Читаем без скачивания Флорентийский монстр - Дуглас Престон

Глава 58

Статья в "Атлантик монсли" была опубликована в июле. Через несколько недель в журнал пришло письмо в старомодном конверте, отпечатанное на ручной пишущей машинке. Это изумительное письмо было написано отцом Никколо, графом Нери Каппони, главой одной из древнейших и знатнейших семей Италии.

При нашей первой встрече с Никколо он упомянул о причине столь долгого процветания его рода во Флоренции: они никогда не влезали в распри, сохраняли скромность и осмотрительность во всех делах и держались на плаву, поскольку избегали быть "торчащими гвоздями", как выразился Никколо в своем неподражаемом дворце семь лет назад.

Но вот граф Нери нарушил фамильную традицию. Он написал письмо редактору. Не обычное письмо, а жестокий приговор итальянской юридической системе от человека, который, сам будучи судьей и адвокатом, знал, о чем говорит, и говорил без обиняков.

Граф Каппони

Сэр!

Издевка над правосудием, от которой пострадали Дуглас Престон и Марио Специ, — это лишь верхушка айсберга. Итальянская судебная система (в том числе и общественные прокуроры) — это ветвь гражданской службы. Эта ветвь сама избирает своих членов, самоуправляема и ни перед кем не несет отчета: государство в государстве. Этот бюрократический орган можно грубо разделить на три секции: большая часть, множество честных людей, слишком робких, чтобы противостоять политическому меньшинству (контролирующему юридические службы), и меньшинство отважных и честных людей, обладающих малым влиянием. Политизированные и бесчестные судьи пользуются безошибочным методом заставить оппонентов замолчать или дискредитировать их в политическом или ином отношении. Фальшивки, тайные обвинения, записи прослушанных разговоров (часто подправленные) скармливают прессе, которая начинает кампанию по очернительству, что способствует сбыту газет. Аресты у всех на глазах, продолжительное предварительное заключение в самых худших условиях, допросы третьей степени и, наконец, суды, тянущиеся годами и оканчивающиеся оправданием сломленного человека. Специ повезло в том, что влиятельный государственный обвинитель Флоренции — не друг перуджийскому. Он, как мне говорили, "предложил" освободить Специ, а суд Перуджи, как мне говорили, принял "предложение".

Возможно, вам будет интересно узнать, что за пятьдесят лет в Италии набралось четыре с половиной миллиона судебных ошибок (включая оправдание сломленных обвиняемых).

Искренне ваш,

Нери Каппони.

P. S. Если возможно, я прошу не ставить моей подписи, потому что опасаюсь последствий для себя и своей семьи. Если публикация письма без подписи невозможна, печатайте, Бог обо мне позаботится. Правда должна быть известна.

Журнал напечатал письмо вместе с именем.

Английские газеты, в том числе "Гардиан", также напечатали статьи об этом деле и взяли интервью у главного инспектора Джуттари. Он сказал, что я лгал, утверждая, будто мне угрожали арестом в случае возвращения в Италию, и настаивал на том, что мы со Специ виновны в подлоге улик на вилле.

— Престон не говорит правды, — сказал он. — Наши записи это докажут. Специ, — настаивал он, — будет осужден.

Статья в "Атлантик" привлекла внимание продюсера "Дэйтлайн Эн-би-си", и они предложили мне с Марио участвовать в программе о Флорентийском Монстре. Я не без внутренней дрожи возвращался в Италию в сентябре 2006 года вместе со съемочной группой "Дэйтлайн Эн-би-си". Мой итальянский адвокат уведомил, что, учитывая сложности с законом у Джуттари и Миньини, мне, вероятно, будет безопасно вернуться, а "Дэйтлайн Эн-би-си" обещала устроить адский шум, если меня арестуют в аэропорту. На всякий случай команда с "Эн-би-си" встречала меня в аэропорту, готовясь запечатлеть мой арест на пленку. Я был рад лишить их этой сенсации.

Мы со Специ показали Стоуну Филипсу, ведущему телешоу, места преступлений. Мы обсуждали убийства Монстра и наши собственные столкновения с итальянским законом. Стоун Филипс взял интервью у Джуттари, упорно настаивавшем, что мы со Специ подложили на виллу улики. Кроме того, он раскритиковал нашу книгу.

"По-видимому, мистер Престон даже не подумал свериться с фактами… в 1983 году, когда убили двух молодых немцев, тот человек (Антонио Винчи) сидел в тюрьме за другое преступление, не имеющее отношения к убийствам Монстра". Филипсу удалось добиться короткого интервью с Антонио Винчи (без камеры). Винчи подтвердил сказанное Джуттари — что он сидел в тюрьме во время убийства. Возможно, ни он, ни Джуттари не ожидали, что "Эн-би-си" сверится с фактами. В передаче Стоун Филипс сказал: позднее мы проверили его досье и обнаружили, что (Антонио) ни разу не находился в тюрьме во время убийств Монстра. Он и Джуттари ошиблись или солгали.

