Читаем без скачивания Бумеранг - Сергей Палий

Отбросив на край плиты саперку, я начал вертеть колесо руками, благо теперь оно шло хорошо. Оборот, еще один… Люк подался.

— И тянем-потяне-е-ем, — скомандовал я сам себе, изо всех сил таща тяжелую дверцу на себя.

Муть хлынула в открытый проход настоящим водопадом. Вокруг нас тут же образовалась воронка, которая чуть не снесла Лату с ног, а «электра», судя по мерцанию, уже наполовину восстановила свой опасный потенциал.

— Вниз! — просипел я, еле удерживая крышку обеими руками. Перчатки скользили, тугой водный поток норовил захлопнуть люк. — Скорее…

Девушка не заставила себя уговаривать. Она прижала к груди наши автоматы, светанула в узкий лаз фонариком и стала сбегать по ступенькам. Вода продолжала течь следом. Много, слишком много ее уже попало внутрь!

Лата спустилась, и пришла моя очередь. Я подтянул к себе носком ботинка саперку, поставил ее на манер подпорки, удостоверился, что лопатка держит люк, и скользнул вниз. В последний момент все же зацепил черенок локтем — сорвавшаяся крышка чуть было не размозжила мне пальцы и не снесла голову.

Клац! Повезло. Если б задело по темечку, никакая каска бы не спасла, братцы, от перелома шеи.

Резинка на шлеме порвалась, фонарик поскакал по ступенькам и замер метрах в трех внизу, высвечивая овал грязного кафельного пола. Я нащупал внутреннее запорное колесо и с остервенением начал его вертеть, стараясь остановить сочащуюся воду. Секунд через десять мне удалось задраить люк, и я, как бешеный сайгак, поскакал по крутой лестнице, рискуя в потемках споткнуться и переломать руки-ноги.

— Сюда! — услышал я крик Латы, когда оказался на скользком полу.

Времени на размышление не осталось, ибо, по моему внутреннему таймеру, «электра» перезарядилась и могла сработать в любую секунду. Поэтому я прыгнул на голос и луч фонаря. Оттолкнулся от перил и щучкой нырнул в боковой проход не разбирая дороги. Лишь бы подальше от проводящей ток лужи.

Вот смешно было бы, угоди мое тело сейчас в «трамплинчик».

Когда я снес стойку с какими-то склянками и, вновь до слез прикусив щеку, приземлился на бок, Лата уже была готова прийти на помощь. Она схватила меня за шиворот обеими руками и потащила в глубь помещения, а я инстинктивно задрыгал ногами, будто такие конвульсии могли ускорить движение.

Глухой хлопок донесся сверху, заставив мое сердце пропустить удар.

Мокрая лестница, лужа в предбаннике, осколки стекла, влажные разводы, оставшиеся от наших пластунских перемещений, — все это пронзила призрачно-голубая сетка тонких электрических изломов.

Сработай аномалия секундой раньше — меня бы непременно достало.

И — пиши пропало…

Еще пару остаточных молний метнулось по полу, будто «электра» в последний раз попыталась ухватить смекалистую добычу, и все стихло.

Я сидел, привалившись к стеллажу, и отрешенно созерцал те несколько сантиметров сухого пола между лужей и насквозь мокрым ботинком, которые спасли мне жизнь. В одиноком луче фонарика в окружении полной тьмы это крошечное расстояние казалось бесконечной пропастью. Мыслей не было. Я, наверное, на какое-то время перегорел, наподобие разряженной аномалии.

Грудь вздымалась от текущего в легкие теплого воздуха. В висках стучала кровь, линзы очков стали покрываться испариной. Температура здесь была однозначно выше, чем на поверхности. Интересно, почему? Не может же система отопления работать спустя столько лет? Ведь не атомный же реактор ее питает, в конце концов… Хотя в Зоне все может быть. Мало ли? До Саркофага не так уж далеко.

Я усмехнулся пришедшей в голову несуразице и стащил с себя шлем. Отстегнул лямки и стянул за фильтры маску. Действительно — в бункере было гораздо теплее, чем на улице: даже пар изо рта не шел. Не ниже пятнадцати градусов, стало быть.

В воздухе витал сладковатый душок озона. А еще здесь стоял мертвый запах затхлости. Такой можно встретить в заброшенных подвалах, где сломана вентиляция.

Лата тряхнула головой и тоже освободилась от надоевшего противогаза.

— Ты самый везучий сучий потрох, которого я когда-либо встречала, — вымолвила она, обтирая рукавом потное лицо и тоже глядя на роковые сантиметры, отгородившие меня от превращения в мясную запеканку.

Я только теперь обратил внимание, что сижу аккурат на каком-то твердом предмете, который врезался острым краем в ягодицу. С кряхтением привстал, запустил руку под задницу и нащупал до боли знакомую перекрученную ленту Мёбиуса.

