Читаем без скачивания Скитальцы - Кнут Гамсун

Однажды в воскресенье Эдеварт позвал Августа навестить вдову Нурема, но Август не мог с ним пойти, он ждал почтового парохода, идущего на север, и был занят на пристани. Эдеварту уже надоело встречать почтовые пароходы и разочарованным возвращаться домой, да он и не решался больше показываться на пристани и смотреть, кто приехал; люди начали поговаривать между собой, не ждёт ли он кого-нибудь, и гадали, кого именно. Нет, она и сегодня не приедет, а коли приедет, придётся ей подождать. Ему хотелось проведать вдову Нурема, было бы странно, если бы он этого не сделал.

Сколько-то времени ушло на дорогу туда и обратно, да и разговор с вдовой Нурема о её бедах тоже занял время. Скоро вдова останется совсем одна, два её сына уехали в Америку и присылали ей деньги через банк, третий сын жил ещё дома, но и он уже начал поговаривать о том, чтобы продать усадьбу и уехать в Америку вслед за братьями. Что скажет Эдеварт? Она уже стара, её пугает и долгое путешествие, и жизнь в незнакомой стране.

На обратном пути Эдеварт услыхал гудок парохода, особых надежд он не питал, однако встревожился и ускорил шаг. Видно, пароход уже пришвартовался, и груз перенесли на берег. Август был занят. Чуть поодаль, держа за руку девочку, стояла какая-то дама, она разговаривала с мужчиной в плаще и сдвинутой набок шляпе. Неужели она? Эдеварт не хотел подходить к ним, он окликнул Августа и спросил, кто это. Август прислушался к разговору приезжих. Они говорят по-английски, сказал он и отошёл прочь. Ему не хотелось мешать говорившим, но он показал, что тоже знает английский; вскоре Эдеварт увидел, что дама с ребёнком быстро идут в его сторону, и глаза ему застлал туман; он взял её руку в свои, увидел улыбку и радость на её лице и услыхал слова, доносившиеся словно издалека.

Уже потом он вспомнил, что она даже не попрощалась с человеком в плаще.

Она спросила, как они уедут отсюда? На лодке, ответил он. У тебя лодка, как хорошо! Она огляделась, ища глазами свой багаж, и показала на него. Эдеварт поставил один чемодан на другой и отнёс их в лодку. Видишь, какой он сильный! — сказала она девочке.

Эдеварт снял куртку и греб в одной рубахе, он украдкой смотрел на неё, слушал, что она говорит, и отвечал на её вопросы, робел, и сердце его полнилось бесконечной нежностью. Но одновременно грести и говорить нежные слова не подобало.

Это Хобьёрг, я писала тебе про неё. Она говорит по-норвежски не хуже меня, мы уже давно говорим с ней только по-норвежски и поправляем друг друга, ведь мы знали, что вернёмся. Хобьёрг очень хорошо держалась всё путешествие, только первые два дня у неё была морская болезнь, а потом она бегала по всему пароходу и со всеми подружилась. Ты спишь, Хобьёрг? Видишь тех больших белых птиц? Это чайки. Узнаю их резкие крики, я их всегда любила, так чайки переговариваются друг с другом. Ты нас долго ждал, Эдеварт? Я не хотела больше ни писать, ни телеграфировать, хотела просто приехать, без всякого... как это сказать... приехать неожиданно... Какой ты высокий и красивый! — вдруг сказала она, Эдеварт опустил глаза и, смеясь, покачал головой. Лувисе Магрете и сама смутилась от своих слов.

Знаю, я очень постарела, сказал она, прошло столько лет, столько лет, подумать страшно. Мне даже не верится, что я говорю с тобой, это так странно. Ты, верно, не узнал бы меня, если б не ждал? Я стояла и разговаривала с одним знакомым, как раз сказала ему, что собираюсь в Доппен. В это время к нам подошёл какой-то грузчик, услыхал мои слова и сказал по-английски, что там стоит хозяин Доппена. Но ведь ты не сразу узнал меня, когда я подошла?

Нет, сразу, ответил Эдеварт. Ты же прислала мне свой портрет.

Она: Портрет... это старый портрет. Новый я послать не решилась, на новом я выгляжу гораздо хуже.

Снова засмеявшись, он покачал головой: что за глупости!

Гораздо хуже, повторила она.

Не говори так, попросил Эдеварт.

Конечно, она изменилась, но ведь и он тоже изменился. На ней была шляпка и городское платье, высокие красивые ботинки на шнуровке и с лакированными мысками, шёлковая косынка на шее, белые манжеты, всё это делало её чужой, на лице лежал отпечаток всех этих лет, оставило на нём свой след и путешествие. А что ещё? Да ровным счётом ничего, больше ничего, она была прекрасна, голос её звучал нежно и искренне, он слушал его, как песню, влюблённость и счастье владели всем его существом, Лувисе Магрете, любимая, она здесь, первый поцелуй, первое объятие. И такой тёплый, незабываемый июньский вечер.

