Читаем без скачивания И как ей это удается? - Эллисон Пирсон

— Хм, так-так, — тянет он, проглядывая записи на столе. — И давно у ребенка температура, миссис Шетток?

— Я… я точно не знаю. Еще час назад он был очень горячий.

— А утром?

— Н-не знаю.

Врач кладет ладонь на лоб Бена.

— Тошнота, рвота за последние сутки были?

— Кажется, вчера ему было плохо, но Пола — это наша няня — решила, что животик болит.

— Стул когда был?

— Боюсь, я не могу вам сказать точно…

— Значит, вчера вы его не видели?

— Да. Нет. То есть обычно я стараюсь вернуться домой к его сну, но вчера не получилось.

— И позавчера тоже?

— Нет. Да. Пришлось лететь во Франкфурт. Понимаете, Бен сегодня утром упал с лестницы, но вроде бы все обошлось, а потом Пола стала волноваться, потому что он совсем ослаб…

— Понятно, понятно.

Ни черта ему не понятно! Надо успокоиться, говорить помедленней, тогда, может быть, дойдет.

— Будьте так добры, разденьте ребенка.

Снимаю спальный комбинезончик, стягиваю майку через голову. Мой мальчик такой белокожий, что, кажется, светится насквозь, даже пульсация легких под ребрами угадывается.

— Угу. Как насчет веса? Сколько он весит, миссис Шетток?

— Точно не знаю. Фунтов двадцать восемь… тридцать?

— Когда взвешивались?

— В полтора года, как положено, его показывали врачу, но это мой второй. А со вторым ребенком особых тревог насчет веса нет, если только…

— И сколько он весил в полтора?

— Говорю же, точно не знаю. Пола сказала, что он в полном порядке.

— Так-с. А дату рождения Бенджамина вас не затруднит назвать?

От обиды слезы наворачиваются на глаза, словно я шагнула босиком в снег. Обычно я легко расправляюсь со всеми тестами. Потому что знаю ответы. Этих ответов я не знаю, а должна бы знать. Знаю, что должна знать.

Бен родился 25 января. Он крепкий, веселый малыш, который никогда не плачет. Разве что если очень устал или зубки режутся. Из сказок больше всего любит «Три совенка», а из песенок на ночь — колыбельную про автобус, что «все катит и катит». И еще он мой дорогой, любимый сынок, и если с ним что-нибудь случится, я вас убью, доктор, подожгу больницу и покончу с собой.

— Двадцать пятое января.

— Благодарю, миссис Шетток. Ну-ка, юный джентльмен, давай-ка посмотрим, что у нас тут?

00.17

Не представляю, как бы я справилась без Уинстона. Он пробыл с нами в «скорой» до конца, носил мне сладкий чай из автомата, держал Бена, пока я ходила в туалет, и обиделся, когда я предложила заплатить за потраченное на нас время. Выбираясь с помощью Уинстона из машины со спящим Беном на руках, я замечаю темную фигуру на крыльце своего дома. Если грабитель — пусть пеняет на себя: сейчас я за свои действия не отвечаю. Сделав несколько шагов, узнаю в фигуре Момо. Ну уж нет. Даже не напоминайте мне о работе.

— Любое срочное дело могло подождать до утра! — шиплю я на Момо, тыча в замок ключ.

— Прошу прощения, Кейт.

— Никаких прощений. Я только что была с Беном в больнице. Его обследовали. Я еле держусь на ногах, так что даже если Доу рухнул на сто процентов, мне на это плевать. Можете передать Роду в тех же выражениях. Господи, что такое?!

Из открытой двери на нас падает свет, и я вижу лицо Момо: прекрасное лицо, распухшее от слез.

— Прошу прощения… — На большее ее не хватает. Привычные слова рождают новый всплеск рыданий.

Завожу ее внутрь, усаживаю на кухне, а сама несу Бена в кроватку. Вирусная инфекция. Так сказал доктор. Падение ни при чем, как и менингит. Давать побольше пить и сбивать температуру. Поднимаясь по лестнице, натыкаюсь взглядом на тот самый уголок ковровой дорожки, о который споткнулся мой сын. Ненавижу чертов ковер! Ненавижу себя за то, что не заказала новый. Ненавижу свою жизнь, в которой жизненно важная покупка превратилась в непозволительную роскошь. Все ты перепутала, Кейт: первым пунктом на повестке должны стоять здоровье и безопасность детей, остальное подождет. Эмили спит у себя в обнимку с Полой; я тихонько выключаю ночник и накрываю обеих пледом.

Вернувшись на кухню, завариваю мятный чай и пытаюсь добиться у Момо, что за трагедия стряслась. Минут через десять до меня доходит, почему она не в состоянии толково объяснить причину своих слез: словарный запас этой девочки просто-напросто не предназначен для описания той мерзости, что ей пришлось испытать.

