Читаем без скачивания Погребённый великан - Кадзуо Исигуро

Над Эдвином зазвучали голоса. Только тогда до него дошло, что раздававшиеся вокруг шаги принадлежали не козе. Кто-то развязывал мальчику руки, вытаскивая из-под него верёвку. Чья-то нежная рука приподняла Эдвину голову, и, открыв глаза, он увидел перед собой старую женщину — госпожу Беатрису, — смотревшую на него сверху вниз. Мальчик понял, что уже не связан, и встал на ноги.

Одно колено сильно болело, но, пошатнувшись от ветра, Эдвин всё же устоял на ногах. Он огляделся: серое небо, вздымающаяся земная твердь, скалы на гребне соседней горы. Совсем недавно эти скалы значили для него всё, но теперь матери там больше не было, никаких сомнений. И ему вспомнились слова воина, что если слишком поздно спасать, то мстить никогда не поздно. Если всё так и есть, то те, кто забрал его мать, жестоко за это поплатятся.

Вистана нигде не было видно. Рядом не было никого, кроме пожилых супругов, но их присутствие действовало на Эдвина успокаивающе. Они стояли перед ним и озабоченно смотрели на него, и при виде доброй госпожи Беатрисы ему вдруг захотелось плакать. Но тут мальчик понял, что она что-то говорит — что-то про Вистана, — и с усилием прислушался.

Её саксонский был труден для понимания, к тому же ветер относил слова в сторону. В конце концов Эдвин прервал её вопросом: «Мастер Вистан погиб?»

Старуха молчала, ничего не отвечая. Только когда Эдвин повторил вопрос, повысив голос, чтобы перекричать ветер, госпожа Беатриса выразительно замотала головой.

— Разве вы меня не слышите, мастер Эдвин? Мастер Вистан жив-здоров и дожидается вас наверху, в конце вон той тропы.

Эта новость принесла Эдвину облегчение, и он бросился было бежать, но головокружение тут же взяло своё, вынудив его остановиться, — он даже не успел достичь тропы. Встав поустойчивее, Эдвин оглянулся, увидев, как старые супруги шагнули было к нему. Мальчик заметил, какими они кажутся хрупкими. Старики стояли на ветру, прислонившись друг к другу, и казались намного старше, чем тогда, когда он впервые их повстречал. Хватит ли у них сил спуститься с гор? Но сейчас они смотрели на него со странным выражением, а вертевшаяся позади них коза остановилась как вкопанная и тоже уставилась на него. У Эдвина мелькнула странная мысль, что он вдруг оказался с головы до ног вымазан кровью, и именно поэтому его так рассматривают. Но, опустив глаза, он не увидел у себя на одежде ничего необычного, кроме грязи и пятен от травы.

Старик что-то выкрикнул. Кричал он на языке бриттов, и Эдвин ничего не понял. Предупреждение? Просьба? Потом сквозь ветер прорвался голос госпожи Беатрисы.

— Мастер Эдвин! Мы оба вас просим. Помните о нас в дни грядущего. Помните нас и нашу с вами дружбу, когда вы были ребёнком.

Слушая, Эдвин припомнил кое-что другое: обещание, которое он дал воину и свой долг ненавидеть бриттов. Но ведь Вистан не имел в виду этих добрых супругов. Вон мастер Аксель робко машет ему рукой. Это знак прощания или попытка его удержать?

Эдвин отвернулся и побежал, и на этот раз, несмотря на бивший ему в бок ветер, тело его не подвело. Его мать исчезла, и её вряд ли можно вернуть, но воин жив и ждёт его. Мальчик продолжал бежать, даже когда тропа стала обрывистой, а боль в колене усилилась.

Глава 17

Они приехали верхом в разгар грозы, когда я прятался под соснами. Не лучшая погода для столь пожилой четы и клячи, с виду уставшей не меньше седоков. Неужели старик испугался, что сердце коня не выдержит лишнего шага? Зачем же ещё останавливаться в грязи в двадцати шагах от ближайшего дерева? Но вот лошадь терпеливо стоит под дождём, а старик вынимает спутницу из седла. Интересно, получилось ли бы у них справиться с этим ещё медленнее, будь они фигурами на картине?

— Идите сюда, друзья мои, — зову я. — Поспешите в укрытие.

Ни один из них меня не слышит. Из-за глухого шума дождя или это возраст запечатал им уши? Я зову снова, и вот старик оглядывается вокруг и наконец-то меня замечает. В конце концов его спутница соскальзывает ему на руки, и, несмотря на то что она худа, как воробушек, заметно, что у него едва хватает сил её удержать. Поэтому я выхожу из-под соснового укрытия и шлёпаю по мокрой траве, и старик встревоженно оборачивается. Но принимает мою помощь, потому что разве не собирался он вот только что осесть на землю вместе с женой, обхватившей его за шею? Я забираю у него ношу и спешу обратно под деревья, не чувствуя никакой тяжести. Старик пыхтит следом. Наверное, боится за жену в руках незнакомца. Поэтому я осторожно опускаю её вниз, в доказательство того, что настроен по-дружески. Я прислоняю женщину головой к мягкой коре, теперь она надёжно защищена от дождя, даже если иногда рядом и падает пара капель.

