Читаем без скачивания Дети Барса - Дмитрий Володихин

А еще следовало помочь эбиху Дугану, изнемогающему в земле суммэрк, эбиху Лану Упрямцу, безуспешно осаждавшему гордую Умму, установить добрую связь и безопасное дорожное сообщение с Лагашем, подправить кое-что из каналов и колодцев, подселить новых людей в пустеющие деревни, восстановить правильный суд и рассудить дела, давно ожидающие своей очереди, и много другого. Так много, что в первый же день у Бал-Гаммаста дух захватило от одного перечисления всего самого важного и неотложного…

Ему требовалась помощь города.

Вечером он позвал к себе старших людей Урука, и прежде всего Харага.

Явились двадцать человек: агуланы, тамкары, просто очень богатые люди, старый писец таможни, уважаемый всеми за необыкновенную честность… Двадцать пар настороженных глаз. Двадцать пар каменных лиц. Впрочем, нет, кто-то там, за спинами стоящих впереди, легонько ухмыляется.

— Я приветствую тебя, старый Урук. Кто будет твоим голосом?

— Я, отец мой и государь. Старший агулан Хараг.

— Мне приходилось слышать о тебе, Хараг. доволен твоей службой. Ты сделал много доброго Уруку, Без тебя город достался бы мне не иначе как в развалинах.

— Я старался, государь, делать доброе городу.

Итак, Хараг не пожелал ответить любезностью на любезность. Бал-Гаммаст обозлился. Урук, какой бы он ни был драгоценностью, всего лишь кусок Царства. Откуда такой гонор? Откуда? Или тут не вставал мятеж? Или не пылало туг преступное буйство? Или не было урукской дружины на том ноле, где царственный Барс выпустил кишки бунту?!

Полдень моложе. Полдень может оказаться надеждой… Бал-Гаммаст представил себе собственный гнев в виде лохматого пса, схватил его за глотку и хорошенько сдавил. Лес выпучил глаза и жалобно заскулил.

Пауза затягивалась.

Нет, нет, только по делу.

— Крепостные стены Урука приведены в негодность. Я отправлю своих воинов чинить стены, но это нужно нам всем. Город должен помочь, рабочих рук не хватает.

Старшие люди Урука переглянулись. Видно, между собой они уже говорили об этом деле и поладили на чем-то определенном. Хараг прошелся взглядом по лицам.

— Город даст людей сколько потребуется, государь.

— Начнем работу завтра же.

— Город готов, государь. Но…

Хараг замолчал. Бал-Гаммаст мог бы ему помочь, мог бы спросить, в чем дело, отчего собеседник не дерзает заговорить… Но собеседник явно только делал вид, что не дерзает. Вот пускай сам и начнет. Барс как-то сказал ему: «Не торопись делать за других людей то, что они и сами обязаны были сделать».

Старший агулан внимательно посмотрел на молодого царя. И — как ни бывало смирения в его речах:

— Урук остался без мужчин, отец мой и государь. Одни погибли, другие служат неведомо где, третьи в плеву, четвертые отрабатывают в дальних краях мятежную свою провинность. Мужчин мало в Уруке. Некому зачать детей. Нашим женщинам, да и многим женщинам по всему краю Полдня следует отыскать мужчин… Иначе… поголовье народа уменьшится.

Вот она, старая нелюбовь к столичным шарт с их табличками! Явились — собирать подати, пришли — отбирать, высчитывать положенные Баб-Аллону хлеб и серебро… с поголовья. Бал-Гаммаст счел полезным пропустить это словечко мимо ушей.

Да, он мог бы сказать: восемьсот новых мужчин недавно пришли в Урук. Из них добрая половина не успела обзавестись женами… О чем разговор? Но старый Хараг поставил на своего государя ловушку, как ставят ее на каких-нибудь мелких зверушек: нельзя тем женщинам, у которых мужья оказались невесть где, предлагать других мужей — это против закона. Хараг ждал, ждал, ничуть не выдавая своего нетерпения, ждал со сладостным трепетом: давай же, скажи, побудь посмешищем в глазах Урука!