Сегодня после работы Момо с коллегами из американского отделения пошла в бар «171» на Ливерпуль-стрит, а оттуда вернулась в офис — переписать кое-какие файлы для предстоящей презентации. Крис Бюнс и еще несколько младших менеджеров кучковались перед компьютером, с хохотом отпуская скабрезные шуточки. Все, включая приятеля Момо Джулиана, пришедшего на стажировку в «ЭМФ» вместе с ней. Мою помощницу компания заметила слишком поздно — Момо уже увидела, над чем они потешаются.

— Там были фотографии женщины, Кейт. Без ничего. Хуже, чем без ничего.

— Да они эту гадость целыми днями из сети скачивают, Момо!

— Вы не понимаете, Кейт… Это были мои фотографии.

02.10

Я провела Момо в гостевую комнату, отыскала замену ночнушки, уложила. В моей растянутой футболке с таксой на груди Момо выглядит восьмилетним ребенком. Отрыдавшись и немного придя в себя, она доводит рассказ до конца.

Конечно, она принялась кричать на них и требовать объяснений. И естественно, Крис Бюнс пошел в ответную атаку:

— Смотрите, парни, оригинал явился. Попросим показать, что девочка умеет?

Подонки снова загоготали, но, когда Момо заплакала, их всех как ветром сдуло. Джулиан остался один, хотел ее успокоить. Момо орала на него до тех пор, пока не добилась признания, что Бюнс скачал снимки с веб-сайта «ЭМФ» (те самые, что использовались в рекламной брошюре фирмы) и смонтировал с порнушными фотографиями, которых в Интернете не счесть. «Без одежды», — снова и снова, горестно всхлипывая, твердит Момо, и от ее детски целомудренного определения на душе становится еще гаже.

Момо говорит, что прекратила смотреть, когда дело дошло до орального секса. Там были еще какие-то надписи, но она не смогла прочитать, потому что разбила очки, уронив их на пол.

— Что-то насчет «азиатских красоток».

— Ясно.

— Что мы будем делать? — спрашивает Момо. Мы? Как ни странно, это ее нахальное «мы» я принимаю как само собой разумеющееся. Ничего, вот что мы будем делать.

— Надо подумать.

Верхний свет я выключаю, оставив гореть только ночник рядом с вазочкой жалких останков ландышей, позабытых с визита родителей.

— Не понимаю, Кейт, — подает голосок Момо. — Почему? Почему Бюнс такое сделал? И вообще — почему они со мной так?..

— Потому что ты красивая, потому что женщина. Потому что он может себе это позволить. Все очень просто.

Ее глаза гневно вспыхивают.

— То есть в том, что сделал Бюнс, нет ничего личного?

— Да. Нет…

Боже, как я устала. В жилы будто свинца накачали. Сначала убийственный страх за Бена, теперь вот это… Почему самые важные вещи мне приходится объяснять Момо, когда я, мягко говоря, не в лучшей форме? Опустив ладонь на ее тонкую смуглую руку, я с трудом подбираю слова.

— Против нас история, понимаешь? Таких, как мы, еще не было, Момо. Век за веком женщины исполняли лишь роль домохозяек, а последние двадцать лет вдруг забыли свое место. Мужики в ужасе. Все произошло слишком быстро. Глядя на тебя, Крис Бюнс видит красивую бабу, а должен обращаться как с ровней. Мы отлично понимаем, что он хотел бы с тобой сделать, будь его воля, но теперь ему запрещено к тебе прикасаться. Вот он и лепит картинки, на которых может оттачивать свою фантазию.

Кутаясь в одеяло, Момо вздрагивает от стыда и стискивает мои пальцы.

— Момо, а ты знаешь, сколько времени потребовалось первобытному человеку, чтобы с четверенек подняться на ноги?

— Сколько?

— От двух до пяти миллионов лет. Дай Крису Бюнсу пять миллионов лет — и он, возможно, привыкнет к мысли, что можно работать бок о бок с женщиной, не пытаясь ее раздеть.

Ее глаза снова блестят близкими слезами.

— Понимаю, Кейт. Вы хотите сказать, что мы бессильны. Бюнс такой же, как все, и с этим ничего не поделаешь. Да?

В точности моя мысль.

— Не совсем.

Момо, со вздохами и всхлипами, пытается уснуть, а я иду вниз запирать дом на ночь. Мне очень не хватает Ричарда, а в такие минуты особенно. Безопасность была его заботой; задвинутый моей рукой, запор кажется ненадежным, а скрип ставень — зловещим. Одно за другим закрывая окна, я думаю о возможном сценарии следующих дней. Завтра утром Момо Гьюмратни положит на стол своего шефа Рода Тэска официальную жалобу по поводу оскорбительного поведения Кристофера Бюнса. Тэск, как положено, передаст документ в отдел трудовых ресурсов, после чего Момо отстранят от работы с сохранением заработка до окончания внутреннего расследования. На первом заседании, куда непременно пригласят и меня, будут отмечены безукоризненная скромность Момо и заслуги Криса Бюнса как ведущего менеджера фирмы, принесшего «ЭМФ» за прошлый год десять миллионов фунтов стерлингов. Через некоторое время о жалобе будут отзываться как о «деле Бюнса» или просто о «том деле».