Читаем без скачивания Шпагу князю Оболенскому! (сборник) - Валерий Гусев

И тут снаружи кто-то дверь рванул — аж шурупы посыпались, — и парень, молодой еще, приличный, из городских, сказал ему, руки в карманы себе засунув и сигаретой дымя:

— Покажи-ка, что взял, — и так сказал, что Егор, за многие годы не раз битый, сразу все понял и бумажник угодливо отдал.

Парень бумажник взял, деньги небрежно в карман переложил, стал документ внимательно, голову набок склонив — на лоб седая прядка упала, изучать, остался доволен и Егору кивнул:

— Пойдем, дурацкий твой фарт отметим, проголодался я в чужой стороне.

— На мои-то деньги? — осмелился уточнить Егор.

— Ты, лягушка сырая! Какие деньги? Это деньги?

Егор мигнул двумя глазами и, как пристегнутый, за парнем в ресторан потопал, в затылок ему глядя.

Сели хорошо, у окошка, под пальмой. И официант быстро прибежал, книжечку принес. Егор поначалу смущался — сроду в ресторанах не гостил, а парень командовал как дома, и официанту, немолодому уже, пожившему и повидавшему на своей работе, это, судя по всему, нравилось: стол так заставил — окурок некуда ткнуть.

Парень водку сам открыл и разлил самостоятельно. Пальцы его, хоть и дрожали чуть-чуть, из чего Егор заключил, что незнакомец — парень бывалый, с вином давно воюет, действовали коротко и точно, будто в бутылке мерка была: бульк — рюмка до края точь-в-точь, бульк — и другая полна. По второй уже недрогнувшей рукой разлил и спросил:

— Звать-то небось Егором? Или Георгием? Жорой буду звать, понял?

Егор кивнул, глотая.

— А тебя?

Парень промокнул губы салфеткой, потрогал ее легонько пальцами, достал из бумажника паспорт, заглянул:

— Алексеем зови, можешь Ленькой, понял?

— Как не понять? — усмехнулся робко Егор-Жора.

Новонареченный Алексей держался легко, видать по всему — проходной личностью был. Егор-то ножики и солонки тронуть боялся, тем более что и ножей, и вилок по паре положили и за какие надо браться, не догадаешься.

— Без гувернера воспитывался? — усмехнулся парень. — Крайние бери, не ошибешься.

Сам он на загляденье играл приборами, ел быстро, но не жадно аккуратно и красиво. Только пил до жути много. Но не пьянел. Курил лишь все чаще и больше скалился. И рука у него уже вовсе не дрожала — точной была и ловкой.

— Куда собрался, Жора?

Егор ответил.

— Это где же будет такое место и чем привлекательно?

Егор рассказал.

— Сколько туда езды? Понятно. Возьмешь и мне билет туда же отдохнуть мечтаю. Мне на время приют и ласка нужны. Хочу тебе довериться, не подведешь? — И опять тот же взгляд: если бить, то как — надолго или насовсем?

Заказал кофе, попросил минеральной воды, снова закурил.

— Гляди, клиент твой ходит.

Они долго хихикали, глядя, как командированный, протрезвев, растерянно что-то выспрашивал у официанта, а потом вышел из ресторана с милиционером.

— Не жалей его, Жора. Таких учить надо. Ну пошли.

Когда проходили через зал ожидания, шепнул:

— Видишь мужика с корзиной и чемоданом? Перед звонком чемодан возьмешь и принесешь к моему вагону, понял? Перед самым звонком.

Егор покивал усердно, будто всю жизнь только тем и занимался, что крал чемоданы на вокзалах. Впрочем, он для этого давно был готов. Переступить последнюю черту только трусость держала. А с этим парнем не страшно воровать — все гладко сойдет. Страшно его ослушаться.

Егор сделал все как надо: и билет взял, и чемодан принес.

В Дубровниках они снова встретились на платформе. Парень был уже переодет и с двумя другими чемоданами. В скверике он их посмотрел, в один сложил нужное, а другой швырнул в кузов грузовика, что стоял неподалеку, за низким штакетником.

— Ну так где же коляска, которая доставит нас на ранчо "Долина синих рек"? Проспал твой управляющий, Жора? Ты попеняй ему. Скажи — так дорогого гостя не встречают, он не привык, чтобы им манкировали — может обидеться.

Андрей на свадьбу в штатском костюме пошел, чтобы гостей не смущать, и сперва непривычно себя чувствовал, настолько уже с формой и должностью своей сжился. Даже вначале про себя все машинально отмечал: дядя Федор слишком большими стаканами пьет, Василию вроде бы уже хватит — остановить его пора, приятели жениха что-то уж подозрительно перешептываются и поглядывают на приглашенных из Козелихина парней.

