Читаем без скачивания Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое - Борис Лавренёв

— Ваня! — сказала она грустно. — Может быть, довольно? Может быть, пора тебе отстать, уехать куда-нибудь отдохнуть? Я чувствую, что собирается гроза над твоей головой. Что будет со мной без тебя, что будет с будущим маленьким?

Твердовский крепко обнял ее.

— Что ты? Помнишь, ты дала мне слово идти за мной всюду и не мешать мне. Борьба только начинается. Будь спокойна, не расстраивайся и не расстраивай меня. Сиди!

Он нежно усадил Антонину и, сунув в карман наган, вышел из хибарки. Все дружинники стояли на лужайке, недоумевая, почему их так спешно созвали. Твердовский подошел к ним и медленно прошел вдоль ряда, смотря в упор на их лица. Они провожали его глазами. Он прошел еще раз и остановился перед Шмачом.

— Здравствуй, Шмач! — сказал он. — Помнишь, как мы с тобой встретились впервые? Тогда ты полез на меня и был наказан. Теперь ты опять против меня, и вот тебе…

Ближайших дружинников обдало пороховой гарью и брызгами из раздробленной головы Шмача. Он рухнул, как подрубленный, к их ногам. Все отшатнулись.

— А теперь, — крикнул Твердовский, держа высоко поднятый наган, — выходи двое, которые с ним сговаривались меня арестовать. Выходи, прохвосты!

В молчании дружинники смотрели друг на друга. Один, дрожа, сделал шаг вперед, другой попытался улизнуть за спины товарищей, но Володя вытолкнул его.

— Вас бы тоже следовало перехлопать, как заразу, — сказал Твердовский, водя наганом перед посерелыми от страха лицами, — но черт с вами! Подавитесь своей предательской жизнью! Только, чтоб больше я вас никогда в жизни не встретил, иначе вам крышка. Вон, сукины сыны!

Дружинники медленно разошлись. Твердовский и Иванишин обыскали тело Шмача. В поясе нашли большую сумму золотых пятирублевок, а в подкладке одежи — тщательно свернутую бумагу. Это оказалось удостоверением жандармского правления на имя властей, что бывший каторжанин Шмач задержанию не подлежит, так как действует по заданиям жандармерии и является сотрудником управления.

— Ого! Мало, що июда, так ще и шпик, — сказал Иванишин.

— Я это подозревал, — отозвался Твердовский.

Через два дня на окраине города полицией было найдено тело Шмача. Рот его был набит золотыми монетами, а к куртке приколота записка: «Иуда и сребреники возвращаются за ненадобностью».

Глава пятнадцатая

ГРОЗА НАДВИГАЕТСЯ

Прошло две недели. Дружинники отдыхали, готовясь к новым ударам, а сам Твердовский занялся новой работой. Вместе с Иванишиным он ездил по селам, под видом прасола, и организовал на местах маленькие повстанческие крестьянские ячейки, снабжая их оружием и инструктируя. На все просьбы вербуемых принять их в дружину Твердовский отвечал решительным отказом:

— Рано. Когда нужно будет, я вас всех позову. А теперь мне нельзя увеличивать чрезмерно отряд. С маленькой дружиной я подвижен. Сегодня здесь, завтра там — пойди угоняйся за мной! А большой отряд будет громоздок и слишком заметен. Вы принесете свою пользу и так.

Эти маленькие партизанские ячейки сделали, однако, то, что последние помещики, еще остававшиеся в своих имениях, бросили их на произвол судьбы и бежали в город. Вся губерния была охвачена страхом.

Твердовский радовался.

— Хорошо идет дело, Степан, — говорил он Иванишину, — скоро в другую губернию надо будет перебрасываться. Так губерния за губернией и всех помещиков загоним до самого Питера.

Иванишин скептически качал своей лохматой белокурой головой:

— Дай боже нашему теляти вовка зъисть. Больно здорово мы начальству поперек горла стали, а у царя ще силы много.

Опасения Иванишина неожиданно подтвердились в одно апрельское утро.

На рассвете дружинники, стоявшие секретами в лесу, заметили на горизонте цепочки людей. Только что поднявшееся над верхушками деревьев весеннее яркое солнце освещало эти цепочки, движущиеся по направлению к лесу, и играло розовыми блестками на каких-то металлических иглах, несомых приближающимися людьми.

Один из часовых приставил руку козырьком к глазам, вгляделся и засвистал:

— Эге, — проворчал он, — москали. Мабуть цела рота, ишь штыки як блискають.

Секрет бесшумно снялся и отполз к стану. Часовые разбудили Твердовского и сообщили об опасности. Он вскочил на лошадь и помчался к опушке в сопровождении Иванишина и Володи. Вынув бинокль, он долго и беспокойно вглядывался.