А помнит ли она, что однажды произошло между ними? И всё же так свободно и открыто смотрит на него? Эдеварт ещё больше смешался, он почувствовал себя виноватым и в растерянности опустил голову. И снова, как много раз за все эти годы, подумал, что был тогда чересчур юным и уж конечно должен был показаться ей слишком неопытным и неловким, что она могла думать о нём? Его охватило стеснение. А сейчас, в эту минуту, не выглядит ли он нелепым на этой банке, не слишком ли широко расставил ноги, хорошо ли гребет? Он не должен не в меру усердствовать, чтобы не дать ей повод посмеяться над ним.

Ей, безусловно, было легче, чем Эдеварту, она выглядела более естественной и невозмутимой. Когда ему стало жарко и он снял шляпу, она воскликнула: О, мне бы твои волосы! Не смея верить, что ей нравится его густая шевелюра, он пошутил: Хочешь оттаскать меня за волосы? Хотела бы, но!.. — ответила она.

Маленькая Хобьёрг, тоже в шляпке и городском платьице, свесилась за борт и опустила руку в воду. Ощущение было приятное и незнакомое, тёплая вода струилась между её пальцев. Девочка была любознательна и спросила, есть ли тут рыба, большая рыба, какой величины? Потом она поймала медузу и просияла. О медузу можно обжечься, предупредил Эдеварт Лувисе Магрете. Она промыла девочке руку и сказала: Ты на них ещё насмотришься дома, но брать их в руки нельзя. — Почему нельзя? — Можно обжечься, у тебя будут болеть пальцы. — Как они называются? — Правда, как они называются? — спросила Лувисе Магрете у Эдеварта. У нас на севере их зовут «тюленьей слюной», ответил он. Тюленья слюна, повторили они обе несколько раз. Это не слюна, сказал Эдеварт, но и не рыба. Хотя это живое существо, такое животное. Это живое существо, такое животное, повторила Лувисе Магрете дочери. Медузы! — вдруг воскликнула она. Мы здесь называли их медузами. А ещё я помню, что мы называли их «слизью».

Молчание.

Правда, Хобьёрг крупная для своего возраста? — спросила Лувисе Магрете.

Да, согласился Эдеварт и опустил глаза.

Она здоровенькая и очень резвая! Не думай, что она всегда такая тихая.

Я и не думаю.

Да. И она уже умеет читать и писать буквы. Мы взяли с собой книги, чтобы читать тут, но это не норвежские книги. И ещё она умеет петь. Спой нам, пожалуйста, Хобьёрг!

Завтра, кисло ответила девочка

Я знаю, ты устала, скоро ты ляжешь спать вместе с мамой.

Эдеварт: Я приготовил для неё отдельную кровать.

Что?.. Нет, ты просто удивительный человек!

У вас там ещё с прежних времён осталась детская кровать, сказал он.

Да, но постель и всё остальное? Ты и об этом подумал? Вот замечательно, она не привыкла спать со мной. Да и я тоже не привыкла спать с нею, смеясь сказала Лувисе Магрете... А это усадьба Карела, нашего соседа! Я часто заглядывала к ним, когда ходила в лавку. Ты бывал там, Эдеварт?

Частенько. Я договорился с Карелом и его женой... Ведь мне нужно накормить таких важных гостей.

У нас есть с собой немного провизии, перебила она его. Так о чём ты договорился с ними?

Что в первый вечер вы поедите у них.

У них? Нет-нет, мы не хотим!

Девочка попьет там молока.

Она не привыкла пить молоко. Нет, мы хотим домой. Я уверена, что у тебя хватит еды.

Какая там у меня еда!.. — сказал он и, смеясь, объяснил: Я много раз покупал для вас разную еду, но она быстро становилась несвежей, и мне приходилось самому всё съедать.

Лувисе Магрете тоже засмеялась, но тут же пожалела его: Бедняжка!

Он возразил: Я не хотел тебя разжалобить. Завтра я куплю всё, что нужно.

Так у тебя нет коровы? И никакой другой скотины?

Нет.

Да-да, ведь ты писал, что не живёшь здесь. Ты просто отдал нам все свои деньги, а жить в Доппене не стал. Как это грустно!

Эдеварт, застенчиво и сердито: О чём ты болтаешь!

А теперь ты потратил столько времени, чтобы приехать в Доппен и встретить меня.

Эдеварт поднял вёсла: Я больше не шевельну вёслами, если ты будешь так говорить!

Он рассердился, прошептала Хобьёрг.

Мать засмеялась и объяснила ей, что Эдеварт вовсе не сердится, он добрый, очень добрый. Вот, уже слышен водопад, сказала она, сейчас мы приедем.

Водопад? Этого слова Хобьёрг не знала.

Водопад — это большая река, которая падает с горы, много-много воды, белая пена, о, это так интересно, вот увидишь! Мы завтра же пойдём к водопаду... Когда лодка вошла в залив и они увидели усадьбу, Лувисе Магрете воскликнула: Какое же тут всё маленькое! Она качала головой и не сводила с берега глаз.