Читаем без скачивания На волне космоса - Рэй Брэдбери

— Поди сюда, сынок.

Ронни подошел и сел на скамеечку у ног отца.

— Может быть, я неясно объяснил тебе, Ронни. Видишь ли, ты не всегда будешь мальчиком. Когда-нибудь тебе придется самому зарабатывать себе на жизнь. У тебя есть только два выхода: ты будешь работать или в правительстве, как я, или в какой-нибудь корпорации.

Ронни мигнул.

— Мистер Дэвис не работает ни в правительстве, ни в корпорации.

— Мистер Дэвис — ненормальный, — отрезал отец. — Он отшельник. Никакая приличная семья не впустит его к себе в дом. Он сам выращивает себе пищу и иногда ухаживает за чужими садами. Для тебя я хочу большего. Я хочу, чтобы у тебя был свой дом и чтобы люди тебя уважали.

Отец яростно затянулся папиросой.

— А ты ничего не сможешь добиться, если люди узнают, что ты был Читателем. Это не забудется никогда. Как бы упорно ты ни старался, правда всегда выплывет. — Он откашлялся. — Видишь ли, когда ты поступишь на работу, то весь материал, с каким тебе придется иметь дело, будет помечен. Он будет Ограниченного пользования, Полусекретный, Секретный, Очень секретный. И весь этот материал будет письменный. Где бы ты ни работал, когда-нибудь тебе попадется такой материал.

— Н-н-но почему это должно быть секретом? — спросил Ронни.

— Потому что у корпораций есть конкуренты, а у правительства есть зарубежные враги. В материале, который тебе попадется, может описываться тайное оружие, или новая технология, или планы реклам на будущий год, может быть, даже схема… гм… ликвидации соперника. Если все это станет общеизвестным, может появиться критика, противодействие; оппозиция некоторых групп. Чем меньше люди знают о вещах, тем лучше. Поэтому мы должны держать все в тайне.

Ронни нахмурился.

— Но если это написано, то должен же кто-нибудь читать, правда?

— Конечно, сынок. Корпорация или отдел может захотеть научить читать одного человека из десяти тысяч. Но сначала ты должен доказать свои способности и лояльность. Когда тебе исполнится лет тридцать пять или сорок, твои начальники могут захотеть, чтобы ты научился читать. Но для молодежи и для детей, ну, это просто не полагается делать. Ведь даже самому президенту разрешили учиться грамоте, только когда ему было около пятидесяти лет! — Отец расправил плечи. — Посмотри на меня. Мне только тридцать лет, но я уже был передатчиком Секретных материалов. Через несколько лет, если все пойдет хорошо, меня переведут на Очень секретный. И — кто знает? — может быть, лет в пятьдесят я буду отдавать распоряжения, а не только передавать их. Тогда я тоже научусь читать. Вот это и есть правильный путь.

Ронни беспокойно шевельнулся на скамеечке.

— Но разве Читатель не может получить какую-нибудь неважную работу? Например, парикмахером, или водопроводчиком, или…

— А ты не понимаешь? Корпорации, делающие оборудование для парикмахеров и для водопроводчиков, сами устраивают мастерские для них и сами нанимают людей труда. Ты думаешь, они наймут Читателя? Они скажут, что это шпион, или вредитель, или просто сумасшедший, как старик Дэвис.

— Мистер Дэвис не сумасшедший. И он не старик. Он молодой, вроде тебя, и…

— Ронни!

Папин голос был острый, как нож, и холодный, как декабрь. Ронни соскользнул со скамеечки, словно этот яростный голос физически ударил его. Он сжался на полу, и страх снова отразился на его тонком личике.

— Черт возьми, сынок, но как ты мог додуматься до того, чтобы стать Читателем? У тебя есть трехмерный видео в натуральную величину, и мы специально для тебя сделали к нему тепловую, осязательную и обонятельную приставку. В школе ты можешь услышать любую пленку, какую захочешь. Ронни, неужели ты не понимаешь, что я потеряю место, если люди узнают, что мой сын Читатель?

— Н-н-но, папа…

Отец вскочил.

— Мне неприятно говорить это, Эдит, но нам придется отправить этого мальчика в реформаторий! Может быть, хорошая промывка памяти вылечит его от этих глупостей.

Ронни подавил рыдание.

— Нет, папа, не позволяй им забирать у меня мозг! Пожалуйста…

Отец стоял, очень высокий и очень неподвижный, и даже не глядел на него.

— Они не заберут у тебя весь мозг, только память о двух последних годах.

Уголок маминого рта задрожал.

— Дэвид, я не хочу этого. Может быть, для Ронни будет достаточно частного лечения у психиатра. Они сейчас делают чудеса: пермигипноз, искусственную психоблокаду. Промывка памяти означает, что Ронни опять станет шестилетним по уму. Ему придется начать школу заново.

Отец вернулся в кресло. Он закрыл себе лицо задрожавшими руками, и гнев его сменился отчаянием.

— Господи, Эдит, я не знаю, что делать!

Потом он огляделся, как человек, пораженный внезапной страшной мыслью.

— Двухлетнюю промывку памяти нельзя сохранить в тайне. Я никогда не думал об этом. Да это одно будет означать конец всей моей карьеры!

Снова наступило молчание, нарушаемое только тиканьем старинных часов. Всякое движение прекратилось, словно комната была на самом дне глубокого, холодного моря.

— Дэвид, — сказала мама наконец.

— Да?

— Есть только одно решение. Мы не можем уничтожить память у Ронни за два года, вы сами это сказали. Так что мы поведем его к хорошему психиатру или психоневрологу. Несколько сеансов…

Отец прервал ее:

— Но он все-таки будет помнить, как читать, хотя бы бессознательно! Даже перманентный гипноз, и тот со временем выветривается. Нельзя же мальчику ходить по психиатрам всю свою жизнь! — Он задумчиво переплел пальцы. — Эдит, какую книгу он читал?

По маминому телу прошел трепет.

— На кровати у него были три книги. Я не знаю в точности, какую из них он читал.

Отец застонал.

— Три книги! Вы сожгли их?

— Нет, дорогой, еще нет.

— Почему?

— Не знаю. Ронни их так любит! Я думала, может быть, сегодня вечером, после того как вы поговорите с ним…

— Принесите их сюда сейчас же. Сожжем эту гадость.

Мама подошла к шкафу красного дерева в столовой, достала три выцветшие книжки. Она положила их на скамеечку у папиных ног.

Отец брезгливо открыл одну из них. Губы у него искривились от отвращения, словно он прикоснулся к разлагающемуся трупу.

— Старые, — пробормотал он. — Такие старые. Иронично, не правда ли? Наша жизнь разбита вещами, которые следовало бы уничтожить и забыть еще сто лет назад.

Его мрачное лицо потемнело еще больше.

«Тик-ки-так, тик-ки-так», — выговаривали старинные часы.

— Сто лет назад, — повторил он. Рот у него превратился в тонкую, угрюмую черточку. — Это ваша вина, Эдит. Вы всегда любили старину. Это часы вашей прабабушки. Старые картины по стенам. Коллекция марок, которую вы начали для Ронни, марок, датированных еще 1940-ми годами.