— Да это не стражники. Это солдаты. Их около двух рот. Видите, как они заходят полукругом с флангов. Нечего делать. Боя с ними нам не выдержать. Надо уходить. Степан, возьми пятерых человек, скачи с ними на тот край леса и отходите влево по чаще, отстреливаясь. Пусть они туда лезут всей силой и упрутся в болото.

А вы как перейдете через трясину по нашей тропке, то поворачивайте назад в Глуховский лес. Там свидимся.

А мы с остальными сразу пойдем туда правой дорогой, чтоб на них не нарваться.

Иванишин стегнул коня и исчез. Твердовский в хмуром раздумье медленно доехал до стана и бросил последний взгляд на убежище, которое сослужило хорошую службу в течение зимы и которое приходилось теперь навсегда покидать. Он разбудил спящую еще Антонину и приказал ей быстро собираться.

— Уходим. Торопись! Солдаты идут, — сказал он ей и приказал подавать лошадей.

Через несколько минут, когда все несложные пожитки были собраны и увязаны во вьюки, слева, со стороны болота, грянуло несколько выстрелов. На них ответили другие, потом ударил ровный залп, а за ним затрещала стрельба пачками.

— Здорово! Молодчина Степан! — засмеялся Твердовский. — Он их запутает теперь в кашу.

В молчании тянулся по лесу маленький отрядик Твердовского, а с холма за ним поднялись пламя и дым подожженной хибарки и землянок.

Вдруг Твердовский, ехавший во главе отряда, насторожился и, подняв руку, остановил остальных.

— Ветки трещат, слышишь, — обратился он к Володе, — кто-то пробирается по лесу.

Действительно, сбоку потрескивали ветки, раздвигаемые тяжелым телом.

— Осторожно! Зарядить винтовки! — крикнул Твердовский.

Щелкнули затворы. В полной тишине отряд, не сводя глаз с лесной гущи, тронулся дальше. Треск веток приближался, наконец Твердовский, вскинув маузер, окликнул:

— Кто там лезет? Выходи!

В ту же минуту кусты раздвинулись и в них показалась морда лошади с белой звездочкой на лбу, а над ней фигура всадника в форме стражника.

— Стой, — сказал Твердовский, направив маузер в лоб стражнику, — слезай с коня! Заблудился, дядя, не туда попал.

Ко стражник, не показывая никакого страха или смущения, снял фуражку и спросил:

— Ежели вижу господина Твердовского, то, значит, попал в самую точку. У меня для вас есть записочка от господина пристава Хаджи-Ага.

Он расстегнул куртку на груди и вынул оттуда конверт.

— Занятный почтальон и, можно сказать, вовремя, — засмеялся Володя.

Твердовский разорвал конверт и углубился в чтение письма.

«Господин Твердовский, — писал пристав, — я честный человек и держал свое слово не преследовать вас иначе как для отвода глаз. Да мне и незачем делать это, я человек бедный, и вы очень помогаете мне и моему семейству. Но теперь я должен вас предупредить, что я больше ничего сделать не могу. По приказу из Петербурга против вас двинуты солдаты под командой чинов жандармского управления. Я мог бы, конечно, умолчать об этом, но так как я в настоящее время сильно нуждаюсь, а с вами иметь дело выгодней, чем с моим начальством, то я посылаю эту записку, чтобы предупредить вас. На вас отправлен целый батальон, и полковник поклялся вас поймать. Поэтому уходите возможно скорее в какое-нибудь другое место, потому что один из прогнанных вами дружинников из желания отомстить выдал ваше убежище. Ваш покорный слуга. Х.-А.»

Твердовский сложил записку и взглянул на посланного.

— Что ж ты, собачий сын, опоздал? Ты б еще завтра приехал.

— Так что простите, господин Твердовский. Вчера по дороге выпил в корчме, проспал маленько.

Представитель стражи, извиняющийся перед разыскиваемым Твердовским за выпивку и опоздание, был так смешон, что Володя и Антонина разразились хохотом.

Твердовский тоже засмеялся.

— Ну, ладно! Выпил так выпил. Вот тебе еще на опохмелку! И скажи спасибо приставу. Кстати, я слыхал, что у него сын родился?

— Так точно! — гаркнул стражник, повеселев. — Позавчера крестили.

— Отлично! Так вот передай господину приставу от меня на зубок новорожденному, — захохотал Твердовский, вынув из бумажника сторублевку и подавая стражнику. Тот сунул ее за пазуху и козырнул.

— Премного благодарны… ваше… господин Твердовский, — сказал он, чуть не брякнув от радости «ваше благородие», и, повернув коня, исчез в лесной чаще.