Читаем без скачивания Безумная тоска - Винс Пассаро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уроки конца восьмидесятых, усвоенные Берком: если в кафе создается, пропагандируется определенная идея культуры и дизайна, иными словами, если оно обладает духом, американцы либо приходят в замешательство, либо проявляют враждебность, либо ничего не замечают. В любом случае их это не затрагивает. Дешевое – не значит привлекательное для женщин. Это не подтверждает того, что они являются теми, кем хотят быть. В ряду мужчин, разумеется, бывают исключения. Безработные поэты со своими блокнотами. Пара геев. Вот и все. Писатели, художники. Несколько композиторов. Это иконы. Как Хичкок, которого на стену не повесишь. Или как Фрэнсис Форд Коппола.
И как мы перешли от кофе к межличностному общению? Связь здесь естественная. Корнями уходит в вечность. Кофе и друзья. Кофе и разговоры. Совместное времяпрепровождение. Нам необходимо, чтобы оно было комфортным. Человеку что-то должно нравиться, и оттого все нервничают и теряются. И мы оказываемся в выгодном положении, так как не только можем обратить тревоги клиента в свою пользу, но и помочь ему. Люди, тратящие все свои деньги и не уверенные в том, что тратят их на то, что им нужно. Вот это наш потребитель. Мы поднимаем цены, чтобы кофе стал необходимой роскошью, принадлежностью к определенному классу, а не тридцатипятицентовой бурдой в стаканчике с Парфеноном, проглоченной по пути на работу. Мы решаем проблему классовой напряженности. Здесь можно посидеть. Здесь работают туалеты.
Впоследствии на стенах заведений появились фотообои: Джеймс Джойс, Джеймс Болдуин, Этта Джеймс – все Джеймсы. Но Джордж продолжал покупать предметы искусства для себя. То тут, то там. Никаких посредников и советчиков, просто сам ходил на выставки.
21
Прошло три года из следующих десяти лет, что выглядели еще менее перспективными, чем прошлая декада. Анна не любила свою работу, погоду, так как тем летом стояла невыносимая жара, и переехала в аптаун, в Гарлем. Ей нравилась ее квартира, но дорога на работу и домой действовала на нее угнетающе. Бывали дни, когда ей совершенно не хотелось выходить из дома. Или из квартиры: ей всегда хотелось называть то место, где она живет, домом, но нет. Квартиры. Она была гигантской, на пересечении Восьмой авеню и 121-й улицы, две спальни и круглая комната, точнее, восьмиугольная, со встроенными книжными полками на каждой стене, даже над дверью. Живи она хоть сотню лет, книг, чтобы их заполнить, у нее все равно бы не хватило. Аренда обходилась ей в девятьсот пятьдесят долларов в месяц, что было чуть больше, чем она могла себе позволить, но не слишком: она имела шестьдесят тысяч годового дохода – маловато для юриста, но неплохо для бездоходной и довольно хорошо для обычного человека, – работая управленцем в некоммерческом секторе. Получала она тысячи три в месяц, а плата за квартиру, коммуналку и по образовательному кредиту составляла более половины этой суммы. Жила она одна и особо не тратилась. Откладывала деньги, понемногу, как всегда, а в последние несколько месяцев занималась тем, что обставляла эту огромную квартиру. Две спальни и библиотека, свет падал в окна на севере и западе, она подумала, что ради этого преимущества стоило бы стать художницей – высокие потолки, везде мягкий свет. IKEA, шведский магазин чудес, только что открылся у аэропорта Ньюарк, и три раза она арендовала «Сам-себе-перевозчик», чтобы туда съездить. Каждый раз платила двадцать долларов сверху, чтобы ей помогли занести вещи наверх. Затем неделями собирала купленную мебель. Часто, проделав две трети пути, ей приходилось все разбирать и начинать все заново – что-то не сходилось. Когда собственная мебель приводит тебя в бешенство… у нее болели запястья, она сбивала и резала пальцы, пока возилась с этими маленькими ебаными шестигранными ключами.
Прошлой зимой и весной она встречалась с мужчиной; думала, правда, совсем недолго, но достаточно долго, чтобы остались шрамы, что это тот самый. Его звали Колин. Он был, если можно так выразиться, и добрым, и пренебрежительным. Брутальный – темноволосый, бородатый, любящий природу, совершенно не созданный для Нью-Йорка, хотя здесь он оказался именно из-за своей работы в организации по охране окружающей среды. Он не был красивым, но в нем были энтузиазм, энергичность и физический магнетизм, на который ее тело отзывалось электрическим разрядом – она чувствовала его в своих нервах, даже в промежности ощущалось нарастающее покалывание, стоило ей его увидеть, и даже сейчас при воспоминании о нем. Намерения у него были самые благие, но масштаб их распределения был слишком просторным, однако не включал ни постоянства, ни надежности. Ну конечно, когда ей нравился кто-то, на кого можно было положиться? (Ну вот, она снова вспомнила своего брата.) Скоро стало очевидным то, что он не мог долго концентрироваться ни на чем, кроме своей работы, животных, среды их обитания, что интересы его постоянно подогревались новыми конфликтами, переменой мест, насилием над людьми, реками, горами и дикими животными. Он не мог усидеть на месте и, конечно же, не собирался. Уехал на Тихоокеанский Северо-Запад. Какой-то проект, связанный с местными коренными народами. Туземными культурами. «Индейскими», – звучало в ее голове, но она всегда поправляла себя. Потому что он так говорил.
Что способно обострить чувство одиночества, как не большая, уютная квартира, где живешь одна? Она неделями всецело посвящала себя ей, затем несколько дней проводила в неге, любуясь плодами своих трудов, а затем все рушилось.
И наступали черные дни. Такие, как вот этот, и причиной его паршивости был предыдущий день. Вчера весь день ей доставлял неприятности Джон, один из учредителей, при каждом удобном случае заглядывавший к ней в офис, натыкавшийся на нее в коридоре и настаивавший на повторном ланче, даже после того раза, когда он попытался поцеловать ее на выходе из ресторана, а она сказала ему, что это неприемлемо, оскорбительно, что они коллеги и прочее, – но он не сдавался, пока ей не захотелось сказать ему: «Джон, у тебя есть жена. Не страдай хуйней. Займись работой. Тебе что, на работе заняться нечем?
