Читаем без скачивания Кольцо из фольги - Маша Трауб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поделиться этой историей с появившейся родственницей я не могла. Но сомневалась, правильное ли решение приняла. А вдруг я не права и это мой шанс обрести собственную семью, узнать правду о прошлом, получить ту почву под ногами, которой была лишена: защиту родственного клана, большой семьи, которая всегда стоит за спиной и не даст в обиду – все те пресловутые скрепы, на которых я выросла, воспитываясь в северокавказском селе. У мамы – своя история, судьба, заставившая ее отказаться от всех родственников и лишить их меня. По какой причине? Наверное, это уже не важно. Это был ее выбор. А вдруг у меня все сложится иначе?
Я пришла в салон – сделать маникюр и педикюр. Там было шумно и громко. Впрочем, как всегда. Хозяева – армяне. Ереванские. Но любимая тетя – армянка бакинская. А Лика, которая делает мне маникюр, – армянка тбилисская. Иногда, точнее почти каждый день, заходит Элла – тоже какая-то родственница, и она считается армянкой московской. Только там мне варят настоящий кофе в турке и спрашивают, какой я предпочитаю – сладкий, средний или несладкий. Только там к чашке кофе всегда принесут еще целую тарелку сладостей. Пока не съешь хоть одну конфету, не отстанут, будут уговаривать.
Особое наслаждение – слушать разные акценты в речи. Лика говорит с грузинским акцентом, она выросла в Тбилиси, ее часто принимают за грузинку. В конце предложения интонация идет вверх, как во французском языке. Даже французское окончание фразы n’est-се pas? – «не так ли?» – в грузинском варианте звучит как «нэт, да?». У бакинских армян совсем другой акцент. Более мягкий, что ли. Мелодичный. Ровное интонирование, музыкально чистое. Ереванские армяне в речи более эмоциональны. У них много полутонов и резкие переходы, как в хроматической гамме. Иногда я пытаюсь повторить интонации. Лика хохочет. Говорит, у меня талант. Нет, это не талант, а способ выживания, адаптации. Если жизнь заставит, с любым акцентом заговоришь.
В тот день все бурно обсуждали появление родственника в ереванской семье. Парень приехал в Москву, его приняли как положено, на работу устроили, все сделали. Только мальчик не хочет работать. Ничего не хочет. И что с ним делать? Как сказать родственникам, чтобы забрали его назад? Уже год его кормят, поят, а он не хочет ни учиться, ни работать. Родственники ждут, что ему невесту московскую найдут. А как найти, если у него даже работы нет? Конечно, родственники считают, что мальчик – подарок судьбы, гений, только его никто не ценит. Как им глаза раскрыть? Мальчик – ленивый, наглый: дай, подай. Если скажешь правду, родственники насмерть обидятся, никогда не простят. А тянуть этого лентяя? Так своих проблем хватает.
Лика тогда рассказала про своего деда Армена. Тот считался достаточно обеспеченным человеком, можно сказать, богатым. Что ни месяц, к нему хотели приехать пятиюродные племянники, внезапно возникшие сводные братья и прочие родственники, которых он знать не знал. Армен не отказывал, приглашал радушно. Предлагал встретиться в городе – так удобнее. Но все новоиспеченные родственники хотели приехать непременно в дом. Армен соглашался – примем, конечно же. По всем традициям. И в нужный день приезжал к деду Самвелу, который жил не в городе, а в пригороде, вел незамысловатое хозяйство. После смерти жены продал большой дом, купил маленький, в одну комнату. Так больше и не женился. Скромный огород. Никаких излишеств. Весь хрусталь раздал родственникам, как и завещала покойная супруга. На себя хватало, а больше и не требовалось.
Армен приводил гостей именно в этот дом, сажал за стол, на котором не стояло никаких разносолов. Дед Самвел, представленный дальним родственником, тяжело кашлял на кровати в комнате. Армен показывал куцый огород, предлагал остаться на ночь – вон матрас в коридорчике. Очень удобный. Но родственники сбегали в тот же вечер и больше не появлялись. Если до этого звонили, спрашивали, как дела, как дети, то после посещения звонки резко прекращались.
– Опять им нечего взять? – не спрашивал, а констатировал дед Самвел.
– Да, – отвечал Армен.
Когда у кого-то вдруг появлялись родственники, все «снимали» дом деда Самвела. Обычно хватало суток. После этого родственники исчезали.
– Дед Самвел, может, тебе ремонт сделаем? – предлагал Армен.
– Нет, надо чтобы люди верили… – неизменно отвечал тот.
– Давай ты в город переедешь, я квартиру тебе куплю, а этот дом будем сдавать… – предлагал Армен.
– Нет. А вдруг найдется близкая душа? Вдруг не за деньги, а потому что столько лет искала? Я ее дождусь. Иначе зачем я здесь остался, когда моя жена на том свете меня ждет? – Дед Самвел верил, что рано или поздно найдется родственник, которому ничего не нужно.
– Лика, скажи, что он дождался! – умоляла я.
– Да, дорогая, конечно. Если во что-то веришь, обязательно этого дождешься, – улыбнулась Лика.
– И кто нашелся? – спросила я, боясь даже вздохнуть.
– Никто, дорогая. Дед Самвел ушел с надеждой в душе. Его много людей провожали. Говорили, что он улыбался в гробу. На поминках такое солнце светило, что все овощи сверкали. Очень красивый стол был.
– Лика, что мне делать? Принять родственников? У меня же нет дома и деда Самвела, чтобы проверить их искренность, – спросила я.
– Дед Самвел говорил, что только ты можешь решать. Тут судьба стоит рядом и примет твое решение. Если нет – отведет, если согласишься – будут встречи.
– Я не могу. Из-за мамы. Она их отвергла… Но она – моя мама. Я должна ее защитить и уважать ее решение, – призналась я.
– Да, дорогая… – тихо сказала Лика.
Так что я продолжаю рассказывать о том, что сохранилось именно в моей памяти. Как художественную литературу – рассказ, притчу, в которой все персонажи лишь условно списаны с реальности. В них нет буквальной исторической правды, я не хочу ее знать. Хочу после своей смерти улыбаться в гробу, как дед Самвел, зная, что принял всех, кого должен был, и не принял посторонних.
Однажды во время очередного спора мама напомнила бабушке о Мадине. Мама, кажется, уговаривала бабушку переехать в Москву, а та убеждала ее вернуться в село.
– Сюда не возвращаются. Никто, – чуть ли не кричала мама. – Если тебя выбрасывают, ты становишься никем. Я приезжаю. На меня по-прежнему смотрят, будто я кого-нибудь прямо сейчас зарежу. Ты хоть можешь себе представить, каково мне ходить по этим улицам? Сколько гадостей, оскорблений и проклятий я слышу за своей спиной? А если бы не ты? Что бы со мной тогда было? Разве бы мне позволили так просто уехать и уж тем более
