Читаем без скачивания Почему РФ – не Россия - Сергей Волков

Как уже говорилось, в этой среде идея уподобления СССР исторической России была общим местом. «Россия за полтора века как будто вовсе не изменилась». «Партия никогда не умирала. Она живет уже почти полтысячелетия. Так и шли через чиновников и бюрократов, через однопартийную власть, через однотипных тиранов-реформаторов: Грозного, Петра, Ленина-Сталина». «По истории известно (!), что славные традиции рубить головы почем зря веками держались на Руси. Долго, дольше других народов, не могли мы умиротвориться». «Монстр НКВД-КГБ, как известно (!), не изобретение советской власти». «Иногда говорят о «десятилетиях коммунистического гнета», а я говорю о столетиях деспотии и насилия». Русское дворянство уподоблялось советской номенклатуре, корпус жандармов — КГБ, цари — генсекам, а в целом российское государство — раковой опухоли на теле континента. Однако между царской и большевистской Россией безусловное предпочтение отдавалось все-таки последней, и большевистская революция столь же безусловно одобрялась как благородная попытка выйти из «вековечной тьмы». В рецензии на фильм С. Говорухина «Россия, которую мы потеряли» «Московский комсомолец» разразился такими выражениями по адресу старой России, какие и коммунисты уже несколько лет как стеснялись употреблять. Примечательно, что из «тиранов» более всех не повезло на оценки именно Петру — основателю Империи. О нём обычно писали как о родоначальнике всех тех «уродств», исправить которые призвана была революция 1917 г. (но, «применив к новым структурам царские методы управления, общество скатилось к сталинизму»). Расписывались «жестокости» А. Столыпина, говорилось о бездарности царского режима в сравнении с большевиками, крайне болезненно реагировалось на случаи неуважительных отзывов о «борцах с самодержавием» (ну как это так — «о декабристах — с иронией, о народниках — со сдержанным негодованием») и революционерах вообще, и, напротив — на уважительные упоминания о «старом режиме».

Понятно, что таких взглядах на историю страны и таком отношении к исторической России, «прорабы перестройки» и «демократы первой волны» (чья идеология окормляла «перестройку» и события 1991 года) гораздо больше ненавидели старую Россию, чем советский режим, который они, как и инициировавшая «перестройку» наиболее рационально мыслящая часть коммунистической номенклатуры, собирались вовсе не «свергать», а лишь «улучшить». Собственно «перестройка» была звездным часом «детей Арбата», когда их видение истории и мира безраздельно торжествовало, а они сами претендовали на ведущую роль в государстве. И хотя счастье их оказалось недолгим (уже спустя год-полтора они были оттерты от власти), но и при Ельцине они сохранили преобладающее идеологическое влияние на власть, поскольку «другой интеллигенции» у него не было. Абсолютное большинство пишущих находилось под влиянием их идеологии и работая даже в правительственных СМИ, руководствовалось позицией не ельцинской власти, а авторитетов этого направления (характерно, что когда Е. Яковлев был снят со своего поста на ТВ, журналисты правительственной газеты были на его стороне, несмотря на предельно «демократический» ельцинский курс того времени). Соответственно и вектор идеологического развития власти во многом определялся их позициями. Позиции же эти после 1991 г. определялись максимально примирительным отношением к коммунизму и коммунистам и крайним неприятием антикоммунизма.

Эту среду крайне беспокоило, чтобы Ельцин, вынужденный противостоять КПРФ, не зашел бы слишком далеко, а главное, чтобы чисто политическая борьба с КПРФ не переросла в борьбу с коммунистической идеологией и советским наследием в целом. Именно «демократическое окружение» Ельцина подало идею назвать 7 ноября «Днем примирения и согласия», а 1997 года был объявлен «Годом согласия и примирения» (планировалась также «в целях реализации государственной политики, направленной на консолидацию российского общества» возвести памятник всем погибшим в гражданской войне). Писалось, что «наличие мощной компартии» — счастье для России, а «30 миллионов проголосовавших за Зюганова — фактор её стабильности» (иначе это место заняли бы националисты), высказывались сожаления о том, что при Ельцине не состоялось «возрождения веры в виде социализма с человеческим лицом, обещанного Горбачевым», опасения, чтобы не стали теперь изображать белых хорошими, а красных плохими, потому как «у каждой стороны была своя правота». Говорилось также, что «нужно признать в коммунизме правду», что «православного, обнимающегося с коммунистом глупо обвинять в измене Христу» и что «самое плохое, что мы, демократы, сделали за последние годы, было словесное унижение коммунистов». После известного письма банкиров Ельцину в 1996 г. с требованием договориться с Зюгановым, с удовлетворением сообщалось, что «президент намерен отказаться от антикоммунизма». После того, как на выборах 1999 г. КПРФ потерпела поражение, один из главных «демократов первой волны» заявил, что он «больше всего боялся появления агрессивного антикоммунистического большинства в Думе» и радовался, что «Единство» пошло на союз с КПРФ, который имеет все шансы перерасти в долгосрочное партнерство», а человек (из бывших леваков-диссидентов), возглавивший при Путине основной пропагандистский центр, тогда же заявил, что «правый (!) лидер не должен быть антикоммунистом», а «канал связи с массами, разделяющими идеи либерализма, не может быть создан на антикоммунистической базе».

Развернулась целая кампания по защите коммунистической идеи, которая «сама по себе очень благородная», в ходе которой на разные лады повторялось, что «в том виде, как она была сформулирована Марксом — это одна из самых светлых идей об отмирании государства», «Россия стала родиной величайшей попытки создать справедливое общество, воплотить царство Божие на земле» и т.д. Протестовали, естественно, и против очернения «идеалиста» Ленина и «любых попыток выносить однозначные, прямолинейные приговоры». Типичными были призывы «не списывать социализм только потому, что его кто-то неправильно строил». В своих лозунгах типа «мы не должны зачеркнуть разом весь советский период и сказать — все это было ужасно», «огульное осуждение советского прошлого несправедливо» властители дум от демократии совершенно сходились с таковыми от национал-большевизма, только сохранять от осуждения предполагалось противоположные периоды и черты режима.

Представление о том, что коммунизм совсем не так страшен, и во всяком случае лучше любой авторитарной диктатуры (хотя бы и «демократической»), а тем более национальной и вообще патриотической в политической сфере вылились в линию на союз с коммунистами сначала против угрозы «державничества» в лице усилившейся ЛДПР и искусственно преувеличенной опасности «национал-патриотизма», затем против Ельцина, а потом и против Путина. Причем если в 1993 г. Гайдар призывал к объединению с коммунистами (которые «должны вспомнить о своей интернациональной сущности»), против победившего на выборах Жириновского, то через два года даже и самого Гайдара более правильные товарищи из того же стана стали упрекать в недостаточно хорошем отношении к коммунистам, а ещё через год, перед выборами 1996 г. в том же упрекали даже Явлинского, хотя «Яблоко» как раз наиболее полно воплощало позиции этой среды. От Ельцина же ещё в 1994 г. её идеологи требовали уйти в отставку, воображая, что «идея демократической альтернативы нынешней власти, уже давно витавшая в воздухе, вырвалась из кабинетов политиков и овладела массами».

В наиболее полной мере подход «коммунисты лучше Ельцина» проявился перед выборами 1996 г. Тогда газеты этого направления были полны высказываниями такого рода и осуждениями «стратегии нагнетания антикоммунистической истерии». «Кто спорит, приход к власти коммунистов раньше или позже положит конец куцей нашей свободе печати. Но это ещё не повод требовать голосовать за антикоммунистов». «Мерить возможное зло от Зюганова аршином сталинского террора, захлебываясь в антикоммунистической истерике, глупо». «Замена Ельцина Зюгановым вовсе не будет означать кардинального перелома в московской политике». «Единственно хорошим исходом является не «все, что угодно, кроме коммунистов!». «Я не считал бы замену в Кремле Ельцина на Зюганова катастрофичной и непоправимой». Особенно убедительно суть этой позиции была изложена в одной из статей 1997 г., когда пошли было слухи о готовящемся референдуме по захоронению Ленина: «Поражение ленинцев вовсе не будет означать торжество демократов, ибо всплеск антикоммунистических настроений, наложившись на растущее разочарование в демократии, даст новые силы правым — авторитарно-националистическим и неофашистским силам. Новый приступ ленинофобии у правящих реформаторов может стать сигналом к мощной кампании по ликвидации советских идеологических реликвий». Явлинский упрекался в том, что упустил возможность союза с КПРФ в 1993–1994 г., в результате чего «могла появиться способная прийти к власти левая сила, которая была бы истинным гарантом демократии и стабильности».