— У меня есть один свободный мужчина для старого Урука и всей земли Полдня. Это царь и сын царя Бал-Гаммаст. Любая из одиноких женщин, о которых Урук говорил только что голосом старшего агулана Харага, может взойти на мое ложе. Если, конечно, она здорова и бездетна. Каждую ночь. И мы можем начать с сегодняшней ночи. Любой женщине из тех, кто понесет от меня ребенка, будет дано достаточно серебра на его воспитание.

Этого они не ожидали. Никак не ожидали. Даже не сразу поняли. Не поняли в достаточной степени для того, чтобы изумиться… Закон Царства разрешал любой женщине взойти на царское ложе, и это не сочли бы преступлением, изменой супругу, достаточным обстоятельством, чтобы разлучить мужа и жену. Даже ребенка, родившегося от ночи с царем, никто не назвал бы незаконным. У царя баб-аллонского не бывает незаконных детей… Это очень древний закон, не все о нем помнят, но ведь никто его и не отменял.

— …В достаточной ли степени я удовлетворил желания города?

— Урук благодарит тебя, государь Бал-Гаммаст. Старшие люди города собрались уходить, но царь не отпустил их.

— Это еще не все. Я хочу, чтобы вы посмотрели на двух людей, стоящих слева и справа от меня. Пратта Медведя вы знаете. Второй — ученик первосвященника баб-аллонского, именем Мескан… Взгляните на них, запомните: после меня их слово в Уруке будет выше всех прочих. Мескан встанет во главе Храма в вашем городе. А Пратт… Его службой я доволен. До сих пор он был простым сотником, но сейчас я дарую ему чин тысячника и звание реддэм — с правом передать его детям.

— Балле… отец мой… э-э… и государь мой… я… вот задница…

— Еще он получит право называть меня как угодно… Потому что называть правильно все равно никогда не научится.

Бал-Гаммаст поймал несколько одобрительных улыбок. Это все, что удалось ему сегодня. Это все. Он бился о город, как о скалу. Он чувствовал с необыкновенной ясностью: город видит в нем чужака. Город приглядывается, город принюхивается, подобно огромному зверю. Город не любит его, хотя и не испытывает ненависти. Город холоден к царю. Глаза Урука говорили: «Прислали мальчишку. Дела идут плохо. Вояка! Устроил какую-то свалку у ворот… Стены — да, это понятно. А бабы? Хы-хы. Посмотрим на него, каков он, посмотрим… Лихой котенок…»

Поздно вечером по приказу Бал-Гаммаста был погребен энси Ангатт. Со всеми подобающими почестями. Говорят, он мечтал стать эбихом и прославить имя свое победами…

То место в душе Бал-Гаммаста, где жила любовь, устроено было совершенно иначе, чем у отца Барса. Тот по-настоящему сильно любил только страну; намного меньше — жену и детей, хотя и умел бывать с ними внимательным, ласковым, заботливым… Со всеми другими царь Донат был ровен. У Бал-Гаммаста любовь разматывалась на мириады нитей, и, кажется, он мог бы полюбить весь мир. Творец ему виделся истинным отцом, обожаемым и великолепным. Отец был вроде старшего брата — сильного и мудрого. Настоящего старшего брата Бал-Гаммаст любил как брата младшего, опекаемого и ранимого. Женщины — мать, сестра, Саддэ и все страстные дочери Полдня, всходившие на царское ложе в сезон зноя, — были им любимы почти одинаково. Пожалуй, как сестры… С каждой из них он мог быть нежен, но никому не позволял разделить мэ. Ни одна нить не оказывалась прочнее других… Бал-Гаммаст не понимал, не чувствовал, что такое жена. И еще того менее он знал, что такое возлюбленная.