Читаем без скачивания Верь мне (СИ) - "Jana Konstanta"

Но какой тут сон ей? Зная, что Макс так близко, в одном доме с ней? Сердце рвалось на чердак, к нему, а обида и неверие в счастливый исход такого похода заставляли свернуться калачиком на чужой кровати. Холодно. Одиноко. И до слез обидно, больно… «Власов, если хоть что-то теплится в тебе ко мне, приди, поговори со мной!» — молила Лика в тишину. Но он не приходил. А она вспоминала, с каким нетерпением еще недавно тянулся к ней, как ласкал ее, как целовал, и изнывала, разрываясь между обидой и желанием его увидеть.

«Дурачок, ну что ты себе надумал? Почему? Я же не врала тебе… Никогда тебе не врала!» — проскулила она в равнодушную тишину, а потом не выдержала: вскочила с кровати, накинула рубашку и выскользнула из комнаты.

Ступенька, еще ступенька… В кромешной тьме шла Лика наугад, голыми ступнями ища ступеньки не на чердак, а к недоверчивому, пугливому сердцу своего мучителя. Ладошки потеют, сердечко стучит как сумасшедшее, а заветная дверь все ближе — уже видна в тусклом свете луны, пробивающемся сквозь крохотное оконце. «Только не гони меня, Максим!» Из щели под дверью доносится запах сигарет и виден тусклый свет — Макс курит и тоже не спит этой неспокойной ночью. «Тоже переживает?» — затеплилась надежда в сердце девушки, робко тянущейся к витой бронзовой ручке двери.

Тихонько скрипнула дверь. Лика вошла, с опаской огляделась, а там полумрак, торшер почти не освещает комнату — больше слепит тусклым желтым пятном из-под бахромы.

Власов в одних штанах сидел на подоконнике; услышав шум, посмотрел на Лику и тут же отвернулся. Неторопливо затушил сигарету. Спрыгнул…

Она смотрела на приближающийся силуэт и не могла понять его настрой. Первая мысль: «Прогонит…» Вторая: «Не уйду!»

— Не смей меня прогонять! — зашипела Лика и безотчетно попятилась к открытой за спиной двери.

А он все ближе. И кажется ей, что вместе с ним надвигается на нее невидимая буря — беспощадная и злая. Он смотрит пристально и, ей кажется, что зло, и идет на нее — вот-вот схватит, вышвырнет и дверь захлопнет.

— Макс, не смей! — зажмурилась она, когда он подошел вплотную.

За спиной ее вдруг громко захлопнулась дверь. Лика открыла глаза: Макс, подобно злому демону, возвышался над ней — маленькой, испуганной; чувствовала она себя крошечной песчинкой на берегу бушующего океана — вот еще мгновенье, и смоет ее волной… И все ж ее не выгнали — напротив, они сейчас вдвоем в замкнутом пространстве. Он смотрел на нее, а по ее щеке, не удержавшись, скатилась слеза.

— Максим, не прогоняй меня, — дрогнул слабый голосок.

Стучит сердечко: раз, два, три… Он не прогонял. Но и к себе не звал. Принимал решение. Может быть, хоть чуточку колеблясь.

Лику трясло. Да так сильно, что Макс попросту не знал, что с ней делать. Внутренний голос толкал: «Подойди, обними, успокой…» А он стоял как вкопанный и смотрел, как трясется она и плачет, не смея глаз на него поднять. «Не прогоняй меня…» — тихий голосок ее молил его, будто о пощаде. Глупая девочка… Еще не понимает, что прогонять ее никто не собирается. Оба напряжены, оба на грани. Оба натерпелись сегодня, но оба, несмотря на ссору, хотят помириться. Извелись, устали за этот день и окончательно запутались. Макс отошел от Лики и налил в бокал шампанское.

— Успокойся, — протянул ей.

Лика бокал приняла. Но дрогнула ее рука, расплескивая вино.

— Лик…

Не удержала. Хрустальный бокал выскользнул из рук, со звоном разбиваясь; холодные сладкие капли брызнули на кожу ее ног и белоснежные его штаны… «К счастью», — с надеждой отметили про себя оба.

Макс молча привлек к себе Лику.

— Ну все, успокойся, — тихо проговорил он, прижимая к себе девушку, и вдруг почувствовал облегчение. Вот сейчас, когда она вернулась в его руки, вдруг стало легче, проще… Макс легонько приподнял ее и перетащил подальше от осколков. — Просто никогда не ври мне, Лика. Ты же единственный человек на этом свете, который у меня есть. У меня нет семьи, нет друзей — у меня есть только ты. Когда ты рядом, я чувствую себя живым. Как будто теплится еще что-то внутри… Никогда мне не ври. Ни в чем. Даже в пустяках. Многое прощу, но только не вранье — мне твоей сестрицы с головой хватило. Лик, еще одного предательства я попросту не выдержу.

