Читаем без скачивания Сесилия Вальдес, или Холм Ангела - Сирило Вильяверде

— Это моя дочь, сеньор дон Томас.

— Ваша дочь — да что вы? Сколько же ей теперь лет?

— Пошел тридцать седьмой.

— О, так она еще не стара. Значит, есть силы и организм будет сопротивляться. Давно она заболела?

— Ах, сеньор, давно, очень давно, вот уже восемнадцать лет скоро будет — можно сказать, больше полжизни все больна и больна.

— Нет, я не о том спрашиваю: сколько же времени она находится в больнице Де-Паула?

— Вскоре после того, как заболела. Вот уж будет почти семнадцать лет; внучке было тогда месяца два, а ее мне пришлось положить в больницу; так мне посоветовал доктор сеньор Росаин, потому что дома мне с ней было не сладить. Сеньор доктор может себе представить, чего мне стоила эта разлука: душа у меня разрывалась…

— Так, значит, — задумчиво проговорил Монтес де Ока, — выходит, что девочке…

— Моей внучке? — спросила сенья Хосефа.

— Да, вашей внучке, дочери больной, уже…

— Пошел восемнадцатый год.

— Ну, и какая она?

— Слава господу, совершенно здорова.

— Нет, я не об этом. Я спрашиваю — какая она из себя, хорошенькая?

— Ах, сеньор доктор, то-то и оно-то! В гроб она меня уложит своим хорошеньким личиком! Хоть и негоже свою родную кровь выхвалять, но, по правде сказать вам, сеньор доктор, красавица она у меня писаная, какой еще и свет не видывал. И на цветную ни вот сколечко не похожа. Белая, да и все тут. А мне от этой ее красоты — один, страх да вечная тревога. Нет мне покоя ни днем, ни ночью! Уж и не знаю, как уберечь ее от этих белых негодников — так ведь и липнут к ней, словно мухи к меду. Беда, да и только!

— Скажите, а эта прелестная девушка согласилась бы поехать вместе с больной туда, куда мы поместим ее, если возьмем из больницы?

— Коли сеньор доктор считает, что так нужно, я думаю, она могла бы поехать с матерью.

— Полагаю, что это следует сделать, во всяком случае это очень желательно, но тут имеется одна трудность. Скажите, а сколько времени мать и дочь не виделись?

— Ох, сеньор доктор, целую вечность! Больше семнадцати лет.

— Ах, вот как? Это плохо. Но вы небось или кто-либо иной, наверное, частенько рассказывали матери о дочке или дочери про ее мать?

— С. матерью-то я часто говорила о дочке — да почти что каждый раз, когда проходила к ней; но вот с дочкой о матери я никогда не говорила. Она, должно быть, и не знает, что мать жива.

— Так, значит, вы никогда не пытались устроить свидание матери с дочкой?

— Никогда.

— Это плохо.

— Я тоже так считала, но сеньор доктор Росаин, что принимал у нее ребенка, а потом и лечил ее, посоветовал, чтобы я их разлучила. Когда она сошла с ума, он все твердил мне, чтоб я об этом с внучкой не говорила, потому что она захочет увидеть мать. А кабы на ту нашло буйство, она могла бы и задушить девочку своими руками. Не в себе ведь она. Скажу вам, сеньор дон Томас, и помешалась-то она ведь из-за дочки. Все говорила — коли уж дочка родилась белой, пусть хоть по крайней мере знает, что мать у ней цветная.

— Видите ли, доктор Росаин неправ. Он хороший врач, этого у него не отнимешь, но в данном случае, мне кажется, он оплошал, что называется — дал маху. Если бы мать и дочь неожиданно свиделись после столь длительной разлуки, возможно, произошла бы реакция; именно такими резкими реакциями и потрясениями, а вовсе не лекарствами, лечат болезни, особенно те болезни, где задета нервная система. Человеческий организм — это прежде всего нервы! Только нервы! Стоит взбудоражить их — вот вам и помешательство. Я подумал… мы предполагали раньше увезти больную в деревню, ко мне в усадьбу, это недалеко от порта Хайманитас, и, быть может, перемена климата, соленые морские ванны позволили бы нам добиться желаемого исцеления. Но дело в том, что дочь не сможет поехать туда с матерью. Видите ли, этим поместьем, инхенио, я владею вместе с моими компаньонами, вифлеемскими братьями[57]; они там всем заправляют, а многие из них проводят там долгие месяцы, особенно во время сбора сахарного тростника. Какое бы волнение поднялось среди этих святых отцов, если бы там появилась молодая девушка, да к тому же, как вы говорите, красавица! Какое искушение! Помилуй бог! Не один из них потерял бы голову, и тогда сказали бы, что во всем виноват я… Ну да посмотрим, может быть, мы что-нибудь и получше придумаем. Приходите сюда еще раз послезавтра, я тем временем посмотрю больную и тогда скажу вам, что делать. Я был бы рад оказать услугу сеньору дону Кандидо, я могу это сделать, и мне кажется, что это будет к выгоде всех заинтересованных лиц.