Винчи больше возмущался обвинением в импотенции, чем подозрениями, будто он — Флорентийский Монстр.

— Будь жена Специ помоложе и посимпатичнее, — сказал он Филипсу, — я бы показал ему, что не импотент. Да, прямо здесь, на этом самом столе!

Под конец программы Филипс задал Антонио Винчи вопрос:

— Вы — Флорентийский Монстр?

— Он закрыл глаза, — рассказывал Филипс, — сжал мне руку и сказал одно слово: "Невиновен".

Глава 59

Пока "Дэйтлайн Эн-би-си" вела съемки мы со Специ пережили в Италии еще одну встречу, не попавшую на камеру.

Стоун Филипс хотел взять интервью у Винни Ронтини, матери Пии Ронтини, одной из жертв Монстра, убитой в Ла Боскетта под Виккьо 29 июня 1984 года. Группа осталась ждать в фургонах на городской площади, в тени статуи Джотто, а мы со Специ пешком прошли по улице к старой вилле Ронтини, чтобы узнать, согласится ли она на интервью.

Мы взглянули на дом в молчаливом отчаянии. Ржавые железные ворота висели на одной петле. Скелеты ветвей кустарника постукивали на ветру, а в углы ветер сносил груды сухих листьев. Ставни были закрыты, с них свисали обломанные планки.

Полдюжины ворон уселись на коньке крыши и походили на черные тряпки. Марио нажал кнопку звонка, но звука не услышал. Звонок не работал. Мы переглянулись.

— Похоже, здесь больше никто не живет, — сказал Марио.

— Постучим в дверь.

Мы толкнули створку ворог, которая подалась со ржавым скрипом, и вступили в мертвый сад, хрустя сухими листьями и сучками. Двери виллы были крепко заперты, зеленая краска облупилась, нижние доски растрескались. На месте дверного звонка зияла дыра, будто его выдрали вместе с проводами.

Ветер шептал и хихикал вокруг покинутого дома. Марио постучал в дверь. Удары отдались эхом в глухой пустоте комнат. Хлопая крыльями, взлетели в небо птицы, их крики резали слух, как царапанье ногтем по школьной доске.

Мы постояли в саду, глядя на заброшенный дом. Вороны кружили над нами, каркали и каркали. Марио покачал головой.

— В городке должны знать, что с ней сталось.

На площади нам сказали, что банк наконец предъявил права на дом, и синьора Ронтини живет теперь на социальную субсидию в доме престарелых у озера. Мы с ужасом искали здание, обнаружившееся за местным Каза де Пополо. Оно ничуть не походило на представление американца об унылом социальном заведении: веселый дом цвета светлых сливок, аккуратный, с цветами на подоконнике и с приятным видом на озеро. Мы обошли его сзади и постучали в дверь ее квартиры. Она встретила нас и провела внутрь. Мы беседовали в крошечной кухне-столовой. Ее квартирка была полной противоположностью темному мертвенному дому: яркая и жизнерадостная, полная комнатных цветов, безделушек и фотографий. Солнце потоком вливалось в окна, а снаружи вокруг платана порхали и щебетали певчие птахи. В комнате пахло свежим бельем и мылом.

— Нет, — с грустной улыбкой ответила она на наш вопрос. — Я больше не даю интервью. Никогда не дам.

На ней было яркое желтое платье, крашеные рыжие волосы заботливо уложены в прическу, голос звучал спокойно.

— Мы все еще надеемся отыскать истину, — сказал Марио. — Никогда не знаешь… Это могло бы помочь.

— Знаю, что могло бы. Но меня больше не интересует истина. Какая разница? Она не вернет Пию. И Клаудио. Я долго думала, что узнать правду — значит изменить что-то к лучшему. Мой муж умер в поисках правды. Но теперь я знаю, что это не важно и ничем не поможет. Я должна оставить все в прошлом.

Она молча сидела, сложив на коленях маленькие пухлые ручки и скрестив вытянутые ноги, по ее лицу блуждала слабая улыбка.

Мы еще немного поболтали. Она буднично рассказала нам, как лишилась дома и полностью обанкротилась. Марио спросил ее о каких-то снимках на стене. Она встала, сняла один и дала Марио, а он передал мне.

— Это последняя фотография Пии, — сказала она. — Для водительской лицензии, за несколько месяцев до всего. — Она перешла к другому снимку. — А это Пия с Клаудио.