— Я не…

По тому, как вмиг напрягся Макс, как зазвенела тишина от робкого ее голоса, Лика поняла, что если начнет оправдываться, то будет только хуже. Власов отстранился и посмотрел ей в глаза, ожидая, что скажет она дальше, а она понимала, что вот сейчас ей дали шанс пересдать «заваленный» днем экзамен. И беда в том, что она знает правильный ответ, а ее экзаменатор — нет. Он уверен в своих домыслах, и правильный ответ лишь тот, что хочет слышать он. «Ты справедливости хочешь или счастья?»

— Я не хочу тебя терять, — глядя ему в глаза, ответила Лика, переступая через собственные обиды. — Я очень боюсь тебя потерять.

И холод в его глазах отступил, когда понял, что оправданий не будет и «врать» ему больше не станут. Горечь бесконечная, словно рана, обнажилась перед Ликой. Он просто боится вранья. Он просто боится предательства. Даже самая маленькая, невинная ложь режет по живому, потому что солгавший в малом, солжет и в большем. Кому, как не ему, знать, чем это может закончиться?

— Просто не ври мне.

И долгожданное тепло вернулось к ней. Ее обняли крепко-крепко; губы, теплые, жесткие, заскользили по ее лицу, чуть-чуть царапая щетиной… Лика выдохнула с облегчением: ее желали все так же сильно, как и днем; несмотря на то, что ей категорически отказывались верить, ее здесь ждали, по ней скучали. Девушка прикрыла глаза, ловя мгновенья долгожданной ласки и понимая, что, так и не достучавшись до него, она обрекла себя на боль. Ну что ж, коль такова цена мира с ним рядом, она потерпит. Это неважно. Важно лишь то, что сейчас ее обнимают. Важно то, что пропахшие сигаретами пальцы сейчас утирают ее слезы, а горькие губы вновь и вновь касаются ее губ, с каждым разом все смелее, уверенней…

Ее рубашка бесшумно скользнула на пол.

Страшно, волнительно… У него сильные руки, чуть шершавые ладони, что сводят с ума, касаясь обнаженной кожи, и очень горячие губы. Жадные. Жесткие. Объятия его крепкие, поцелуи злые… Будто соперничая с теми, другими, якобы ласкавшими Лику, Макс старательно расставлял на ее коже свои собственные отметины.

— Колючка ты моя несносная, — прошептала Лика, с жадностью целуя в ответ.

Страх отступал. Она сходила с ума, сгорала от близости любимого мужчины; обнимала, зарывалась пальцами в жесткие его волосы и боялась поверить, что размолвка позади, он снова с ней.

Да, он с ней. Настойчиво, уверенно толкает ее куда-то в полумрак, подальше от единственного источника света, будто пытаясь спрятать от целого мира. Не успела Лика и опомниться, как уже лежала на кровати, а над ней нависал Власов…

— Макс, свет, — попросила она, осторожно касаясь щеки парня. — Пожалуйста, выключи свет.

«Свет-то чем ей помешал?» И все же он пошел навстречу, и комната погрузилась в темноту. Лика благодарна ему за это — она не хочет, чтобы он видел ее страх и, не дай Бог, гримасу боли.

Ночь. Тишина, разбитая шумным дыханьем и бешеным стуком двух сердец. Тепло и тяжесть двух обнаженных тел, соприкоснувшихся друг с другом…

Макс не спешит — он, помня ее просьбу, очень старается быть нежным. Дает привыкнуть к себе — накрыв своим телом, осторожно, едва ощутимо касается приоткрытых ее губ. Потом еще раз. Потом еще… Пока Лика сама не потянулась к нему, не обняла и не прильнула, заставляя вернуть ей прежнего Макса — кусачего, злого и голодного. Такого, каким сумела его полюбить.

Нежности его хватило ненадолго. А как тут сдержаться? Когда до одурения желанная женщина лежит под тобой и тянется к тебе, целует, обнимает? Не сдержался Макс, сорвался. Загреб под себя, затискал, оставляя на коже синяки и укусы; потом, опомнившись, замедлился… Извинялся за грубость нежными касаниями губ, а потом снова, проигрывая голодному монстру внутри себя, срывался, не понимая и не представляя, как пугает девушку своим напором. «Не сегодня, Лика, прости… Не сегодня», — до одури желая трепещущее тело под собой, Макс торопился закончить с прелюдией, такой ненужной ему и такой необходимой ей. Только ради Лики он пока еще сдерживался, только ради нее медлил и даже пытался нежничать. «Наверно, ей это нужно, раз, выпрашивая нежность, она соврала…»