мэтью Стовер

Ламорак добавил Оболочке Силы, надеясь преодолеть защиту одним неожиданным ударом. Под этим ударом алая стена стала ярче, в то время как его собственная Оболочка выцвела и приобрела цвет опавших листьев – вначале стала желтой, потом посерела и, наконец, рассеялась, словно разорванная ветром паутина.

Изогнутый конец скальпеля погрузился в его плоть не слишком глубоко, сделав полукруглый надрез вокруг колена. Из стоявшей рядом корзинки Аркадейл достал тканевый тампон и стер выступившую кровь.

– Похоже, это не причиняет особой боли, – заметил один из наблюдателей.

– Верно, – согласился Аркадейл. – Скальпель должен быть чрезвычайно острым; если нет возможности приобрести сталь соответствующего качества, лучше всего использовать обсидиан. Это замедляет, а иногда и препятствует возникновению шока. «У меня в голове до сих пор туман от побоев, – сказал себе Ламорак, когда Аркадейл поднес нож к верхней части обнаженного бедра. – Но я должен пытаться. Голова пройдет».

Он снова начал накапливать Силу, однако скользнувшая в его плоть холодная сталь нарушила концентрацию внимания. Аркадейл сделал второй разрез, параллельный первому. Как и предупреждал палач, было не слишком больно, но по коже поползли мурашки, и Ламорак отвлекся, чтобы вызвать в мыслезрении серый туман, заслонивший все ощущения. полупрозрачную стену, за которой он мог бы подготовить свою атаку.

Третий надрез Аркадейла прошел вертикально, соединив центральные точки двух сделанных ранее. Мучитель бросил скальпель на поднос и взял в руки сильно изогнутый большой нож и нечто похожее на кухонные щипцы.

– Вот теперь пора начинать задавать вопросы, – наставлял он учеников.

У Ламорака свело желудок. Состояние мыслезрения исчезло.

«Это нож для свежевания. Он хочет содрать с меня кожу».

Щипцами Аркадейл приподнял край кожи там, где сходились разрезы, и начал широко и плавно взмахивать ножом. Кожа легко отходила, обнажая подрагивающие красные мускулы и маслянистые пузырьки подкожного жира.

Ламорак подавил панику и замедлил биение сердца. Он смутно вспомнил что-то, связанное с Шенной и Конносом, вспомнил серебряные сети, которые его семья носила на голове. Следовало бы уделить этому побольше внимания и слушать Конноса вместо того, чтобы позировать в солнечном свете, но. теперь было уже поздно.

Он бросил взгляд на учеников Аркадейла, однако понимал, что это бесполезно: даже если б он смог заставить одного-двоих броситься на учителя, остальные без труда задержали бы их.

«Надо было получше заниматься магией», – с горьким сожалением подумал Ламорак.

Вскоре после своего первого перехода в Поднебесье он стал пренебрегать магией, отдавая предпочтение фехтованию. Он считал, что Приключения мечников гораздо реалистичней и занимательнее, к тому же пользуются гораздо большим спросом на долгосрочном рынке записей. Итак, в его активе остались только обрывки воспоминаний о простеньких трюках да груда мускулов, от которых нет никакого проку.

«Интересно, сколько времени я еще смогу держать хорошую мину, сохранять героическое выражение лица?» А впрочем, какая разница? Если он умрет здесь, то запись и передатчик в его мозгу будут утеряны. Единственными, кто будет знать, что он умер достойно или, напротив, трусливо визжа и воя, останутся присутствующие здесь – а уж они-то ничуть не волновали Ламорака.

Актер предпринял еще одну попытку войти в мыслезрение и атаковать Аркадейла, однако легкое скольжение ножа по его плоти не давало ему сосредоточиться. И потом, он знал, что это безнадежно – мучитель обладает источником Силы без брони, позволяющим противостоять атакам. Значит, повлиять на Аркадейла будет практически невозможно.

Ламорак обнаружил, что не может ни вздохнуть, ни сглотнуть от перехватившего горло ужаса. Он не мог даже удерживать блок, заглушающий боль в ногах.

Аркадейл отвернул оба куска кожи и обратился к аудитории:

– Сейчас у вас есть выбор. При нехватке времени вы можете постепенно срезать мускул, конечно, осторожно обходя большие артерии и вены. Здесь необходимо умение, поэтому я рекомендую вам найти несколько незначительных экземпляров для тренировки. Ошибка может привести к тому, что допрашиваемый очень быстро истечет кровью. Дальнейшее же свежевание будет выглядеть неизящно, однако может дать мощный психологический эффект. Если у вас есть время на более интересное решение, стоит применить несложную технику, которая в конце концов окажется высокоэффективной.

