Читаем без скачивания Ричард Длинные Руки – паладин Господа - Гай Орловский

Наконец она села позади, обхватила его руками за пояс таким чистым целомудренным жестом, что я умилился: ребенок, чистый ребенок.

Порывшись в седельном мешке, я выудил плащ, бросил ей.

– Накинь на себя. Не стоит на людях показывать свои прелести, передерутся. Да и нас зарежут, чтобы завладеть тобой.

Она слабо улыбнулась, показывая, что оценила шутку, но в каждой шутке есть доля шутки, эту малышку не зря определили в жертву: кого боятся, тому отдают лучшее.

Кони уже успокоились, шли ровным шагом, переговаривались на своем конячьем языке о драке с драконом, перемывали нам кости, злословили, мол, как себя дураки вели, а надо было правильно вот так и вот так, я уехал вперед, высматривая дорогу.

Обычно Гендельсон совсем не возражал, чтобы ехать позади, это как раз нормально для вельможи посылать вперед всякую челядь, дабы искали для него короткий путь, удобные броды, а на постоялый двор неслись сломя голову и заказывали еду, постель и девок для сугрева постели, но сейчас догнал меня почти сразу, поинтересовался крайне напряженным голосом:

– Вы уверены, что деревня поблизости?

– Не уверен, – ответил я. – Но вы можете спросить у дамы, что у вас за спиной.

Он буркнул:

– Какая она дама… Но вроде бы деревня поблизости…

– Это ее родная деревня, – объяснил я.

– Но разве нам не она нужна? Вернуть этого ребенка родителям…

Я поинтересовался ядовито:

– А если снова ее в жертву? Тут еще те родители… Да и жених просто прелесть!

– Но дракон, Божьими молитвами, убит, – сказал он нерешительно.

– А засуха?.. – ответил я сердито и невольно пощупал на поясе свою увесистую Божью молитву. – Или, напротив, проливные дожди?.. Прилет саранчи?

Он возразил строго:

– И засуху, и прилет саранчи Господь посылает нам, как испытание. Мы должны все принимать со смирением, не роптать, а трудиться больше и лучше. И ни в коем случае не пытаться откупиться, как делают эти погрязшие в невежестве дикие люди, заблудшие души… Откупиться от демона, порождения ада!

– Бог далеко, – ответил я. – А демон вот он. Бог не защитил их, когда дракон пожирал целые стада, обрекал деревню на голод. Вот и пытаются как могут…

Он сказал, возвысив голос:

– Наш Господь своего сына послал на крест, на мучительную смерть! Сказал тем самым, что Христос искупает все грехи и что этой великой жертвой он закрывает всю историю человеческих жертв!.. Отныне никто и нигде не имеет права приносить человека в жертву. Христос был последней жертвой!.. Но это невинное дитя, тут вы, к сожалению и моему стойкому удивлению, в чем-то и как-то краем несколько правы. Нельзя возвращать этого ребенка в родную деревню. У слабых и нестойких будет велик соблазн принести ее в жертву снова… уже по другому поводу. Лучше оставим ее в ближайшем городе, поручив заботу о ней чистой благочестивой женщине, набожной и опрятной…

– Аминь, – сказал я. – Но пусть едет на вашем коне, сэр Гендельсон. Нет, я ничего не имею в виду, просто у вас конь получше моего.

Но, протрезвев, я начал посматривать на девчушку уже без прежней ласковости. Она не виновата в случившемся, но нам, если честно, и так слишком долго везло. Избегая деревень и городов, мы избегали опасности, но сейчас сами идем навстречу немалому риску. В городке вполне могут быть отряды Тьмы.

К счастью, Господь, по мнению Гендельсона, не стал испытывать нашу волю и стойкость в долгом путешествии втроем. Ведь ночевка в душной летней ночи с голой женщиной, такой аппетитной и лакомой, могла бы стать серьезным испытанием наших стойкостей и добродетелей. Я уже представил, как она, голая… ну, пусть не голая, а в моем плаще, начинает помогать с костром. Встает на четвереньки и старательно раздувает огонь, плащ обязательно соскользнет…

Уже часа через три-четыре непрерывной езды, когда я начал подумывать о привале, небо окрасилось в кровавый цвет, багровый шар быстро опускался за лес, в мозгу чередой проносились скабрезные картинки на предмет ночевки, но как раз вдали показался небольшой городок. Он был огорожен высоким частоколом из добротных бревен, что говорило либо о нехватке камня, либо о молодости самого городка.

– Успеем до темноты? – спросил я Гендельсона.

– Должны успеть, – ответил он замученным голосом.

– Если коню тяжело, – сказал я заботливо, – то переночуем здесь, а уже утром…

– Нет, – отрезал он, словно уже горел в аду. – Нет! Мы поедем туда, даже если будет полночь.

Глава 19

К воротам вела свежеутоптанная дорога, по обе стороны пасутся коровы, овцы, козы, а чуть дальше чернеют распаханные на зиму пашни. Типичный город тех времен, по нашим понятиям не совсем город, ибо жители выходят работать сюда, на поля, по другую сторону стен. Здесь пашут и сеют, пасут скот, заготавливают бревна, шарят по окрестным лесам в поисках грибов, ягод, орехов, каштанов, птичьих гнезд…

Но ворота массивные, из цельных бревен. Правда, распахнуты настежь, сверху широкий навес для лучников, десятка два поместится, а это немалая сила, по бокам башенки, куда стража может укрыться в дождь или вьюгу.

Мы проехали под низкой аркой, мне пришлось склонить голову. Дома стоят вплотную, земля утоптана до твердости камня. Все пространство освещено. Как огромной круглой луной, так и оранжевым светом из окон. Масла в светильники не жалеют, подумал я. Вот свет от восковых свечей, их тоже немало. Город не спит, хотя уже за полночь.

Я в который раз напомнил Гендельсону, что мы двигаемся по занятой противником территории. Потому здесь ни коем случае нельзя орать молитвы, а лучше их шептать про себя, нательный крест лучше спрятать, все равно он никуда не денется, а вынимать и показывать его всем – это свойственно лишь дураку-вельможе, но недостойно благородного рыцаря.

Однако едва только въехали в город, он тут же грубо заорал одному из прохожих:

– Эй, морда!.. Здесь есть постоялый двор?

Прохожий остановился, с интересом оглядел закованного в железо человека. Сплюнул его коню под ноги, подумал, ответил неспешно:

– Есть… Как не быть? У нас хороший город.

И ушел. Гендельсон вскипел, пустил коня вперед, ладонь начала искать плеть. Я перехватил его за руку.

– Эй, милорд!.. Вы в чужом городе!

– И что? – прорычал он злобно. – Простолюдины всегда и везде должны… да, должны!

Я сказал с нажимом:

– Да? Пусть только в моих владениях чужой барон посмеет обидеть моего простолюдина!.. Ему придется прожить остаток дней калекой. Чтобы все знали и видели.

Он посмотрел на меня, его рык перешел в ворчание. Наши кони шли рядом, горожане уступали дорогу, но без робости. У многих из-за плеч выглядывали рукояти мечей, луки и стрелы, на поясах кинжалы, ножи.