Читаем без скачивания Последнее небо - Наталья Игнатова

— А, тра-та-та-та, — командир говорит.

«Тра-та-та-та», — было написано на лице Зверя. Он-то вряд ли обижается за армию. Скорее, просто пытается не рассмеяться.

А Трепло выводил с цыганским надрывом:

Прямо с небес тратахнулись в овраг,

Кто же нас сбил? Свои? Или враг?

Наша ракета и наш самолет,

И как оказалось, знакомый пилот!

На белый свет экипаж вылезал,

Каждый из них «Тра-та-та-та», — сказал

Лишь командир в этот миг промолчал.

Воздуха в легкие он набирал.

Трепло сделал торжественную паузу.

— А теперь послушаем, что сказал командир:

— Тра-та-та-та-та-та-та-та-та-та!

— Ты ж не механик, а тра-та-та-та!

— Тра-та-та-та-та-та-та, вашу мать!

— Больше не буду я с вами летать!

Громче всех ржал Пендель. Топал ногами, хрюкал, вытирал слезы и снова смеялся:

— Знакомый пилот, блин, ну это ж надо! Знакомый! Вот шайтан!

— А чего, вполне про нас песня, — заметил, отсмеявшись, Пижон, — у нас в армии долго бардак был. Еще и не такое случалось. Слушай, Трепло, а спой Городницкого чего-нибудь!

Трепло спел.

Он спел и Городницкого, и Ланцберга, и Кима, и конечно же снова и снова Медведева, коему сам отдавал однозначное предпочтение

Потом, утомившись, отдал гитару Лонгу. Тот не силен был петь, зато играл так, что даже Зверь перестал скучать и начал слушать.

— О! — заявил Синий, трезвый и поэтому язвительный. — Лонг, тебя заметили.

— Кто? — Эжен, весь еще в музыке, повел недоуменно черными очами.

— Господин сержант.

— Кто ж знал-то, — буркнул Зверь. Глянул на Лонга. — Дело ведь не в консерватории, да?

Эжен расцвел, глаза полыхнули не хуже, чем у самого Зверя:

— Гитара, — выдохнул он по-французски, — она живет. Поет. Дышит.

— Вместе с тобой. — Это Зверь произнес негромко, словно себе самому, но Лонг услышал и быстро закивал:

— Да. Как два сердца в такт, в одном ритме. Откуда ты знаешь?

Костыль, единственный здесь, кто понимал французскую речь, поежился от любопытных взглядов со всех сторон:

— Да не пойму я их, — рявкнул он, — дурь какая-то.

И Ула впервые увидела вблизи, как Зверь меняет маски.

Он услышал Костыля. Это Лонг, музыкальная душа, когда гитару берет, — все на свете забывает. А Зверь услышал. Костыля аж подбросило, когда вперились в него ледяные черные очи.

— И не поймешь! — прошипел Зверь. — Где тебе?

Костыль не обиделся. На любого другого он вызверился бы без раздумий, а тут лишь улыбнулся виновато, и все. Ула оглянулась на Гота. Поймала его взгляд:

«Видел?» — спросила молча.

Тот кивнул едва заметно. Он видел. И может быть, понял чуть больше, чем она? Ула надеялась, что больше. Почему Костыль не обиделся? Как Зверь делает это?

А тот бесшумно поднялся из-за стола. Кивнул Лонгу. Ехидно улыбнулся Готу:

— Разрешите идти, господин майор.

— С чувством выполненного долга, — прокомментировал Дитрих. — Катись, трудоголик.

— Я знал, что счастье недолговечно, — громко вздохнул Кинг. — Он мелькнул на нашем небосклоне, как звезда…

— Падающая, — встрял Пижон.

— Зато яркая, — парировал Зверь. — Можете загадывать желания.

Он уже открывал дверь, когда Трепло вспомнил:

— А песня! Слышишь, сержант, не беги. Последняя песня. Специально для Зверя.

— Потом.

— Нет уж! — Пендель, когда надо, мог быть очень быстрым. Вот и сейчас он каким-то чудом воздвигся в дверях, хотя вроде только что сидел за столом вместе со всеми. — Твое «потом» до Нового года не наступит. Давай, Трепло. Я его держу.

— Понял, — Трепло кивнул и ударил по струнам. Тревожно. Зло.

В дебрях этих тусовок даже воздух стал ядовит.

Прилизанный демократ и бритый налысо кришнаит,

Слякоть выбравших пепси, банкиры и хиппи в дурман-траве,

Поп, кадящий иприт, всепожирающая попсня и сытые хряки на BMW.

И то, что ты стоишь в стороне — это уже хорошо

Жить по полной луне…

Вот только диск ты крутишь без толку,

Трубку брось и прочь, черт возьми.

