Читаем без скачивания Флибустьерское море - Жорж Блон

Никакого сопротивления. Ни одной живой души в городе. Ни куска хлеба в брошенных домах, пустых складах, вымерших улицах. Ничего. Все съестное было сожжено, испорчено, испоганено; скот, свиней и кур увели и увезли с собой. Из живности остались лишь собаки, понуро бродившие вокруг с поджатыми хвостами.

– Когда же наконец выйдем к реке?

– Еще два дня хорошего хода. Нам предстоит одолеть горный хребет.

Через полдня после того, как покинули Сеговию, вновь зазвенели трубы – сзади, спереди, сбоку. Наутро положение ухудшилось: трубы звучали все призывнее и громче. Перед заходом солнца, разбивая лагерь для ночевки, флибустьеры заметили на противоположном склоне узкой долины лошадей, которых они приняли поначалу издали за пасшихся коров. В этих диких горах и в ту эпоху не могло быть иных лошадей, кроме кавалерийских. Теперь преследователи уже не скрывались, испанцы безусловно собирались атаковать. Впереди дорога втягивалась в узкую щель между отвесными горами – настоящую мышеловку. Что делать?

Равно де Люсан приписывает себе авторство смелого и хитроумного плана, рассчитанного на то, чтобы опередить испанцев. Возможно, первоначальная идея принадлежала и не ему, но ясно, что он принимал в выработке плана самое деятельное участие. Суть его заключалась в следующем: построить укрепление, где оставить под охраной восьмидесяти защитников лошадей и всю поклажу, а остальным неожиданно обрушиться на испанцев с тыла. Правда, вначале надо было определить, где находится враг. Разведчики, поднявшись выше в горы, разглядели диспозицию испанцев. «Мы помолились вполголоса, дабы враг не услышал нас, поскольку его отделяла лишь узкая долина. Нас было двести человек, и мы выступили в час ночи при свете луны». Предстояло вскарабкаться по крутому склону, чтобы обойти испанцев.

Пробираясь по гребню, флибустьеры слышали, как испанцы молились, испрашивая у Бога победу. Подобные сцены можно было слышать во все века, но сейчас близость противников придавала ей особую пикантность. Испанцы, чувствуя себя в безопасности, молились громко, во весь голос и даже распевали гимны, стреляя из мушкета в воздух после каждого «аминь». Пираты были рады, что благочестивые испанцы производили столько шума: тот заглушал их продвижение. Они медленно ползли на животе, обдирая одежду о камни. Рассвет застал их в опасной зоне, но, к счастью, густой туман окутывал вершины гор.

Они ударили, как только туман рассеялся. Пороха было мало, так что стрелять надо было наверняка. Бедные испанцы! Стоило столько дней преследовать разбойников, выматывая их физически и морально, с тем чтобы самим попасть в засаду! Увы, испанская пехота, храбро сражавшаяся в Европе, похоже, теряла (вместе с кавалерией) свои боевые качества при переезде через океан... Короче, не прошло и получаса, как солдаты дрогнули и бросились врассыпную, спасаясь от метких выстрелов.

Через шестнадцать дней после сожжения судов на берегу бухты Мапала пираты благополучно добрались до реки Сеговия, нынче называемой Коко, – она служит границей между Никарагуа и Гондурасом. Кажется, они как и обещали, освободили пленных. Верховья Сеговии оказались столь бурными и порожистыми, что пираты предпочли спускаться на «летучках» – плотах из нескольких сбитых стволов легкого дерева типа бальсы.

Недалеко от устья река успокаивалась. Бросив неудобные «летучки», флибустьеры сделали остановку, чтобы построить настоящие лодки. Они работали, снедаемые нетерпением и тревогой. Ясно было, что теперь они доберутся до своего моря. Но ведь от мыса Грасиас-а-Дьос до Санто-Доминго семьсот морских миль. Не шутка! Найдут ли они корабль и когда? Удача не оставила их у моря.

Невдалеке появилось английское купеческое суденышко. На нем могли разместиться от силы четыре десятка человек. Первыми его заметили французы, и они же бросились как безумные на палубу. Остальные должны были ждать другой оказии. Английский капитан вначале заявил, что его пункт назначения – Порт-Ройял на Ямайке, однако, когда ему показали мешок с золотыми монетами, он был готов плыть куда угодно, хоть к черту на рога. Он сделал несколько рейсов и перевез в конечном счете всех.