Потом это прошло, Андрей почувствовал себя таким же гостем, как и все, и они с Галкой даже сплясали так, что им хлопали громче, чем молодым, которые вместо того, чтобы покружиться в положенном традиционном вальсе, попрыгали друг против друга на современный козлиный манер, и молодая жена даже сломала каблук.

Глухой дед Пидя, муж Евменовны, почему-то сказал, что это к счастью, и трахнул об край стола новую тарелку. Похоже, дед вообще в дыме и коромысле веселого застолья совсем запутался и не понимал, по какому поводу оно собралось. Когда дошла до него очередь поздравить молодых, он понес такую околесицу, что просторная изба подпрыгнула от дружно грохнувшего хохота.

Вроде бы все поначалу перепутал дед Пидя — так всем показалось, решил, что это на их с Евменовной свадьбе гуляют, и стал благодарить народ за поздравление. И тут смеяться перестали, а устыдились — ведь верно, пятьдесят лет старики вместе прожили. А дед, который под шумок еще одну рюмочку "портвейного вина" хлопнул, совсем разошелся и осмелел, пожелал молодым столько же лет в любви и верности прожить и напомнил про давнюю местную традицию, когда невеста накануне свадьбы купалась в обильных синереченских росах.

Молодые на своей свадьбе вообще не чинились, вели себя по-новому: сидели за столом в обнимку, целовались под "горько!" без смущения и с явным удовольствием и веселились от души и больше всех. И первыми начали в адрес своих свидетелей разные шуточки с намеками пускать. И шуточки эти остальные гости с охотой подхватывали.

Оно и верно — на селе от соседей ничего не утаишь, как ни старайся. Да, собственно, Галка и не старалась, не скрывала, что любит Андрея и хочет за него пойти. С год, наверное, назад он в шутку на ее слова: "Возьми меня в жены, Андрюша, не пожалеешь" — ответил: "Не доросла еще!" И с тех пор Галка дни считала до своего восемнадцатилетия. Совсем уж немного ей ждать осталось.

Что до Андрея, то он этот год о женитьбе вначале не помышлял. Как должность получил, столько забот свалилось, дохнуть некогда, не то что жениться. А вот в последнее время, особенно когда домой возвращался, одиноким себя чувствовал. Да и то сказать — весь день на людях, а вечером один, в пустом доме. Поневоле загрустишь. Родители-то, как сорвались дочку выручать — она в районе замуж после учебы вышла и двух девчонок одним разом родила, — так и застряли у нее, уже второй год пошел.

Но главное не в этом. Сказать правду — сильно стала ему Галка нравиться. За ее беззаботным и легким, на взгляд, характером видел Андрей безграничную верность и житейскую отвагу. Такие женщины есть еще на Руси (да и не будет им перевода): в счастье поет, а если беда, смеется и приговаривает: "Не было бы большей, эта не беда еще". За такой женой спокойно, тылы надежные, можно дальше воевать. Да и красавица настоящая к тому же. Редко кто не заглядится в ее блестящие глаза и ямочки в уголках губ, будто все время готовых смеяться.

Застолье между тем шумело своим чередом. Тимофей Елкин, который тоже на свадьбу поспел, лучше всех держался. Были, конечно, охотники с толку его сбить: и красного наливали, и белого подносили, но Тимофей без заметного сожаления отвергал соблазны и только приговаривал: "Кому, конечно, нравится поп, кому — попадья, ну а мне лично — молодая поповская дочка", — и с демонстративным удовольствием пил большими стаканами ситро. А когда Паршутин (его на свадьбу не позвали, и он все в окошко заглядывал) закричал ему: "Пей, дурак! Что ж ты свадьбу людям портишь?" — Тимофей, не оборачиваясь, плеснул в него наугад из кружки, полной хорошего кваса. Паршутин сгинул и больше не показывался.

Наконец, от столов отвалившись, перебрались в свободную горницу, которую хозяева от мебели освободили и для танцев приспособили.

Плясали всяко — все мастера были. А потом, когда подустали малость да угомонились, дружно взялись за песни. Ну и пели! Так звонко, так дружно и в лад, что иной и слезу удержать не мог.

Андрей и Галка задержались после гостей, убраться помогли, посуду на кухню снесли.

— Женись, Андрюша, — сказала Евменовна, разбирая для мытья тарелки. Женись скорей, покуда я жива еще — я и на твоей свадьбе спою!

— Не надо! — испугался Андрей. — Не пой!

— Женись, — поддразнила и Галка, когда молодые стали подарками хвалиться. — Видишь, как хорошо!

Потом вышли на крыльцо, посмотрели в звездное небо. Взбудораженное свадьбой село затихало понемногу. Кой-где еще звякнет ведро, калитка стукнет, собака взбрехнет, а уж тишина подкралась, все вокруг собой залила. И сколько вдаль было видно, уже синим сонным туманом подернулось.