— Везучий сучий, говоришь, — хмыкнул я, доставая предпоследнюю запчасть от «бумеранга» и осторожно прикладывая ее к остальным четырем.

Лата вздрогнула, но напрасно.

Темно-вишневый артефакт лишь слегка посветлел и встал на положенное место как влитой. Почему-то я был уверен, что на сей раз все пройдет без спецэффектов, и не ошибся. Кажется, чем сильнее становилась эта штуковина, тем проще она собиралась. Вот такая вот обратно пропорциональная зависимость, братцы. Очередной парадокс.

— Где ты это взял? — произнесла наконец Лата, поднимаясь.

— Под попой.

— Не заставляй меня поверить в мистику. Я материалистка.

Я убрал причудливое образование в герметичный карман комбеза и ответил:

— Во-первых, быть в Зоне до конца материалистом нельзя. Это даже звучит нелепо. А во-вторых, никакой мистики здесь нет. Я тебе уже говорил: мне везет просто потому, что я лишен большинства слабостей. Это делает контакт с реальностью плотнее, и в некоторые моменты судьба дает фору.

— Ты сейчас кого убедить-то пытаешься? — улыбнувшись, спросила Лата. — Себя или меня?

Я поглядел снизу вверх на ее подсвеченный профиль и сдался.

— Скорее себя. Наверное, мне нужно каждый раз находить какое-то объяснение собственному спасению. Иначе завтра может не повезти.

— В следующий раз, когда будешь искать объяснение, попытайся обойтись без этого дурацкого утверждения насчет обремененности. Ненависть, любовь… Все мы обременены ими в той или иной степени. Кто-то любит или ненавидит других людей, а кому-то, как тебе, близка опасность. Грань жизни и смерти. Что-то ты любишь, что-то ненавидишь. Быть может, по отношению к этой грани ты и обременен.

Я не стал отвечать. В тот момент мне было не до философских умозаключений. После пережитого стресса хотелось сытно пожрать и крепко поспать. Но прежде чем осуществить эти простые желания, нужно было обследовать подземный бункер. Я не могу спокойно обедать и уж тем более укладываться на боковую, не зная соседей. Мало ли какие еще здесь могут гнездиться аномалии. А вдруг — мутант? Вдруг в соседней комнате забаррикадировался шальной зомбак? Казус может выйти неимоверный, как сказал бы в такой ситуации один мой хороший приятель. И я с ним вынужден согласиться.

Я встал и подобрал автомат. Стряхнул с перепачканного «калаша» налипшую слякоть, щелкнул предохранителем и попросил:

— Посвети по сторонам. Медленно.

Девушка повела фонариком слева направо, освещая небольшое кубическое помещение, в которое мы попали. Интересный коленкор…

Тумбочка с закопченной керосинкой и пожелтевшей газетой, по которой рассыпаны давно окаменевшие крошки съестных припасов, оклеенная блеклыми обоями стена с заржавевшей и наглухо забитой пыльными фестонами вентиляционной решеткой, продавленная тахта, разбросанные по полу DVD-боксы и упаковки из-под виниловых пластинок, старая радиола, стальной препараторский стол в углу и стеллаж со штабелями пластиковых коробов, на каждом из которых наклеен ярлык-метка.

Я подошел к опрокинутой канистре, которая заросла грязью, и встряхнул ее. Гулко булькнуло. Приоткрыл крышку и почуял знакомый аромат керосина.

— Что ж, по крайней мере без света не останемся.

— Шиковать не придется, — резонно осадила меня Лата. — Вентиляция забита.

— Пока запалим, а если будет сильно коптить — потушим. Нечего аккумуляторы фонаря зазря жечь.

— Как хочешь.

Я протер лампу рукавом, осторожно плеснул керосина в резервуар, подцепил пальцами фитиль и подтянул его. Пока плетеная веревка пропитывалась, я достал из аптечки штормовые спички и зажег одну. С пятого раза пламя занялось, да так полыхнуло, что мне пришлось быстро прикрыть его стеклянной колбой. Огонь успокоился, и дрожащий желтый свет разлился по всей комнате, наполняя ее каким-то жутковатым, тревожным уютом.

— За имитацию свечей сойдет, — фыркнула Лата. — А где теплая ванна с лепестками молоденьких тюльпанов?

— Тюльпаны в Голландии. А ванна… вон, — я мотнул головой в сторону лужи, — сядь, а «электра» тебе водичку согреет.

— Толстокожий мужлан, ни капли романтики.

— Достань сухпай, романтичная ты моя. Нужно поесть. Я осмотрю остальные помещения, а когда вернусь, чтобы на свежей накрахмаленной скатерти ждал плотный харч. Лобстеры под острым соусом и красное сухое вполне подойдут.