Браво, парень, — ты становишься волком,

Браво, парень, — ты не спишь под дверьми!

«Не то он поет, — с легкой тревогой подумалось Готу, — не надо так…» Он не мог объяснить этого «так» и тревоги собственной понять не мог. Откуда бы ей взяться, тревоге? С чего?

Ты вернешься заполночь, когда все дрыхнут в чумной стране.

Дело пахнет осиной — вервольф, ты должен остаться извне.

Последний твой серый брат собрал манатки и был таков,

Здесь никто не вспомнит тебя, никто не узнает тебя в лицо,

до броска и молнии твоих зрачков.

И то, что ты остался извне, — это уже хорошо —

Жить по полной луне…

А все, что было, брось на дальнюю полку,

Сдай в спецхран на тысячу лет.

Браво, парень, — ты становишься волком.

Браво, парень, — ты выходишь на след!

Зверь привалился спиной к стене. Поморщился брезгливо. Осветители под потолком мигнули, но на это не обратили внимания. Песню слушали.

И снова двенадцать унций в лицо летящего серебра,

Но надо опять вернуться, забыть на время, кем был вчера

Но надо опять вернуться, когда вся ботва отойдет ко сну,

Чтобы не дать им скатиться в яму, чтобы не дать

им пойти в отходы — ты должен вернуть им свою луну

И то, что ты готов на прыжок, — это уже хорошо —

Жить по полной луне…

Вытри слезы — ведь волки не плачут,

Не к лицу им притворяться людьми

Завтра снова полнолуние — значит

Ты вернешься, чтобы вернуть этот мир.

Ула приподнялась было из-за стола. Но села обратно. Кажется, она тоже чувствовала что-то. И тоже не могла понять. И так же, как Гот, пыталась не замечать собственного беспокойства. А гитара звенела. Пронзительно. С болезненной остротой.

И, словно ток от локтя к запястью,

Течет, отмеренное сполна,

Звенит нелепое твое счастье —

Твоя нейлоновая струна,

Гремит фугасная медь латыни,

Летит слепой мотылекк огню,

Ты слышишь — звездами золотыми

Небо падает на броню

Браво, парень, ты не грустен нисколько

Завтра в дальний путь, а пока —

Все по плану ты становишься волком,

Ты знаешь все, что нужно в жизни волкам.

— Все? — насмешливо поинтересовался Зверь, разрывая прозрачную тишину.

Трепло кивнул, поглаживая струны.

— И к чему этот цирк?

— Ну кто у нас здесь волк? — Пижон протянул Кингу пустой стакан.

— И кто же?

— Да ты, конечно, — Пижон хмыкнул. — М-мы-то все людьми остались. Да ладно, Зверь, не грейся, классная песня. И вообще, не к лицу им, тебе, то есть, притворяться человеком. Так что браво, и все такое. Я, например, завидую. Мне волком не стать.

— Детский сад, — проворчал Зверь, слегка оттаивая, — в зоопарке. Ладно, крепкого вам похмелья.

Он уставился на Пенделя. Тот понял и освободил выход.

— Водка «Зверь», — вполголоса заметил Пижон, когда сержант исчез, — похмелья не будет.

— И чья это была гениальная идея? — ледяным тоном спросила Ула.

— Джокера, — Трепло и сам уже понимал, что сделал что-то не так. — Он, как эту песню услышал, все просил меня Зверю ее спеть. Я и не знал, что он по-русски шарит. А где я ему Зверя поймаю? Сегодня вот только и получилось. Я бы, может, забыл, но Джокер перед тем, как уйти, напомнил.

— Идиоты! — Ула поднялась, направилась к дверям.

— Сиди, — негромко сказал ей Гот, — я сам. Костыль, Кошмар, Синий, вам в патруль через десять минут. Остальные могут сидеть, сколько угодно, но подъем завтра в восемь, как обычно.

— Эх, не того мы зверем обозвали, — грустно заметил Кинг. И разлил по новой.

— Это не мы. Это Гот и обозвал, — напомнил Пижон. — У нас поговорка есть, что рыбак рыбака видит издалека. Бот как раз про них.

Выпили и за это. Чего уж теперь-то?

Дождь закончился. Осталась лишь мерзкая, привычная морось. Гот, ежась, прошел через летное поле, заглянул в ангар. Там было темно и тихо. Дитрих включил свет, обошел безмолвные вертолеты.

Пусто. Нет никого. Если не считать «Мурены». Но даже она не подавала признаков жизни. Гот почему-то был уверен, что Зверь придет сюда. Куда еще ему податься, кроме как к своей машине?