Глава 13

Веселое сердце благотворно, как врачество, а унылый дух сушит кости

В описываемую нами пору зубные врачи-профессионалы были в Гаване поистине rara avis[58]. Придерживаясь испанской поговорки «коль болит у тебя зуб, ты сам его и дергай», зубоврачеванием занимались в городе по преимуществу цирюльники, а в деревнях — костоправы, которые, вооружившись мощными стальными щипцами, не щадили ни больных, ни здоровых зубов.

Попадались также зубодеры-самозванцы и зубодеры-любители. К этим последним принадлежал и некий Фиайо, стяжавший себе громкую известность поразительным умением удалять зубы совершенно безболезненно. Впрочем, своей славой и популярностью он был обязан прежде всего тому, что, во-первых, не прибегал ни к каким хирургическим инструментам, а во-вторых — не брал денег за свои чудодейственные зубоврачебные операции.

Антония, старшая дочь сеньора Гамбоа, страдала с некоторых пор острым воспалением лицевого нерва, а поскольку этот нерв связан с верхней челюстью, то имелось основание предполагать, что причиной заболевания явился кариоз одного из зубов. После того как, по совету врачей, были безрезультатно испробованы наружные лекарственные средства, пиявки, полоскание и компрессы, решили удалить больной зуб. Но от одной только мысли, что ей придется испытать прикосновение страшных зубоврачебных щипцов, бедная девушка, и без того измученная, то и дело обливалась холодным потом и едва не теряла сознание.

Как раз в это время в Гавану прибыл из деревни чудодей Фиайо и, по обыкновению, поселился у доктора Монтеса де Ока. Как только донья Роса прослышала об этом, она приказала заложить китрин и самолично отправилась с Антонией на улицу Мерсед. Приемная была полна пациентов; одни из них пришли к доктору за советом или лекарствами, другие — к знаменитому зубодеру. Фиайо занимал вторую комнату, дверь и окно которой выходили в патио, поэтому помещение было более светлым и лучше подходило для операций в полости рта, В комнате стоял простой деревянный стул, на который лицом к востоку усаживался пациент; и тут же в одно мгновение ока ему удаляли названный им передний или задний зуб. Случалось, что зуб не поддавался усилиям большого и указательного пальцев правой руки дантиста; тогда Фиайо, сделав вид, будто хочет обтереть руку, незаметно засовывал ее во внутренний кармашек жилета, доставал железный ключик и, превратив его бородку в щипцы, а стержень — в рычаг, мгновенно добивался желаемого результата.

Появление доньи Росы Сандоваль де Гамбоа с красавицей дочерью Антонией вызвало у всех, кто находился в приемной, особливо у Монтеса де Ока, немало удивления. Доктор, хотя и был лейб-медиком при особе губернатора и пользовался громкой и заслуженной славой, все же не привык, чтобы к нему в дом приходили за советом такие знатные и, судя по всему, богатые дамы. Подобный знак расположения и благосклонности не мог не заставить даже столь известного и уважаемого врача, как Монтес де Ока, немедля покинуть своих пациентов и выйти навстречу гостьям, чтобы оказать им должное внимание, на какое могли рассчитывать эти высокопоставленные особы. Несмотря на тесную и давнишнюю дружбу, связывавшую доктора с доном Кандидо, супругу его он знал только в лицо. Но в тот момент, когда, приблизившись к донье Росе, Монтес де Ока представился ей, у него мелькнула мысль, не связано ли это неожиданное посещение с историей несчастной женщины из больницы Де-Паула, о которой он беседовал с сеньей Хосефой перед тем, как в приемную вошла сеньора Сандоваль де Гамбоа, Эта странная мысль так завладела доктором, что отделаться от нее он был не в состоянии.

— Если не ошибаюсь, я имею честь говорить с супругой моего дорогого друга сеньора дона Кандидо Гамбоа-и-Руис? — обратился к даме Монтес де Ока.

— К вашим услугам, — сухо ответила донья Роса.

— Ваш покорнейший слуга счастлив видеть вас и своем доме. А эта сеньорита — ваша дочь?

— Да, сеньор.

— Об этом нетрудно догадаться. Красивая девушки, да хранит ее господь. Будьте добры пройти и сесть.

— Не стоит, — сказала донья Роса. — Вы очень заняты, и к тому же мы приехали, только чтобы…