Читаем без скачивания Одинокий дракон. Последний повелитель - Павел Шумилов

Анна в лёгком скафандре, как космонавт. Стоит передо мной на коленях. За ней — Лира. Мордашка зарёвана, опухшая. Тут же встревоженный Тит. Двери вскрыты с помощью сварочного пистолета. Были двери… Ах, да, я же их запер изнутри, чтоб не мешали записывать. И отключил все каналы связи. За дверьми — столпотворение. Мерлин пытается отогнать любопытных.

— Ты заперся неделю назад. Ни на что не отзывался. Мы стучали и в дверь и в стены. Сначала от тебя шла в компьютер информация, а последние два дня совсем ничего.

— Я записывал музыку и очень устал. Кажется, четыре дня не спал. Или пять. А почему ты в скафандре?

— Ты разве забыл? Карантин. С тобой точно всё в порядке?

— Не совсем. Голос сорвал.

Анна встаёт, поднимает Лиру и тянет за собой в коридор.

— Ты слышала? Он устал! Мы себе места не находим, а он дрыхнет! Крокодил пернатый! Ух, что я с ним сделаю! Он у меня будет на коленях прощения просить! И не получит!

— Анна, ты не понимаешь, тут какая–то тайна. Коша пять дней без перерыва работал, я чувствовала. Значит, это очень важно.

Голоса удаляются по коридору. Выходит, я пять суток работал, потом двое спал. Подхожу к зеркалу. Рёбра болят. Отлежал. Кожа свисает складками, мослы выпирают.

— Ну и напугал ты нас, — говорит Тит. — Ломаем дверь, а ты на полу лежишь как мёртвый. Лира третий день не спит, с ума сходит. Это на самом деле так срочно было, то, что ты делал?

— Подожди, Тит, дай подумать. Нет, конечно, нет. Времени — вагон. Что же со мной было? Как с цепи сорвался… Дай, я сначала поем, подумаю, а потом всё расскажу.

Идём в столовую. Какая–то добрая душа уже накрыла для меня стол. Вызываю главный компьютер, включаю запись своей музыки и начинаю есть. Точнее — жрать. С сопением, урчанием и чавканием. В дверях — толпа. Знаю, что веду себя неприлично, но ничего не могу поделать. Глотаю всё подряд, обжигаясь и не прожёвывая. Выхожу из столовой с набитым брюхом и неутолённым чувством голода. В коридоре ждут Анна с Лирой.

— Наелся, куцехвостый? Идём, отчитываться будешь. — Анна хватает меня за складку шкуры и тащит в экранный зал.

— Так чем же ты пять суток занимался? — начинает она допрос, когда все рассаживаются.

— Музыку записывал. — Выясняю у компьютера, что за пять с небольшим суток я записал 53 часа непрерывного звучания. Если учесть, что в некоторых вещах было четыре инструмента и два голоса, это просто невероятная цифра. Включаю наугад запись. Вивальди. Лира слушает, открыв рот. Титу в детстве медведь на ухо наступил. Или мамонт.

— Это, конечно, здорово, но сколько времени мы будем слушать? — Анну нелегко сбить с курса.

— 53 часа с минутами. — Переключаю на другую запись. Бах. Орган. Как раз то, что нужно.

— Коша, это всё ты сам придумал?

— Нет, к сожалению. Это написал Иоганн Себастьян Бах.

— Мастер, я никогда не слышала о таком композиторе. Откуда он?

— Он из другого мира, Анна. В этом мире его не было и не будет. А вот ещё запись. Вольфганг Амадей Моцарт. 1756–1791 от рождества Христова. В этом мире его тоже не было. Всё, что от него осталось, хранится в моей памяти. Теперь ещё — в главном компьютере.

— Убедил, длиннохвостый. Ты был занят делом. Но неужели трудно было Лире на ушко шепнуть, чтоб не волновалась. Я — ладно, обойдусь без твоих ёжиков. Но ей сейчас волноваться нельзя. Ты понял?

