Читаем без скачивания У нас будет ребёнок! (сборник) - Улья Нова

– Как я вас понимаю! Меня тоже заставили приехать, а что я буду тут делать? – горестно всплеснула руками, мысленно располагаясь на кровати у окна. – Конечно, дома лучше, там и стены в помощь. Сколько ты уже тут? Пять дней! Бедная, как ты выдержала?

Когда началась выписка, я сбегала на пост, попросила определить меня в выбранную палату и заняла стратегическое положение низкого старта на стуле возле дверей.

Вскоре у меня появилась компания. Стройная заплаканная девушка держала за руку мужа и, по всему видать, тоже намеревалась осесть в выбранной палате. Почувствовав конкуренцию за место у окна, мигом ее невзлюбила, но что делать – попутчиков не выбирают.

Постели поменяны, пол навозюкан хлоркой – палата свободна. Одновременно мы ринулись в раскрытые двери, но соперница с опережением.

– Чур я возле дверей, – сказала она. – А то от окна еще дуть будет, тут вон и балкон еще. Можно? Меня Марина зовут.

– Вы попадаете к нам прямо с койки! А еще чего-то хотите, – раздраженно сказала лечащий врач нашей палаты. – Родятся у вас дети или не родятся – этим только господь бог ведает, а мы тут так… помогаем немного.

Мы с Маринкой закивали: у нее срок четыре недели, а у меня – три. Прямо с койки, куда уж тут спорить. Поначалу я обиделась на «койку» и хотела рассказать врачу, как ждала беременности, как уже даже не надеялась, но поняла, что лирикой ее не прошибешь, да и ни к чему они, эти слезные истории в стенах больницы, которые, если бы могли говорить, сами рассказали немало.

Каждый день привозили девочек с выкидышами и замершими беременностями на чистку. Выписывали всех на следующий день после УЗИ и беглого осмотра. Хуже всего было, когда из-за отсутствия мест клали их в нашу палату – к тем, кто сохранялся. Мы ведь и сами ходили под дамокловым мечом чистки, приговор мог прозвучать на каждом осмотре.

Маринка не знала, что это такое, а я-то знала и потому старалась не смотреть в лица тех, кому сохранять нечего. А как не смотреть, когда в одной палате. Мы сидели на кроватях, через узкий проход, но были словно на разных планетах – маленьких астероидах. Только на наших с Маринкой астероидах цвела своя живая роза, укрытая стеклянным колпаком, а напротив, через проход, – умерла. И проход этот, выстланный потрескавшимся и затертым больничным линолеумом, казался бездной.

Молчать нельзя, и говорить пустые слова утешения тоже нельзя – это я хорошо помнила, потому что не забыла, как сидела по ту стороны бездны.

«Я даже не знаю, что сказать» – одна из самых страшных фраз, которую можно услышать от человека. Не знаешь – молчи.

Обсуждали незначимое, обменивались телефонами, с облегчением расставаясь и зная, что никогда друг другу не позвоним.

Исключением стала Люда – она хоть и сидела по ту стороны бездны, но казалась нам гуру. В ней не было того тихого, безмолвного и оттого еще более страшного отчаяния, которое поселялось в бездетных почищенных: она уже растила маленького мальчика, только вот со вторым не заладилось.

Как мостик между той и этой сторонами, она утирала свои слезы и давала нам советы, а мы в кои-то веки могли не молчать и прятать глаза, а с упоением расспрашивать про заповедные девять месяцев жизни, в которые только вступили.

Как и остальные девочки после чистки, Люда пробыла с нами недолго, но ее телефонный номер сохранила в записную книжку даже заплаканная Маринка.

Причину ее слез я узнала в первый же день, сразу после водворения на желанные кровати. Когда муж ушел, она рассказала, что узнала о беременности сразу после свадьбы: пропали путевки на Мальдивы и медовый месяц обернулся больницей. Она чувствовала вину перед мужем и заливалась слезами каждый раз, когда наша суровая лечащая врач возглашала:

– А главными виновниками выкидышей, скажу я вам, девочки, часто становятся ваши любимые мужья, которые не могут воздерживаться девять месяцев и сами ставят крест на отцовстве. Надеюсь, вы меня поняли? Передавайте привет своим кобелям.

Надо сказать, кобелям и без ее ехидных приветов приходилось несладко. Мой муж, попадая в пространство облупленных серых стен, цепенел и не мог сказать ничего вразумительного, кроме того, что когда-то это все кончится. Маринкин сидел возле кровати и смиренно держал ее за руку, при этом было не ясно, кто больше переживает из-за упущенного медового месяца – он или все-таки она.

В конце недели нас обеих ожидало испытание – УЗИ плода на предмет сердцебиения. В гости приехала Люда, привезла пирожные-картошку и говорила, что все будет хорошо. Мы суеверно делали вид, что не верим.