8 апреля 1688 года Равно де Люсан и его товарищи по путешествию со слезами на глазах выгрузились на Санто-Доминго в бухте Пти-Гоав. В ознаменование благополучного возвращения они зажгли в храме несколько свечей. Но куда больше свечей сгорело во время пира, который они закатили по тому же поводу. А несколько месяцев спустя, уже вернувшись во Францию и осчастливив огромным вкладом своего банкира, Равно де Люсан вывел гусиным пером название книги – длинное и обстоятельное, целиком во вкусе того времени: «Дневник путешествия, совершенного в Южное море с флибустьерами Америки в 1684 и последующие годы». В ней он описал все перипетии пережитого.

СОКРОВИЩА КАРТАХЕНЫ

Жизнь гребца-галерника XVIII века можно без преувеличений назвать адовой: каторжный труд плюс грязь, голод, беспрерывные побои. Галеры, изысканные с виду, вблизи воняли так, что благородным офицерам приходилось носить в набалдашнике тросточек мускус и то и дело подносить их к ноздрям, чтобы заглушить исходивший от невольников запах. Дворяне на морской службе любили выказывать презрение к прочим смертным, в результате чего в языке появилось выражение «за версту разит кичливостью». Метко подмечено, не правда ли?

Экипажи королевского флота содержались едва ли в лучших условиях, чем прикованные к веслам галерники, однако морские офицеры любили насмехаться и язвить по поводу неотесанности и грубых манер капитанов корсарских судов. Вряд ли стоит повторять, что в глазах высокородных господ флибустьеры, несмотря на все подвиги и успехи, оставались чернью, плебейскими выскочками. Поносить морских добытчиков сделалось особенно популярным при французском дворе, когда Людовик XIV из чисто политических соображений решил в 1681 году пресечь их деятельность. Королю достаточно было нахмуриться, а уж дальше придворные старались перещеголять друг друга в угодливом рвении.

Особо язвительными замечаниями по адресу флибустьеров отличался один аристократ по имени Жан-Бернар-Луи Дежан, барон де Пуэнти. Он носил звание капитана первого ранга французского королевского флота, часто появлялся в Версале, где имел влиятельнейшие знакомства и связи. Де Пуэнти не упускал случая упомянуть о своей блистательной карьере под началом адмиралов Дюкена и Турвиля. Разодетый, как сказочный принц, он приезжал ко двору не с пустыми руками и каждый раз бывал обласкан монаршим вниманием.

Хотя слухи облетали двор мгновенно, мало кому было известно, что в конце 1694 года де Пуэнти после предварительной беседы с морским министром Поншартреном предложил королю лично снарядить экспедицию против испанцев в Вест-Индии. Поншартрен благожелательно относился к каперству. Адмиралы Жан Барт, Дюгэ-Труэн и Форбен занимались в мирное время морскими набегами, а война Аугсбурской лиги, прервав Ратисбоннское перемирие между Францией и Испанией, снова легализовала охоту за галионами.

В начале этой книги объяснялось, что каперство заключалось в нанесении ущерба морской торговле враждебной державы и что эта деятельность отнюдь не разоряла капитанов корсарских судов, равно как владельцев судов и лиц, их снаряжавших.

В июле 1696 года Людовик XIV объявил де Пуэнти особые условия, при которых он был согласен принять участие в походе. Присутствие короля за спиной барона проливает свет на все последующие события. Кроме того, этот исторический эпизод дает нам представление о нравах того времени.

Итак, французское правительство намеревалось передать де Пуэнти суда в хорошем состоянии, «со всем снаряжением, снастями, такелажем, якорями, пушками и огневыми припасами, достаточными для девятимесячного плавания», а также выделить морских офицеров и матросов для экипажей означенных судов, причем барон обязан был выплачивать им жалованье и обеспечивать пищевым довольствием из своего кармана. Что касается солдат десантных войск, то король сохранял за ними казенное жалованье, а кормить их должен был де Пуэнти. Барона это вполне устраивало.

Добыча распределялась следующим образом. Пятая часть отчислялась королю. Офицерам и экипажам судов совокупно причиталась десятина от чистой прибыли после вычета всех расходов (эти расходы входили в десятину, полагавшуюся главе экспедиции) при условии, что доход не превысит миллиона ливров. Сверх этого миллиона им полагалась лишь тридцатая часть. Ну а все остальное после возмещения накладных трат предназначалось, как во всех операциях подобного рода, вкладчикам «товарищества», снарядившего поход. Таким образом, «король-солнце» Людовик XIV предоставлял барону собрать начальный капитал, львиную долю прибыли от которого он намеревался забрать себе.

Для этой цели барон связался с генеральным казначеем Ванолем, человеком оборотистым и обладавшим обширными связями. «Едва мы оповестили о будущем предприятии, – писал де Пуэнти, – как у Ваноля не стало отбоя от охотников вложить в него деньги, и весьма скоро нам пришлось начать отказывать желающим, ибо мы положили себе набрать некую сумму, которую не желали превышать».