Читаем без скачивания Маркиза де Ганж, или Несчастная судьба добродетели - Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

И он гнусно ухмыльнулся.

— Ах, сударь, — воскликнула Эфразия, — как смеете вы называть любовью варварское чувство, ослепившее вас до такой степени, что вы готовы заставить меня выбирать между бесчестьем и смертью! Что ж! У меня нет выбора: дикие люди, на растерзание которым вы хотите меня отдать, наверняка будут менее жестоки, чем вы. Поэтому я выбираю смерть. Но нет, я же вижу: вы не можете быть таким жестоким, сударь, прислушайтесь к голосу своей совести, не заглушайте его! Ах, как мы пятнаем нас обоих этим бесчестным предложением, которое вы осмелились мне сделать!

Если даже предположить, что я уступлю вам, что останется вам после гибели вашей жертвы? Разве вы продолжите по-прежнему обожать несчастную, которую вы только что унизили и погубили? И разве смогу я питать иное чувство, кроме ненависти, к тому низкому человеку, который стал моим палачом? Давайте же будем по-прежнему уважать друг друга, уважать честь каждого из нас! О сударь, преступление, на которое вы меня толкаете, может только разъединить нас,

заставить нас возненавидеть и презирать друг друга. А потому, умоляю вас, забудьте о чувствах, которые вы осмелились питать ко мне. Вы утверждаете, что любите меня, — так докажите мне это, проводив меня к матушке или к губернатору. Только с таким условием я смогу простить вас, а если и дальше вы станете вести себя подобающим образом, я наверняка верну вам свое расположение... Но для этого вы должны дать мне свободу, открыть ворота и позволить мне беспрепятственно покинуть дом, где Вальбель оскорбил маркизу де Ганж, дабы вышеуказанная маркиза не стала видеть в означенном Вальбеле самого презренного из людей.

Слова эти, произнесенные громко и с искренним чувством, неожиданно произвели великое впечатление на графа Он заключил заливавшуюся слезами маркизу в объятия, усадил ее на диван и стал умолять успокоиться.

— О сударыня, чистота ваша, равно как и добродетели, превыше всяческих похвал! Даже очарование ваше не идет ни в какое сравнение с вашей добродетелью! Свет, источаемый вашими очами, разит меня словно молния. Само небо дает вам силы следовать путем праведницы, и я, существо слабое, отступаю и повинуюсь вам. И все же, сударыня, я не могу полностью отказаться от чувств, пробужденных вами в моей душе. Искренне уважая вас, я не могу перестать вас обожать, а потому исполню только половину вашей просьбы. Я уйду, сударыня; оставляю вас одну.

Идите сюда, Жюли! Вы станете делать все, что прикажет вам эта дама. Для начала покажите ей дом, пусть она убедится, что, кроме вас двоих, в нем никого нет. Но предупреждаю, сударыня,

я даю вам всего лишь передышку — время, чтобы все как следует обдумать. Завтра, в этот же час, я вернусь в надежде найти вас в более благоприятном расположении духа. Если же вы не измените своего отношения ко мне, мне придется силой добыть то, в чем мне откажет любовь и согласие. А вам, Жюли, я запрещаю выпускать госпожу из дома. Помните: вы отвечаете за нее головой!

И не говоря более ни слова, Вальбель покидает дом, выходит за калитку, садится в карету, ожидавшую его в двадцати шагах от усадьбы, и возвращается в Марсель, оставив маркизу в сильнейшем волнении и полнейшей растерянности.

"Едва женщины остаются вдвоем, как Жюли тотчас подбегает к маркизе.

— Ах, сударыня! — восклицает она. — Дозвольте мне принести вам свои извинения: господин граф попросил меня назваться его родственницей, но я не знала, что притворство мое причинит вам вред. Я не состою в родстве с г-ном Вальбелем и никогда прежде не слышала фамилии Муассак. Меня зовут Жюли Дюфрен, и у меня в Марселе дом с меблированными комнатами. Коли вы боитесь тут оставаться, я могу проводить вас к себе. Я знаю: этим поступком я навлеку на себя гнев господина графа, но мне очень хочется загладить свою вину перед вами, так что ваше прощение будет мне наградой.

— Как, мадемуазель! Неужели вы готовы пренебречь угрозами человека, желающего моей гибели, и предложить мне пристанище? Но ведь он может отомстить вам!

— Конечно, сударыня, но уж лучше попытаться обмануть господина графа, чем мучиться от

угрызений совести за то, что я причинила вред такой почтенной даме, как вы.

— Тогда почему вы не проводите меня к матери?

— Я не знаю, где проживает ваша матушка: мне не поручали отыскать ее. Впрочем, когда я буду иметь честь поместить вас в надежное место, я смогу спокойно заняться ее поисками.

— А почему вы считаете, что у вас я буду в безопасности и Вальбель меня не отыщет?

— Вы пробудете у меня только до тех пор, пока я не найду дом, где остановилась г-жа де Шатоблан. Когда мы узнаем ее адрес, я немедленно провожу вас к ней, и Вальбель не успеет вас найти.

— В таком случае зачем нам ночевать здесь? Нам надо немедленно уходить.

— Это невозможно — я живу на другом конце города, почти в двух лье отсюда; о том, чтобы идти пешком, не может быть и речи, ибо час поздний и экипаж мы нанять не сможем. Но вы можете быть спокойны: мы одни, ключи от дома у меня, сейчас мы запрем все двери, а утром, когда рассветет, уедем отсюда.

Скрепя сердце г-жа де Ганж согласилась отложить побег на утро. Жюли уговорила ее поужинать, а потом отвела в богато обставленную спальню, уложила на удобную кровать, а сама устроилась рядом, на раскладной кровати, дабы в любую минуту быть под рукой у госпожи.

Здесь следует сказать, что интриганка Жюли, сумевшая втереться в доверие к маркизе, получала деньги не только от Вальбеля, но и от шевалье де Ганжа. Шевалье, во всем разделявший взгляды приятеля, отнюдь не намеревался отказаться от

мысли принудить маркизу уступить его страсти, а потом, согласно выработанному плану, заговорщики ее опозорят.

Возбужденная до крайности, г-жа де Ганж всю ночь не сомкнула глаз — ее обуревали самые мрачные мысли. Погрузившись в печальные думы о тех ловушках, кои судьба расставляла у нее на дороге, она с горечью сознавала, что вместо того, чтобы попытаться убрать их со своего пути или же обойти, она постоянно попадала в них. Со стороны могло показаться, что она настолько отчаялась, что предоставила фуриям заботу о продлении нити своей жизни, сотканной явно дочерьми Эреба из змеиных жал Мегеры. Что бы она ни делала, несчастье непременно обрушивалось на нее, и ей ничего не оставалось, как упиваться им... Увы, положение ее поистине плачевно, но только дураки не понимают, как можно находить наслаждение в несчастье.

Внезапно до ушей Эфразии донесся плеск весел, рассекающих волны, а затем с берега послышались грозные крики. Наспех одевшись, она бросается будить Жюли.

— Бежим, бежим отсюда, — тормошит она девицу. — Разве вы не слышите, какие жуткие крики доносятся с улицы? Сейчас эти люди станут ломиться в дверь!