Читаем без скачивания Она (Новая японская проза) - Каору Такамура

Поручив жене следить за багажом, господин Орита кинулся к переходу, но вскоре вернулся обратно и, тяжело дыша, пожаловался:

— Не успел. Иду звонить в полицию.

Однако жена его от решительных действий отговорила: ну, поехал он куда-то со своим приятелем, это ведь не уголовное преступление.

— А вот кому надо позвонить, так это Китамуре-сэнсэй, — задумчиво произнесла госпожа Орита и прямо с вокзала позвонила Мицуко. К телефону никто не подошел. Ладно. Вернулись домой — Орита-сан позвонила еще раз. Опять никого. Очень странно — время-то было за полночь. Забеспокоились супруги, сели в машину, поехали в Южный район, нашли тускло освещенную, немощеную улочку, где жила Мицуко. Смотрят — в доме свет не горит. Покричали из двора: «Сэнсэй! Китамура-сэнсэй!». Никакого ответа. Тогда подергали дверь — не заперта. Вошли в прихожую, зажгли свет, огляделись. Очень чистенько, прибрано, только уж больно тихо. Тут Орита-сан толкнул жену локтем в бок и пальцем на стену показывает, а на стене объявление. Розовым фломастером, крупно:

ПАНСИОН «КИТАМУРА» ЗАКРЫТ

Ну вот, а назавтра получили супруги телеграмму:

ВДВОЕМ ФУКИКО БЕЖАЛИ КУДА ГЛАЗА ГЛЯДЯТ ПОКРОВОМ НОЧИ ТЧК БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ ТЧК МИЦУКО.

Дом Мицуко в скором времени снесли, стали строить на том месте многоэтажку. Учеников родители пристроили в другие пансионы, и стало в Южном районе тихо, дети сюда больше не ходят.

Inumukoiri by Yoko Tawada

Copyright © 1993 by Yoko Tawada

© Г. Чхартишвили, перевод на русский язык, 1996

Киёко Мурата

Сиоманэки

Эту историю я впервые услышала в конце прошлого года.

— Палтус, кому палтус, палтус!.. Каракатица, скумбрия, макрель!

Время близится к вечеру. В маленьком ресторанчике на втором этаже рыбной лавочки, кроме нас, посетителей нет. Снизу время от времени доносится призывный клич торговца рыбой.

В тот день мы праздновали день рождения учителя Коуми. Семьдесят семь лет — особая дата. Плюс проводы старого года — достойный повод для встречи. Гостей собралось человек десять. У учителя плохо со зрением, поэтому решили отпраздновать не вечером, а днем. За сёдзи[17] еще совсем светло, так что банкет проходит тихо и чинно. После нескольких чарок сакэ учитель сидит, устало облокотившись о стол, — видимо, сказывается возраст.

И вдруг он начинает повествование об острове Миносима.

— Это было лет десять назад… Мы с друзьями из общества хайку решили отправиться на Миносиму. Ранняя весна — сезон заготовки морской капусты. Это время года на острове исполнено особого очарования. Именно того, что требуется для поэтического путешествия. Дорога тянется по берегу, и вдоль нее громоздятся валуны. На них сушатся листья морской капусты. Черные, с каким-то жирным отливом стебли, словно выброшенные самим морем, устилают весь берег.

…Учитель рисует в воздухе палочками, запачканными сасими[18] и соевым соусом, карту острова. Остров совсем маленький, расположен в Корейском проливе, в окружности всего-то километров семьдесят, и живет там чуть более пятисот человек.

Остров мгновенно возник перед нашими глазами, словно из туманной дымки.

— Когда морскую капусту только-только вытаскивают из воды, она имеет коричневатый оттенок, но стоит ей немного подсохнуть, как она сразу чернеет. Ее длинные черные скрученные спирали устилают все побережье. Такое впечатление, что остров буквально порос волосами.

Остров, поросший волосами… Картина уже довольно-таки странная, почти непристойная, но это только начало.

Наш учитель никогда не умел сидеть прямо, словно позвоночник его совсем не держит, — такая вот ужасная осанка. Однако мне не доводилось слышать, чтобы в молодости он чем-то болел. Остается предполагать, что это у него от природы.

— Остров… Ах, как это чудесно! — мечтательно пробормотал Ясунори Ёкота, подняв чарку с сакэ. — Свежей рыбки можно наесться вдоволь…

Лет тридцать назад учитель Коуми был нашим классным руководителем. Мы тогда учились в третьем классе школы высшей ступени. Как ни странно, он и тогда уже выглядел довольно старообразно, но был очень мягким, легким, деликатным человеком, так что благодаря ему трудный и нервный период сдачи приемных экзаменов в университет прошел для нас, в общем-то, безболезненно. К концу второго школьного полугодия его предмет — а преподавал он родную речь — стал факультативным, и я хорошо помню, как учитель Коуми, сидя в полупустой аудитории за кафедрой, глуховатым голосом монотонно читал лекции по древней литературе.

— А давайте все вместе махнем весной на этот самый остров! — предложил вдруг Тосио Ёсихираки, возглавлявший наше общество однокашников.

Учителю уже немало лет, так что с поездкой лучше бы поторопиться. Однако сам он, вытянув поудобнее ноги, печально покачал головой:

— Нет… Такое мне уже не под силу. Море в тех местах бурное, а я плохо переношу качку. И в тот-то раз меня уговаривали, что все обойдется, надо только принять лекарство, но увы… По дороге туда я еще как-то держался, а вот обратно — просто в лежку лежал, Едва живой остался.

— М-да… Этот уж ас способен понять только тот, кого хотя бы разок укачало, — согласился Ёкота. Кажется, он тоже страдал морской болезнью.

— Но если кто-нибудь из вас когда-нибудь соберется на Миносиму… О, там есть на что посмотреть! — Учитель поднес к тонким губам чарку с сакэ и осушил ее одним глотком. Он говорил словно в пустоту, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Вы имеете в виду морскую капусту?

— Нет-нет, не капусту. Вообще не водоросли. Я говорю о людях. О старухах. На них непременно нужно посмотреть!

— На местных старух?

— Да. На старух с острова Миносимэ. — Учитель Коуми вообще всегда был склонен, так сказать, растекаться мыслию по древу, перескакивая с предмета на предмет. Так бывало и тогда, в школьные годы. Порой за урок мы успевали обсудить массу разнообразных вещей, начиная с танка Минамото-но Санэтомо:[19]

Перевал ХаконэБеспрепятственно мы миновали —И взору открылосьНеспокойное море Идзу,Острова среди волн бегущих…

Потом мы перескакивали на Минамото Ёсицунэ,[20] далее — на Чингис-хана и заканчивали почему-то «Тысяча и одной ночью»…

Сидя все в той же небрежной позе, опершись локтями о стол, учитель снова поднес ко рту чарку, отхлебнул и принялся разматывать нить воспоминаний.