Старик садится рядом на корточки, бормоча слова ободрения, и я отхожу прочь, чтобы не мешать им. Я снова стою на старом месте, где деревья встречаются с открытым простором, и смотрю, как по вересковым пустошам хлещет дождь. Кто станет винить меня в том, что я спрятался от дождя? Я легко нагоню потерянное время, когда отправлюсь в путь, тем легче пройдут предстоящие мне недели бесконечной каторги. Я слышу, как они переговариваются у меня за спиной, но что с этим поделать? Выйти под дождь, чтобы не слышать их бормотания?

— Ты бредишь от лихорадки, принцесса.

— Нет-нет, Аксель, — возражает она. — Мне вспоминается что-то ещё. Как же мы могли забыть? Наш сын живёт на острове. На острове, который видно из укромной бухты, и она сейчас совсем близко.

— Как такое возможно, принцесса?

— Разве ты не слышишь, Аксель? Я слышу даже сейчас. Разве это не море шумит поблизости?

— Это просто дождь, принцесса. А может, река.

— Мы забыли об этом, Аксель, хмарь нас дурманила, но сейчас воспоминания возвращаются. Неподалёку отсюда есть остров, и сын ждёт нас там. Аксель, разве ты не слышишь море?

— Ты бредишь от лихорадки, принцесса. Мы скоро найдём пристанище, и ты поправишься.

— Спроси у этого незнакомца, Аксель. Он знает этот край лучше нас. Спроси, есть ли здесь рядом бухта.

— Он всего лишь добрый человек, который пришёл нам на помощь, принцесса. Откуда у него познания о таких вещах?

— Спроси его, Аксель. Что в этом плохого?

Хранить молчание? Что мне делать? Я поворачиваюсь и говорю:

— Добрая госпожа права, сэр. — Старик вздрагивает, и в глазах у него страх. Часть меня хочет снова умолкнуть, отвернуться и смотреть на старую лошадь, неподвижно стоящую под дождём. Но, сказав раз, нужно говорить и два. Я указываю в сторону от того места, где они жмутся друг к другу:

— Вон там, между деревьями, есть тропинка, которая ведёт в бухту, именно такую, о которой говорит госпожа. Она почти сплошь покрыта галькой, но во время отлива, как сейчас, камни уступают место песку. И всё, как вы сказали, добрая госпожа. Недалеко в море есть остров.

Они молча смотрят на меня, она — устало-счастливая, он — с нарастающим страхом. Скажут ли они что-нибудь? Или мне нужно продолжить?

— Я наблюдал за небом. Дождь скоро кончится, и вечер будет ясным. Так что, если вы хотите, чтобы я переправил вас на остров, буду рад это сделать.

— Что я тебе говорила, Аксель?

— Значит, сэр, вы лодочник? — мрачно спрашивает старик. — Но тогда не может ли быть так, чтобы мы с вами уже встречались?

— Лодочник, верно. Встречались ли мы раньше, припомнить не могу, потому что мне приходится перевозить слишком много народу, каждый день по многу часов.

Старик, похоже, напуган окончательно, и, скрючившись рядом с женой, прижимает её к себе. Я решаю сменить тему:

— Ваш конь так и стоит под дождём. А ведь он не привязан, и ничто не мешает ему укрыться под деревьями.

— Это старый боевой конь, сэр, — тут же отвечает старик, радуясь, что больше не надо говорить о бухте. — Он держит порядок, хоть и остался без хозяина. Когда придёт время, нам нужно будет о нём позаботиться, как и было обещано его храброму хозяину. Но сейчас я беспокоюсь только о своей дорогой жене. Вы не знаете, сэр, где мы сможем найти кров и очаг, чтобы её согреть?

Я не могу лгать, и долг есть долг.

— Кстати, в той самой бухте есть небольшое пристанище. Я сам его построил, это просто навес из веток и тряпок. Рядом с ним ещё час назад тлел костёр, и его можно будет снова раздуть.

Старик колеблется, внимательно вглядываясь мне в лицо. Глаза старухи закрыты, и голова её покоится у него на плече.

— Лодочник, моя жена просто бредила в лихорадке. Не нужны нам никакие острова. Мы лучше переждём дождь под этими добрыми деревьями и поедем своей дорогой.

— Аксель, что ты такое говоришь? — Женщина открывает глаза. — Разве сын мало нас дожидался? Пусть добрый лодочник отведёт нас в бухту.

Старик ещё колеблется, но чувствует дрожь жены в своих объятиях, и его глаза смотрят на меня с отчаянной мольбой.