Он поднял кусок сложенного пергамента и продемонстрировал его ученикам.

– Соберите яйца любого небольшого роящегося насекомого – лучше всего подойдут некоторые разновидности пчел и пауков, хотя сгодятся и мухи или, на худой конец, тараканы.

– О господи! – негромко выдохнул Ламорак. Его скрутила конвульсивная рвота, а ногу снова пронизало болью.

– Просто нанесите эти яйца на мускул и зашейте над ними кожу, – ораторствовал тем временем Аркадейл, следуя собственным инструкциям на практике. – Через несколько дней, когда яйца начнут проклевываться, допрашиваемый будет слезно умолять, чтобы ему разрешили поведать все, что вам нужно.

Палач быстро зашил кожу грубой черной нитью, а потом вытер руки.

– Теперь, – бойко продолжал он, снова беря в руки скальпель, – давайте перейдем к схожим приемам, ориентированным на кишечную полость.

Я облизываю костяшки пальцев, разбитые о подбородок стражника, и чувствую на языке медный привкус крови. Одновременно я слежу из-за угла за двумя вооруженными арбалетами охранниками, сторожащими дверь ниже по коридору. Интересно, как я ухитрился ввязаться в эту дурь?

Эти ребята торчат там уже давно; они даже перестали болтать. Вот один из них сползает по стене и устраивает задницу на полу. В коридоре горит один-единственный фонарь, свисающий с крюка над решеткой.

– В чем дело? – шепчет у меня за плечом Таланн. Не оглядываясь, я поднимаю два пальца,

– Мы можем взять их, – говорит она мне. Это правда. Проблема только в шуме. К тому же будет нелегко оказаться на расстоянии вытянутой руки от стражников, не проглотив при этом пару фунтов стали.

«L'audace, toujours l'audace»[1] – кажется, так говорил Наполеон. А, не важно – сейчас это сказано обо мне.

– Жди здесь.

Я беру из ее руки окованную железом дубинку, тяжелую, как булава. Мы отняли ее у стражника, которого бросили связанным в пустой камере. Его кольчугу мы не взяли – она все равно не подошла никому из нас.

– Может, твои метательные ножи? Я качаю головой,

– Слишком далеко, а они в кольчугах. Придется метить в горло, а с такого расстояния я могу промахнуться или сделать недостаточно сильный бросок.

– Я могу сделать много чего интересного, – предлагает Таланн.

– Можешь, можешь, только подожди.

– Кейн, – говорит она, кладя мне на плечо теплую руку, – дай мне два ножа. Пожалуйста. Даже если это не сработает, если у нас ничего не получится, не оставляй меня безоружной. Я не смогу, ни за что не смогу вернуться в камеру…

Я так отчетливо представляю себе ее обнаженное тело, прикованное к полу и валяющееся в собственном дерьме, что меня пробирает дрожь. Я все еще чую этот запах. Я вытаскиваю из ножен на бедрах пару ножей и молча протягиваю ей. Она берет их обеими руками, словно чашу для причастия. Каждый ее жест исполнен благоговения; мои ножи означают для нее нечто важное, однако у меня нет времени понять, что именно.

– А теперь не двигайся. Прошу, не обижайся, но твой вид может все испортить.

– Я не дура, – отвечает она.

Великий Тишалл, пусть это будет так на самом деле! Я выхожу в коридор и ровным шагом направляюсь к стражникам. Когда их головы поворачиваются на звук моих шагов по известняку, я произношу властным голосом:

– С каких это пор стражники на посту сидят на своих толстых задницах?

Один из них встает, второй отклеивает спину от стены. Оба превращаются в слух и буквально едят меня глазами, однако тусклый свет не позволяет разглядеть меня как следует.

– И нечего таращиться на меня, недоумки хреновы, – вкрадчиво добавляю я.

Теперь мне видна дверь между ними: она закрыта, и на ней нет даже глазка. Хорошо. Ни на одном из стражников нет шлема – человеку в броне бывает жарко даже в холодном Донжоне. Шлемы лежат у их ног. Мне нужно только подойти поближе и размахнуться дубинкой. Один быстрый горизонтальный взмах по голове первого… потом развернуться и ударить второго прежде, чем он успеет что-либо понять…

Один из них снимает с плеча арбалет и натягивает его.

У меня перехватывает горло, однако я продолжаю идти вперед.

– И что ты делаешь?

Стражник кладет в желобок стрелу.

– Третий общий приказ, сэр, – извиняющимся тоном говорит он. – Вы не на посту.

Я продолжаю шагать. Арбалет поднимается. Второй стражник неуверенно возится со своим оружием. Ну, давай же; дерзость, только дерзость!