Читаем без скачивания Большой пожар - Владимир Санин

Сергей Антоныч взял лист бумаги и быстро набросал план левого крыла восьмого этажа.

– Вася, рисую по памяти, поправишь, если надо… Коридор, кажется, метров около шестидесяти? Шахматный клуб расположен здесь, в десятке метров от левой внутренней лестницы… все пять окон на фасад. В коридоре напротив

– литобъединение. Признайся, Вася, ты их выручил, чтобы книги по блату получать, да? Дверь клуба массивная, дубовая, за ней небольшая прихожая, нынче принято говорить – холл, зал вытянут в длину метров на двадцать, вдоль стен шкафы с книгами и подшивками журналов, здесь же различные призы и грамоты – свидетельства бессмертных побед маэстро Капустина и его дровосеков, на стенах – портреты корифеев, таблицы турниров. Прошу обратить пристальное внимание на правый торец зала, здесь две двери: та, что ближе к окну, ведет прямо в буфет – шахматисты частенько забегают туда, поддерживать гаснущий творческий потенциал, а вторая дверь ведет в умывальник, откуда прямая дорога, извините, в туалет и в две непонятного назначения душевые кабины. Уже потом я выяснил, что по первоначальному замыслу данное помещение предназначалось хореографической студии, что делает понятными душевые кабины, но близость буфета вдохновила шахматистов на блестящую комбинацию, в ходе которой они совершили с балеринами длинную рокировку. Кстати говоря, за эту комбинацию и я Капустину аплодирую, так как благодаря душевым кабинам имею честь молоть весь этот вздор. По центру зала, во всю его длину стоят шахматные столики, десять или одиннадцать штук… в правом углу, ближе к входу, штук двадцать стульев для болельщиков… Вот, кажется, и весь очаг шахматной мысли.

Начнем восстанавливать события. Когда я вошел, турнир уже начался, в зале было тихо, болельщики перешептывались и глазели на единственную демонстрационную доску с партией Никифоров – Капустин; я сердечно поздоровался с присутствующими, о чем было сказано выше; увидев меня, Капустин занервничал, зевнул слона и поднял крик, что его творческая личность не может раскрыться «в столь невыносимых условиях». Но не успел я насладиться тем, что олицетворяю собой «невыносимые условия», как выяснилось, что маэстро имеет в виду совсем иное: в зале так накурили, что хоть вешай топор. Кто-то из болельщиков приоткрыл окно, а потом дверь, в зал сразу же пошел дым, все повскакивали с мест – и на этом турнир закончился. Все дальнейшее, друзья мои, происходило примерно в течение пятидесяти минут, отдельные детали из памяти выветрились, но основные этапы борьбы за выживание я все-таки запомнил.

Должен сразу и категорически подчеркнуть: базисная теория Лели, согласно которой Попрядухин оказался единоличным лидером, хотя и льстит моему самолюбию, но является недостаточно научной. Роль моей личности в этой истории не следует преувеличивать, поскольку власть взял в свои руки триумвират. Своей же заслугой я считаю немедленное введение военной дисциплины, необходимой для обуздания паникеров, изучения обстановки и создания прочной обороны. Каково сказано? Недаром в армии я дорос до старшины! Когда люди бросились к выходу, я встал в дверях, изобразив собой распятие, и проорал: «Назад! Слушать мою команду!» Моя внушительная фигура и особенно баритон – Дед не даст соврать, в полку меня называли «иерихонской трубой», произвели на публику впечатление, и она на мгновенье притихла. Как и всякий узурпатор, я сразу же окружил себя преторианской гвардией, в которую завербовал шофера Гришу Никифорова и своего аспиранта Андрюху Прошкина, двух самых сильных шахматистов города – имеются в виду бицепсы. Я громогласно объявил, что эти здоровеиные парни будут смертным боем лупить каждого, кто осмелится бунтовать, отправил их в глубокую разведку, а сам стал изучать обстановку из открытого окна. Через минуту, обобщив добытые сведения, я пришел к неутешительному выводу; внутренние лестницы, центральная и левая, в дыму и горят, а из десятков окон, подобно мне, высовываются погорельцы и, стараясь перекричать друг друга, докладывают подъезжающим пожарным о своем желании пожить на этом свете. Хороши бы мы были, если бы всей толпой устремились в коридор! Дед, а ведь я тебя увидел! Я даже послал тебе мысленную телеграмму, что если ты не поспешишь, то здорово рискуешь остаться послезавтра без выпивки на моем дне рождения: у страха глаза велики, мне казалось, что мы и пяти минут не продержимся. Дед, ребята, был великолепен, рванул, как добрый конь, к центральному подъезду, а за ним его жеребцы с брандспойтами.

– Были когда-то и мы рысаками,– поцокав языком, подтвердил Дед. – А помнишь, как ты утюжил блиндаж, провалился и с задранной пушкой даже отстреливаться не мог? Тогда хуже было.

– Может, и хуже, – согласился Сергей Антоныч. – Но одно дело, когда ты мог сгореть, но все-таки остался жив, и совсем другое – когда ты пока еще жив, но вполне можешь сгореть. «Аграмадная разница!», как говорил механик-водитель Кузьма Бабичев. Помнишь, Дед, как он обалдел, когда к нам приехала с подарками делегация, а в ней его жена? Ты слишком рано родился, Шекспир! Зима, лютый холод, а Кузьма вышвырнул нас из танка, как котят, втянул через люк свою Настю и… Опустим занавес, лирика противопоказана такому сухому технарю, как профессор Попрядухин. А тогда, вникнув в обстановку, я приказал своим телохранителям забрать, пока не поздно, огнетушители из коридора. Приказано – выполнено, притащили шесть штук, уже, считай, есть чем отбиваться.

– Здоровые мужики, а внутренние краны в коридоре не могли задействовать, – упрекнул Дед. – Кто другой, а ты-то знал, как и что, зря, что ли, я тебя обучал. Тоже мне, профессор кислых щей.

– Эх, Дед, опередил события! – погрозил пальцем Сергей Антоныч. – Тут распахнулась дверь из буфета и с криком: «Горим! Батюшки, горим!» – влетела Ираида Ивановна, а за ней с бутербродами в зубах и бутылками пива в руках два развеселых молодых человека из болельщиков. За ними в зал повалил дым, и началась легкая паника, с ее неизменным звуковым оформлением – воплями, которые мне пришлось перекрыть львиным ревом: «Мол-чать!» Гриша и Андрюха сбегали в буфет, распахнули там окна, и дым выветрился, его было еще немного. А просочился он в буфет потому, что дверь в коридор оказалась чуточку приоткрытой.

Итак, вместе с пополнением из буфета нас оказалось тридцать восемь душ. И тут, ребята, я понял, что взял на себя тяжелую ответственность, ибо вся эта публика ждала от меня активных действий, а я не имел ни малейшего представления о том, что делать дальше. Но меня не оставляла какая-то смутная мысль, что я забыл о чем-то необычайно важном. Вспомнил! Дед бежал к подъезду – с чем? С брандспойтом, или, как вы говорите, со стволом, Со стволом! Но ведь в коридоре тоже есть стволы и пожарные рукаваР Взял с собой Гришу, выскочили мы с ним в коридор и, как кенгуру, прыгнули обратно, чуть не задохнулись от густого, едкого и вонючего дыма. Смотрите, у Деда борода пришла в движение, это он сейчас меня поучать будет, что нужно было…