— Вот мы и подошли к самому неприятному. Спроси у Лиры, часто я за работой забываю о еде и сне?

— Ни разу!

— А сейчас я, как кибер, пять суток не ел, не спал, пока не сорвал голос. О чём это говорит?

— Вместо брюха задумался о нетленном.

— Спасибо, ты хорошо обо мне думаешь.

— Коша, ты это — чтоб малышки не плакали?

— Нет, я о них забыл.

— Может, тебя кто–то заставил?

— Да, наверно, так можно сказать. На самом деле — ещё хуже. Меня не заставили, меня запрограммировали. Я уже говорил, что я — биоробот. Вырастили где–то, накачали по самые уши информацией и впихнули в ваш мир. Неделю назад заработала одна из заложенных в меня программ. Видимо, совпали какие–то ключевые условия, и она заработала в полную силу.

— Мастер, мы же разобрались уже, что ты обычный дракон. У тебя дети могут быть.

— Нет, Анна. Мы просто установили, что я биоробот, способный к двуполому размножению. Робот отличается от разумного существа не материалом, а тем, что у него в черепушке заложено. У меня там программы, значит я робот. Правильно? Сейчас сработала одна, и я превратился в музыкальную шкатулку. Потом может сработать другая, и я сяду писать «Войну и мир» Толстого. Был такой писатель. И напишу без передыха все четыре тома, если с голоду не сдохну.

— Отговорки, ты, Мастер, ищешь. Засунул меня в монастырь, чтоб не мешалась, Лиру — в кузницу, теперь в ясли, а сам маешься от безделья, на луну воешь.

— Ой, Коша, перестань грустить, сейчас опять малышки заплачут. А тебе, Анна, нельзя так говорить! Коша ни разу своего слова не нарушил. Обещал мне помочь отомстить врагам — выполнил. Обещал земли и замок вернуть — у меня теперь три замка. Не знаю, что с ними делать. А ты — мечтала руку получить — получила. Хотела магистром стать — стала.

— И кому из нас от этого лучше? Кто счастлив? Назови хоть одного! Мастер на луну воет. Тебя по ночам кошмары мучают. Я в себе разобраться не могу. Не знаю, где свои, где враги. Мои люди спрашивают, воюем мы с драконом, или заодно с ним. Отвечаю — сами думайте. Кстати, мастер, есть ведь у меня специалист. Влезет тебе в извилины, каждую мысль измерит, взвесит, мокрой тряпочкой протрёт и на нужную полочку поставит. Всю постороннюю гадость из твоих мозгов вычистит. И будешь ты не киберусом, а самим собой. Как идея?

— А ваш мир никогда не узнает, кто такие Прокофьев, Скрябин, Шекспир и Марк Твен.

— До чего с тобой трудно, Мастер. Приносишь тебе ключи от счастья на золотой тарелочке, так ты всё равно найдёшь отговорку. Всё, хватит с меня. Буду жить как хочу, рожать от кого хочу. Если ждать, пока ты надумаешь, умереть можно. Дай слово дракона, что не полезешь в мою личную жизнь.

— Подожди, Анна, так нельзя…

— Я не о политике. И так твои идеи в жизнь толкаю. Я о личной жизни. Даёшь слово?

— Разве я когда–нибудь…

— Даёшь?

— Даю.

— Слава Богу. С этим покончили. Лира говорила, тебе крыло сшили. Прокатишь меня?

— Чёрт! Забыл! Где оно?

Крыло оказалось так себе. Совершенно не чувствую потоков воздуха под искусственной перепонкой. Ремни режут брюхо, сползают, грозя порвать здоровую перепонку. Мышцы атрофировались от долгого безделья. Нужно доводить конструкцию до ума. Но в принципе летать можно. Парить, планировать. Если не лихачить и не выпендриваться на трёх G.