Читаем без скачивания Нерусская Русь. Тысячелетнее Иго - Андрей Буровский

Уже перед войной власти пошли на частичную реабилитацию Русской православной церкви. Церковный Собор 1945 года принял «Положение об управлении русской православной церковью», и с тех пор гонений на Церковь практически не было – лишь бы сохраняла лояльность.

Перед войной, а особенно после войны русский народ из презренного сборища контрреволюционеров и черносотенцев, подлежащих неукоснительному перевоспитанию, превратился в великий русский народ, несущий в себе, правда, уже не Бога, а мировую революцию… Но что-то, несомненно, несущий и потому уже не подлежащий истреблению и перевоспитанию. Казаки из русских свиней и черносотенной сволочи тоже превратились в людей, а буряты из защитников Отечества от зверств русских империалистов – в «добровольных присоединенцев».

До 1936 года народная поэзия, эпосы объявлялись реакционными, разделяющими людей и были запрещены. Воспевать розы, как это делал Саади – пусть даже в романе «соцреализма», – это «протаскивать национализм»!

До 1936 года даже имам Шамиль или племенной вождь в Казахстане Кеннесары Касымов объявлялись «прогрессивными» борцами с «тюрьмой народов». Потом уже стали объявлять «прогрессивными» собирателей русских земель и особенно Александра Невского. Ранее колониализм – абсолютное зло, теперь он превращается в зло относительное, и стало необходимым отмечать «прогрессивность» присоединения к России[241].

В конце 1930-х началась и «посмертная реабилитация» Петра I и Ивана Грозного, крупнейших царских военачальников – особенно тех, что воевали с Наполеоном.

Стало «необходимо» найти как можно больше доказательств того, сколь русский народ древен, могуч и велик и как все к нему добровольно присоединялись. Появились книги с такими, например, перлами: «Великий русский народ – первый среди равных в братской семье народов СССР. Он сыграл решающую роль в Октябрьской революции, в установлении власти Советов, в создании и укреплении Советского Союза, в построении социализма в нашей стране»[242].

Празднуя победу 24 мая 1945 года, Сталин приветствует не советский, а русский народ, и говорит, что это «главный из народов СССР» и что он «завоевал в войне право признаваться направляющим для всего Союза», что его главными чертами являются «ясность ума, твердость характера и выносливость».

Глава 7. Одесский период развития русской культуры

Огни притона заманчиво горели,

И джаз Утесова там ласково скрипэл.

Новые головы Империи

Итак, русская голова у русского народа оторвана. По крайней мере, его политическая голова… В духовном-то смысле голов у русского дракона было по меньшей степени столько же, как у Змея Горыныча.

Даже «голова» в лице русских европейцев и то была не единая, а с очень заметным делением на дворянство и интеллигенцию (то есть уже считай две головы, и у каждой свое мнение о судьбах России). А к тому же еще подрастала третья, и тоже русская голова… Первые две головы были имперскими, пытались мыслить в масштабах всех трех ветвей русского народа (великорусской, малорусской и белорусской) всего государства. А третья голова вырастала даже не русская, а скорее великорусская; эта «голова» осмысливала национальные проблемы великорусского народа. Н. Клюев, Б. Васильев и С. Есенин вовсе не отражали мнения и интересов украинского или белорусского крестьянства. Они были намечающейся, только-только выделяющейся из «туловища» «головой» русских… вернее, великорусских, туземцев.

Точно так же украинских писателей и поэтов – духовных окормителей Петлюры можно назвать намечающейся головой украинских туземцев.

Эти туземные головы отрывались чуть позже, чем первые две – европейские. Но отрывались неукоснительно и жестоко, тогда как все местные туземные «головы», которые начали было подниматься в начале ХХ века у многих народов империи, имели шансы сохраниться – после деформаций, искажений, советизирований, частичных отрываний. Сохраниться, конечно же, в республиках.

А вот русская «голова» уцелеть не могла решительно никак – и европейская, потому что она слишком мешала планам большевиков, да и очень уж сопротивлялась. И туземная полумужицкая полуголова, великорусская интеллигенция первого поколения никак не могла уцелеть – как из-за своей национальной ориентации, так и из-за своей скотской мужицкой сущности.

Николай Клюев, Павел Родимов, Петр Орешин, Сергей Есенин, Борис Васильев… Из этих имен сколько-нибудь широко известно разве что имя Сергея Есенина, – но он-то известен с дореволюционных лет. И то не уцелел.

