Читаем без скачивания Черный ростовщик - Олег Мушинский

Там уже перешли от рыбы, мастерски запеченной в углях, к вручению подарков малышу и счастливым родителям. На взгляд дона Себастьяна, дарили всякую ерунду — обычно дешевую домашнюю утварь, нередко сделанную своими руками, но в бедном поселении сложно было ожидать чего-то иного. От спасенных из моря, конечно, никаких даров, кроме добрых слов, не ждали, но Эспада, будучи испанцем, просто не мог не поразить всех широким жестом. Его материальное положение, увы, к подобным жестам не располагало. Карманы колета очистили пираты, и единственной по-настоящему ценной вещью оставался «бискаец». Необходимость кинжала в дальнейших странствиях была столь очевидна, что этот вариант не рассматривался при любой ширине жестикуляции. Выручила шляпа.

С помощью того же «бискайца» и одной юной любопытной, но сообразительной особы Эспада аккуратно спорол плюмаж, распотрошил его и снял серебряную пряжку. Серебра там, конечно, было — если брать на вес — очень мало. По весу хорошо если на одно песо тянула, хотя тот паршивец — он же шляпных дел мастер — накинул за нее не меньше трех. Основой была плотная кожа, покрытая для красоты тонким слоем благородного металла. Но, главное, все это отлично сохранилось, несмотря на все их злоключения.

Эффект превзошел все ожидания. Родители малыша долго колебались, боясь отказом обидеть гостя, но и не смея принять такой дар. Падре Доминику пришлось их уговаривать, попутно объясняя встревожившемуся вождю, что вещь на самом деле не настолько дорогая и французская армия не придет в деревню, чтобы отобрать драгоценность, между делом спалив поселение дотла. В конце концов, убедил, причем уменьшение ценности подарка никак не повлияло на восторг аборигенов.

Красавица с венком уделила дону Себастьяну особое внимание. Эспада не стал бы отрицать, что внимание такой девушки ему лестно и приятно, но, памятуя о Миранде, развивать это внимание в мимолетный роман не стал. Девушки Нового Света оказались подобны солнцу. Горячие, точно дневное светило, но на небрежное отношение могли ответить ударом. Причем не только солнечным. Так что с индейской красавицей, носившей необычное для индианки имя Флора, они остались друзьями, и устраиваться на ночлег Эспада отправился один.

Аборигены большей частью спали в домах, на циновках, но некоторые устраивались иначе. Они подвешивали под платформой или между двумя близко растущими деревьями гамаки и спали в них. Примерно так же устраивались рядовые мушкетеры, которым орудийная палуба «Сан-Фелипе» заменила казарму. Эспада и сам успел пристраститься к этому способу.

Оставалось решить вопрос с оружием. Не то чтобы он все еще не доверял аборигенам, но ведь и де Синье поначалу не вызывал подозрений, да и мало ли кто ночью ненароком забрел бы в деревню. В общем, Эспада предпочел совместить доверие с разумной осторожностью, но не сразу нашел золотую середину. Оставлять кинжал на видном месте или вне пределов немедленной досягаемости не сочеталось с понятием разумной осторожности. Оставить его в ножнах на ноге — с демонстрируемым аборигенам доверием. Спать в сапогах было просто глупо. В конце концов, Эспада все же нашел выход. Он вложил кинжал в шляпу, а шляпу положил на грудь. Во сне Эспада не ворочался и потерять оружие не должен был.

Вдали послышался звонкий веселый смех. Официально праздник закончился, но неугомонная молодежь продолжала веселиться. Только отошла в сторону от деревни, чтобы не мешать тем, кто собрался отдохнуть. Или чтобы им не мешали. Дон Себастьян прикрыл глаза, но вскоре его уши уловили мягкие шаги.

Днем, за общим шумом, такие звуки не слышны, да и в ночной тиши их не так просто выделить. Это такое тонкое смешение поскрипывания и шуршания, животным не свойственное. Те или шуршали, как лисы, или топали подобно коням, а вот нога в башмаке умудрялась сочетать оба стиля. Нога, привыкшая топать, по воле владельца занималась не свойственным ей от природы подкрадыванием и выдавала хозяина с головой. Кто-то, обладающий солидной комплекцией, приближался к спящему идальго. Когда шаги остановились, Эспада резко открыл глаза. Рука как бы невзначай нырнула под шляпу, но там и осталась. Рядом стоял падре Доминик. Вид у него был очень взволнованный. Дон Себастьян вздохнул, сел и потянулся за сапогами.

— Нас опять предали? — равнодушно спросил он.

— Что? — удивился монах. — О, нет! Дело совсем в другом.

Эспада поставил сапоги на место.

— Я прошу прощения, что разбудил вас… — начал падре Доминик.

— Я еще не спал. Просто лежал, — прервал его Эспада. — Так что случилось?

— Тут приплыл еще один абориген. Он сегодня был в Форт-де-Франсе. Плавал, как я понял, продать излишки рыбы и закупить подарки, но ветер обратно был встречный, и он опоздал.

— Еще нет, — хмыкнул Эспада; ветер как по заказу принес еще один взрыв далекого смеха: — Слышите? Там все еще празднуют. Предлагаете продолжить?

— Нет-нет, я и так валюсь с ног, — сразу отказался падре. — Тут другое. Этот абориген… Кстати, его зовут Лютер — вот ведь богопротивное имя, а человек очень добрый… Так вот, этот Лютер, пока подарки раздавал, сказал, что якобы сегодня утром в порт привезли какого-то крупного пирата. В городе говорят, что этого человека только этой ночью выловили в море.

— Очень интересно… — задумчиво протянул Эспада.

— Вот и ему стало интересно, — продолжил монах. — Он, как распродал свой товар, прогулялся до городской тюрьмы, чтобы поглазеть на злодея. И сам, своими глазами, видел, как в ворота тюрьмы под большой охраной провели красивую девушку. Не из местных точно, а в толпе поговаривали, что она — испанка.

Эспада подскочил на месте.

— Диана?!

— Я полагаю, что да. Много ли по французскому острову разгуливает испанок, которые могут оказаться такими пиратками, что их даже галантные французы в тюрьму волокут?

— Только она! Нам нужно срочно попасть в Форт-де-Франс.

— Я тоже так подумал, — кивнул падре. — Французы вроде собирались сразу повесить этого пирата, то есть, как я понимаю, нашу Диану, но отложили это до завтра. На мероприятии хочет присутствовать какой-то важный чин.

Эспада уже торопливо одевался. Натянув сапоги, он притопнул и резко махнул рукой:

— Последний раз я видел их вождя вон там. Идемте.

Бедность если и не в полной мере добродетель, то уж точно не порок. Недаром священнослужители дают обет нестяжания и бедности, а кто бы стал давать обет погрязнуть в пороке? Это и без обетов хорошо получается. Законопослушание — однозначно добродетель, особенно ценимая в нынешнее время, славящееся падением нравов. Так что, если порознь, то получаются целых две добродетели. А если вместе — то одна беда.