Читаем без скачивания Крушение Германской империи. Воспоминания первого канцлера Веймарской республики о распаде великой державы, 1914–1922 гг. - Филипп Шейдеман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время борьбы радикальные вожаки прилагали, казалось, усилия к прекращению гражданской братоубийственной войны. Но 25-го борьба вспыхнула снова в то время, как поднятые революционными старшинами массы осаждали и штурмовали здание «Форвертса». 26-го эта новая осада была прекращена. Следующие дни были посвящены, так сказать, генеральному смотру сил обеих сторон. Гигантскими демонстрациями социал-демократы показали, как мало тревожат их сторонников кровожадные бунтовщики. В это же время состоялась 1-я общегосударственная конференция спартаковцев, на которой Роза Люксембург и Карл Либкнехт остались в меньшинстве, побежденные сверхрадикальным течением. В то же время «независимые» ушли из правительства, заявив, что не желают нести ответственность за кровопролития, которые были, однако, вызваны их собственными сторонниками. Ввиду этих событий прусское правительство постановило сместить независимого президента полиции Эйхгорна, который, узнав 24 декабря о борьбе вокруг дворца, лично предложил спартаковским организациям некоторых предприятий, как Шварцкопф и другие, прекратить работу и взять в полицейском президиуме оружие. Характерно для Эйхгорна, что он в это время получил жалованье от московского информационного бюро РОСТА. 5 января на место Эйхгорна назначен был мой друг Евгений Эрнст. В тот же день в Берлине состоялся ряд огромных собраний по поводу выборов в Национальное собрание. И в тот же вечер снова вспыхнула гражданская война, с небывалою до тех пор силой и под предводительством Ледебура и Либкнехта, объявивших себя новым правительством и на бумаге сместивших правительство Эберта — Шейдемана; был захвачен квартал, где помещаются редакции главнейших газет, и целый ряд общественных зданий.
Правительство Либкнехта и Ледебура и январский бунт
Я был в первый раз после 9 ноября с несколькими друзьями в театре, когда меня позвали к телефону и сообщили, что снова вспыхнула гражданская война. Попытка проникнуть в квартиру одного знакомого и там по телефону получить более точные сведения оказалась неудачной, потому что вход в дом был уже занят солдатами. С большим трудом удалось нам ночью — за несколько дней до того, как вместо выбывших «независимых» в кабинет вступили Носке и Виссель, — собраться в государственной канцелярии, где мы сидели без какой бы ни было вооруженной помощи и без возможности предотвратить разбойное бесчинство в Берлине. Важнее всего казалось добыть оружие. Это поручили Носке, который тотчас уехал, чтобы поискать сотрудников. Весь день, понедельник, как я уже рассказывал, наши товарищи по партии, не вооруженные, как бы живым валом окружали Вильгельмштрассе, куда наступавшие революционные отряды пытались передвинуть пулеметы с Унтер-ден-Линден и Лейпцигерштрассе.
В ночь на вторник пришли «независимые». Каутский, Брейдис и Дитман, которые сами испугались господства кровожадных бунтарей, предложили свое посредничество. Пока они говорили с нами, спартаковский союз продолжал свою уличную войну и занял государственную типографию, управление железных дорог и два провиантских склада. Весь Берлин был терроризирован уличными бунтовщиками. Отпечатанный в чужой типографии номер «Форвертса» был арестован и брошен в Шпрее. Переговоры — бессмысленная трата времени, потому что участники этих переговоров вовсе не управляли сражавшимися на баррикадах, — продолжались, однако не могли привести ни к какому результату, так как революционные старшины согласились освободить на известных условиях помещения буржуазных газет, но ни за что не желали освободить «Форвертс». Спартаковский союз вообще в переговорах не участвовал. Между тем от Носке, который в неустанной, днем и ночью, работе собрал в Далеме небольшой отряд, не было никаких известий. Это были самые тревожные дни, когда я ни на минуту не приходил домой и ночевал в государственной канцелярии, при непрерывной стрельбе пулеметов и взрывах ручных гранат. Там были устроены общие обеды, в которых, кроме народных депутатов, участвовали новый министр иностранных дел, граф Ранцау, а также Бааке и Раушер.
Наконец в четверг депутация, все члены которой принадлежали к социал-демократической партии, объявила себя готовой очистить помещение «Форвертса», если в ночь на пятницу с нашей стороны не будет военных действий. Но занимавшие помещения различных газет и правительственных учреждений заявили, что они не выпустят из рук своих завоеваний и уступят только силе. Это соответствовало также позиции Эйхгорна, который со своими приверженцами и с добытым ими оружием засел на пивоваренном заводе Бец и владычествовал над северной частью Берлина, как разбойничий атаман. В переговорах прошло пять дней. Всего 10 дней отделяли нас от Национального собрания. В пятницу Носке приехал в государственную канцелярию, несмотря на все попытки спартаковцев поймать его по дороге туда. Мы заклинали его, наконец, выступить, хотя он не довел еще до конца своих приготовлений и во что бы то ни стало хотел избежать неудачи. В дождливую субботу, с пестро составленным отрядом, он пошел через Берлин, и в то же утро потсдамские войска освободили «Форвертс». В воскресенье к вечеру у разбойников были вырваны полицейский президиум и ряд помещений газет, а старая Социал-демократическая партия исполинской демонстрацией заявила свой протест против кровопролитных попыток к бунту истекшей спартаковской недели. Понадобился еще один день для того, чтобы убрать бунтовщические гнезда, возникшие в разных местах, но всего за неделю до нашей победы в Национальном собрании было свергнуто правительство Либкнехта и Ледебура и их состоявшая из фанатиков и разбойников свита.
В ночь на среду, после кровавой недели, я отправился в Кассель, чтобы предстать перед моими избирателями хоть на одном собрании.
Тотчас по приезде я, по приглашению генерала Тренера, явился в Вильгельмсгее, чтобы обсудить вместе с генералом и фельдмаршалом Гинденбургом некоторые вопросы. Там до меня дошло известие о последнем и самом страшном последствии спартаковской недели, об убийстве Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Правительство настоятельно просило меня как можно скорее вернуться в Берлин. Был выделен экстренный поезд, который ночью должен был меня доставить в Берлин. Маршрут у поезда был самый невообразимый, потому что с каждой следующей станции приходило известие, что спартаковцы его остановят и меня задержат. Утром в пятницу, 17 января, я приехал