Эти люди были уничтожены в 30-е годы после продолжительной травли. В этой травле активнейшим образом участвовали и В. Инбер, и Д. Алтаузен, и М. Зощенко. Журналист Я. Эйдельман, отец известного историка-диссидента, тоже усердствовал в травле, похоже, что вполне идейно. Ну, не любил он Россию, презирал ее певцов, что тут поделать.

Впрочем, и единой еврейской «головы» тоже как-то не заметно. Есть некая еврейская часть русской имперской интеллигентской «головы». Большая часть этих евреев была вынуждена бежать из страны. Даже в этом их участь была, чаще всего, все-таки легче и удобнее, чем у русских. Легко уехал за границу художник Леонид Осипович Пастернак – отец знаменитого писателя (в 1921 году). Жил с советским паспортом, но «почему-то» во Франции, потом в Британии, где и умер в 1945-м.

А вот ученик Репина, Исаак Израилевич Бродский, вовсе не уехал. Это И. Репин оказался за границей Советской России в 1918 году: когда границу Финляндии и Совдепии провели чуть ли не возле последних домов Петрограда и дачные поселки на Карельском перешейке оказались на территории Финляндии. Что характерно, до самой своей смерти в 1930 году Илья Репин и не подумал появиться в Ленинграде и даже в свою квартиру за личными вещами послал кухарку. Так и жил себе, доживал на собственной даче, и одновременно – в эмиграции.

Так вот, И.И. Бродский в Советской России остался и создал целую серию очень назидательных полотен: «Расстрел 26 бакинских комиссаров», «Торжественное открытие II Конгресса Коминтерна», «Ленин на фоне Кремля», «Нарком на прогулке», портреты прочих официальных лиц. Долгое время улица, ведущая от Невского проспекта к Русскому музею, носила имя Бродского.

Точно так же остался и Борис Леонидович Пастернак; не скоро напишет он «Доктора Живаго»! Долгое время он будет совершенно очарован происходящим в стране, личностью Сталина:

А в те же дни на расстоянье,За древней каменной стеной,Живет не человек – деянье,Поступок ростом с шар земной.В собранье сказок и реликвий,Кремлем плывущих над Москвой,Столетья так к нему привыкли,Как к бою башни часовой.

Наступит день… вернее, ночь, и в квартире Б.Л. Пастернака раздастся звонок. Глуховатый голос «кремлевского горца» спросит: не хочет ли писатель с ним встретиться?

– Надо, надо, Иосиф Виссарионович, – поддакнет Борис Леонидович, – необходимо встретиться, поговорить о жизни и смерти.

Сталин подышал в трубку и прекратил разговор.

Верить ли в подлинность этой истории? По крайней мере, так вполне могло быть.

Остался в Совдепии и Илья Эренбург, и Мандельштам, и Анна Ахматова – даже после убийства ее великого мужа.

Значит ли сказанное, что образованных евреев пошло на службу к большевикам больше, чем образованных русских? Самое поразительное, что нет. Мы часто слишком наивно представляем себе Гражданскую войну 1917–1922 годов в духе слов «советского графа» Алексея Толстого: «Бой армии с ее командным составом». А ведь большевикам служили Чичерин, Тухачевский, Радзивилл, – люди старинных дворянских родов. Красную Армию создавал глава Генерального штаба А.А. Брусилов, а в самой Красной Армии служило 100 тысяч из 200 тысяч всего русского офицерства – и не все из них только под угрозой расстрела заложников. Если В. Брюсова называют порой «первым советским поэтом», то с тем же успехом и Брусилов – первый советский генерал.

Точно так же остался в СССР и К. Паустовский. Если об А. Толстом злословили, что он признал советскую власть, когда берлинский портной и булочник окончательно перестали отпускать товар в долг, то о Паустовском этого никак не скажешь. Не уехал Н. Клюев, который вполне мог: и языки знал, и на французском языке издавался. Остался в своем городе К. Чуковский.

Разница в том, что отношение даже к «буржуям» из евреев и из русских было ну никак не одинаковым. Еврей, кем бы ни были его предки, мог жить в СССР вполне независимо и мог покинуть территорию страны вполне свободно. Немало евреев въехали в СССР после установления в стране «своей власти»; в их числе был, например, Соломон Померанц, отец известного публициста. Можно привести и немало других случаев, когда евреи из стран Восточной Европы бежали в СССР – причем задолго до принятия в Германии расовых законов.