Первой вызвали Маринку.

– Бьется, – сказала она, сияя, когда вернулась.

Я так волновалась, что все происходившее начисто стерлось из памяти, осталось только сказанное в палате:

– Бьется.

Маринка захлопала в ладоши. Тем же вечером от избытка чувств мы совершили страшное преступление.

– У тебя нет сигарет? – спросила она.

– Есть, – вспомнила я.

– Надеюсь, лайт? – строго уточнила Маринка.

– Суперлайт.

«В последний раз», – постановили мы и тихонько открыли двери балкона.

– Бабок не разбуди, – шептала я почти беззвучно.

Утром к нам на две свободные кровати определили старушек с эндометриозом – еще одной напастью, массово отправляющей женщин в гинекологию.

Выкурив по сигарете, мы хотели показательно выкинуть пачку вниз, но были застуканы вошедшим в палату дежурным врачом.

– Так-так, – сказал он и уперся в меня взглядом. – Кажется, кто-то сегодня заходил ко мне в ординаторскую и спрашивал, каковы его шансы на вынашивание беременности.

Кто-то сегодня скучал, заметил в приоткрытую дверь нового доктора и решил разнообразить его досуг. Сначала кто-то была я, а потом Маринка. Ну и что, что вопросы об одном и том же. Каждая беременность не похожа на другую – наверняка ему сразу рассказали об этом сразу после клятвы Гиппократа.

– Простите нас, мы так больше не будем, – пискнули мы с Маринкой хором голосами мышей из мультика про кота Леопольда.

– Никто не знает, что может оказаться решающей каплей для вашего ребенка. Быть может, вот эта сигарета, – кивнул он на дымящиеся хабарики. – Капля никотина, убивающая зародыш!

Мы и так, чтобы нас не заметили, сидели на корточках, как шалавы, а тут и вовсе чуть не бухнулись на колени. Сдали ему пачку и улеглись в свои кровати. Старушка возле дверей елозила под одеялом.

– Проститутки, – сообщила она потолку, а Маринка тут же заревела в подушку, потому что вообще-то еще вчера она была самой настоящей прекрасной невестой и на Мальдивах никогда бы этого не услышала. Может быть, даже выкурила бы сигару и запила «Куба Либрой», а не курантилом.

Раз в два дня звонил учредитель Дмитрий Николаич и спрашивал совершенно невероятные вещи, как у меня самочувствие, настроение и почему-то какая температура.

Температуру измеряли по несколько раз в день, поэтому я озвучивала ему свежие данные: каждый раз в районе тридцать шесть и шесть.

Позже в отделе кадров за чашкой чая мне сообщили, что оба учредителя – почти мои ровесники, у каждого по двое маленьких детей, но к тому времени я уже перестала удивляться и полностью погрузилась в заботы о своем здоровье, не забывая, впрочем, и о работе.

Из больницы нас с Маринкой выписали в один день перед самым ее закрытием на проветривание.

– Вам бы месяцев до семи с половиной доходить, там уж медицина выходит, – сказала на прощание врач. – Дуры вы, дуры, не курите хоть. Если что, опять ложитесь, тут все спокойнее, чем в койках с кобелями вашими.

Возле выхода из больницы мы попрощались с Маринкой, но созвонились в тот же вечер – обсудить кобелей, выписанные лекарства и вообще поговорить за жизнь, которая у беременных своя – особенная.

Беременности наши теперь протекали параллельно – мы сверяли их как по часам. Различия составил лишь пол ожидаемых первенцев: у нее девочка, у меня – мальчик.

Сначала на УЗИ это был лишь завиток морского конька с видимыми лишь диагносту мужскими признаками. Затем на 4D-аппарате моему взору предстал Николай Валуев со скошенным лбом и решительно сжатыми кулаками в четверть настенной плазмы.

– Точно не девочка? – шепотом спросила я у узиста.

– Девочек с такими кулаками не бывает. К счастью, – сказал он.

Вторым домом для меня теперь стала женская консультация, куда я ходила исправно, как на работу. Вернее, перед работой. Только на работу мне было надо, а в консультацию – не всегда. Но я все равно ходила, изыскивая поводы – то анализ сдать, то справку в карточку приклеить, то что-то ребенок сегодня не брыкается. Иногда заглядывала и в клинику напротив – сверить показания и анализы.

Пожилая врач на участке быстро распознала во мне беременного маньяка и взаимности не испытывала. Послонявшись по коридорам, я нашла новую жертву. На соседний участок вернулась из второго декрета врач молодая – приветливая и всегда немного будто испуганная. Боялась она, наверное, заведующей, которая в разгар приема открывала дверь в кабинет и говорила ей: