Читаем без скачивания Последнее королевство - Бернард Корнуэлл

Радость. Радость битвы. Я танцевал от радости, радость клокотала во мне, радость битвы, о которой так часто говорил Рагнар, радость воина. Если мужчина не познал ее, он не мужчина. То была не битва, не настоящая битва, просто стычка с ворами, но то было мое первое сражение, и боги были милостивы ко мне, придав моей руке быстроты, а моему щиту – силы. И когда все было кончено и я танцевал в крови врагов, я знал, что отлично справился. Знал, что справился более чем отлично. В тот миг я мог бы завоевать целый мир и жалел лишь, что Рагнар меня не видит. Но потом я подумал – он ведь может глядеть на меня сейчас из Валгаллы, поэтому воздел к небу Вздох Змея и прокричал его имя. Я видел, как другие юноши возвращались из своих первых сражений с той же радостью, а после второй битвы их закапывали в землю. Юность глупа, а я был юн. Но я отлично справился.

С ворами было покончено. Двенадцать погибли или были так тяжело ранены, что уже умирали, остальные разбежались. Мы довольно легко их переловили и прикончили по одному, а затем я вернулся к тому человеку, который первым ударил меня щитом. Пришлось поставить ногу на его окровавленный живот, чтобы выдернуть Осиное Жало из коченеющей плоти, и в тот миг я не желал ничего, кроме новых врагов.

– Где ты учился драться, мальчик? – спросил меня Татвин.

Я развернулся, кровь бросилась мне в лицо, Осиное Жало дернулось, словно требуя новой крови.

– Я – олдермен Утред из Нортумбрии, – сказал я.

Он помолчал, разглядывая меня, затем кивнул.

– Да, господин, – он шагнул вперед и пощупал мускулы на моей правой руке. – Так где же ты учился сражаться? – повторил он, опустив оскорбительное слово "мальчик".

– Я смотрел, как это делают датчане.

– Смотрел, – повторил он безо всякого выражения. Потом заглянул мне в глаза, ухмыльнулся и обнял меня. – Господи прости, но ты настоящий дикарь. Это твой первый клин?

– Первый, – признался я.

– Но не последний, клянусь, не последний.

И он оказался прав.

Звучит это нескромно, но я рассказываю правду. Теперь я нанимаю поэтов, чтобы они слагали мне хвалы, но только потому, что так положено поступать лорду. Хотя я частенько недоумеваю, отчего приходится платить за простые слова. Эти рифмоплеты ничего не делают: не растят зерна, не убивают врагов, не ловят рыбу и не разводят скот. Они просто берут серебро в обмен на слова, которые все равно никому не принадлежат. Ловко придумано, но на самом деле от поэтов едва ли больше пользы, чем от священников.

Я отлично сражался, это правда, хотя до сих пор мечтал о большем. Я был молод, а молодость неутомима в бою, я был силен и быстр, враги же были измотаны. Мы оставили их отрезанные головы на перилах моста в качестве приветствия всем бриттам, едущим в свои Потерянные земли, а затем отправились на юг навстречу Этельреду, который явно расстроился, увидев меня по-прежнему живым и голодным. Но он согласился с Татвином, что я пригожусь в бою.

Хотя настоящих боев пока не было, только стычки с разбойниками и угонщиками скота. Этельреду хотелось подраться с датчанами, ведь он находился под их властью, но он опасался мести и старался их не злить – что было нетрудно, поскольку в этой части Мерсии было мало датчан. Правда, каждые несколько недель они наезжали в Сирренкастр и требовали скот, еду или серебро. У Этельреда не оставалось иного выхода, поэтому он платил.

Вообще-то он возлагал надежды не на север, не на своего господина, бессильного короля Бургреда, а на юг, на Уэссекс. Если бы в те дни у меня имелся хоть какой-нибудь ум, я бы заметил, что влияние Альфреда в южной части Мерсии усиливается. Это влияние не проявлялось явно, англосаксонские воины не разъезжали по стране, но гонцы от Альфреда являлись постоянно, договаривались с правителями, убеждали их стянуть войска к югу, на случай, если датчане снова атакуют Уэссекс.

Мне следовало бы знать об этих гонцах, но я был слишком поглощен интригами в семействе Этельреда, чтобы обращать внимание на что-либо другое. Сам олдермен не особенно меня любил, а его сын, тоже Этельред, просто ненавидел. Он был на год младше меня, надутый, важный, напыщенный. Он ненавидел датчан, а еще терпеть не мог Бриду, главным образом потому, что пытался приставать к ней и получил коленом в пах. После этого она отправилась работать на кухню и сразу предупредила меня, чтобы я не ел кашу. Я и не ел, а все остальное семейство два дня страдало поносом из-за бузины и корня ириса, которые она добавила в котел. Мы с младшим Этельредом вечно ссорились, хотя он стал осмотрительнее после того, как я отлупил его, увидев, что он бьет собаку Бриды.

Я был сущим наказанием для своего дядюшки. Слишком молодой, слишком высокий, слишком шумный, слишком гордый, слишком несдержанный... Но я был членом семьи и лордом, поэтому олдермен Этельред терпел меня и с радостью отправлял охотиться на валлийцев вместе с Татвином. Только нам почти никогда не удавалось их поймать.

Я вернулся поздно вечером с одной из таких вылазок, поручил лошадь слуге, сам пошел поискать чего-нибудь поесть – и тут наткнулся на отца Виллибальда, который сидел в большом зале рядом с догорающим огнем. Мы не сразу друг друга узнали. Я вошел – потный, в кожаной куртке, в высоких сапогах, со щитом и двумя мечами – и увидел, что у очага кто-то сидит.

– Здесь есть, что поесть? – спросил я, надеясь, что не придется зажигать сальную свечку и шарить на кухне, натыкаясь на спящих слуг.

– Утред, – произнес он.

Обернувшись, я вгляделся в полумрак, а когда человек засвистел дроздом, понял, кто это.

– А это Брида с тобой? – спросил молодой священник.

Брида тоже была в кожаной одежде, с валлийским мечом на поясе. Нихтгенга подбежал в Виллибальду и, хотя видел его впервые, позволил себя погладить. Вошли Татвин и остальные воины, но Виллибальд не обратил на них внимания.

– Надеюсь, у тебя все хорошо, Утред? – спросил он.

– Да, отец, а у вас?

– У меня все замечательно.

Он улыбнулся, явно приглашая меня спросить, что он делает в доме Этельреда, но я сделал вид, будто мне неинтересно.

– У вас не было неприятностей из-за того, что вы нас потеряли? – спросил я вместо этого.

– Леди Эльсвит очень рассердилась, – признался он, – но Альфреду, кажется, было все равно. Хотя он пожурил отца Беокку.

– Беокку? Почему?

– Потому что это Беокка убедил его, будто вы хотите сбежать от датчан, но ошибался. Ладно, никто же не пострадал. – Он улыбнулся. – И вот теперь Альфред прислал меня за тобой.

Я подошел ближе. Был конец лета, но ночь выдалась на удивление холодной, поэтому я подбросил еще одно полено в огонь. Вырвался сноп искр, к потолку поднялся клуб дыма.