Читаем без скачивания Вестники Судного дня - Брюс Федоров

Пётр собрался с силами и прокричал:

– Георгий, обратно мы уже не вернёмся. Никак.

Не сразу, прошла минута прежде штурман-стрелок хрипло ответил:

– Давай, командир. Это нужно сделать.

Сзади раздался громкий взрыв. Это шедшего в кильватере СБ Константина разнесло в клочья. Зенитный снаряд взорвался в бензобаке.

Только бы не промахнутся, только бы окончательно не отказали рули управления. Бомбардировщик резко клюнул носом и стал заваливаться на правое крыло. Зенитки внизу сошли с ума, устроив огненную вакханалию для падающего бомбардировщика. Пётр прижался к штурвалу. О чём он думал в последние мгновения своей жизни? Трудно сказать, скорее всего о том, что он делает самое важное дело в своей жизни. Он должен закрыть собой дорогих ему людей: любимую жену, Сашеньку, и самое светлое солнышко в его короткой жизни – белокурую малышку Анджелу, чтобы никакой незваный гость не вошёл в их дом и не нарушил их покой.

Пропал без вести штурман ВВС Красной армии капитан Пётр Мошнарезов. Никто не видел и не мог подтвердить факт его героической гибели. Ни один бомбардировщик из его эскадрильи не вернулся на родной аэродром. Остались лишь на дне русской реки немецкие танки с оторванными башнями да взорванные цистерны из-под бензина. Нет среди этого нагромождения перекрученного металла останков летчика Мошнарезова и его экипажа. Развеял вольный ветер русских равнин пепел от их сгоревших тел. Не ждут их Звёзды Героев, не расскажут об их подвиге на пионерских линейках.

Неизвестна и судьба капитана Лещинского. Вынес ли ему военно-полевой трибунал скорый приговор и был ли он расстрелян на краю лесного оврага? Или была дана ему возможность искупить свою вину перед народом кровью, воюя в составе одной из штрафных эскадрилий? Никто не скажет. Стёрто из людской памяти его имя.

Шёл только второй месяц ВОЙНЫ.

Ноябрь 2016 года

IV. Солдатский долг (Рассказ)

Гаубица калибра 122 мм М-30, 1938 года выпуска – очень хорошее орудие, может быть, даже одно из лучших. Она может многое. Легко попадёт за бруствер окопа, если, конечно, он не за десять километров, вывернет из земли железобетонный дот, разрушит стратегический мост и даже может попасть в танк, конечно, если он подъедет поближе.

Артиллеристы любили свои орудия и часто называли их ласковыми женскими именами. Почему-то. А царица полей, пехота, та вовсе молилась на артиллерию. И понятно почему. Если артиллерия неудачно отработает свою задачу, то матушке-пехоте будет ой как трудно бежать вперёд под градом пуль и снарядов, которыми её будет осыпать выживший и изготовившийся враг.

У стрелковой дивизии, оборонявшейся в районе города Стрешин, было мало шансов выйти из окружения. Это была арьергардная дивизия, которая по тактическому замыслу командования должна была прикрыть отход двух армейских корпусов, попавших в немецкие «котлы», то есть в соответствии с положениями военной науки она должна была быть принесена в жертву во имя спасения других частей. Об этом знал командир этой дивизии, его начальник штаба и, возможно, командиры полков тоже. Но об этом не знали ни младшие командиры, ни подчиненные им солдаты, от которых без лишних вопросов требовалось прежде всего исполнить свой солдатский долг на том участке обороны, который был обозначен для них в лучшем случае командиром взвода.

Но об этом хорошо знали немцы, которые сосредоточили весь свой огневой арсенал на этом злополучном участке фронта. Особенно их донимал гаубичный полк, который стрелял столь успешно, что немецкое командование направило на его уничтожение целую эскадру своих пикирующих бомбардировщиков Ю-87, которые черными вороньими стаями, с придыханием и воем, валились и валились сверху без остановки и паузы, покрывая закрытые позиции артиллеристов шматками взорванной земли.

Дивизия выполнила свою задачу, позволив стрелковым корпусам разорвать огненные кольца своих «котлов» и объединиться, повысив таким образом возможность для того, чтобы раздвинуть фланговые клещи немецкой танковой группы и соединиться со своей армией. Однако самой героической дивизии больше не существовало. Её разбитые полки тоненькими людскими ручейками растеклись по полям и весям, пытаясь самостоятельно, малыми, плохо организованными группами добраться до расположения ещё действующих частей Красной Армии. Это удалось немногим.

Гаубичный полк тоже поредел, вернее сказать настолько, что от него осталось только одно целое орудие, да вот ещё половина его расчёта. Всем хороша была эта гаубица. Ни разу ни в чём не подводила. Всё у неё работало отменно: и откатный механизм, и клиновидный затвор, и колёсики наведения, и, конечно, прокопчённый пороховыми газами ствол. Не орудие, а лапочка, и имя ему артиллеристы дали самое подходящее, царственное: Василиса. Однако с каждым пройденным километром это торжественное и помпезное имя постепенно трансформировалось в упрощенно-тривиальное: Васька.

– До какой поры мы будем ещё тащить на своём горбу эту чёртову Ваську? Кому это нужно? – ворчал больше для себя, чем для окружающих, заряжающий Ефим, толкая руками от себя огромное обрезиненное колесо гаубицы. Впереди надрывались коневоды, понукая измученную четвёрку лошадей, с натугой навалившихся на свою упряжь. Конский храп, матюги измученных солдат, жаркое солнце конца июля, всё говорило о том, что силы людей на пределе и любая даже кратковременная передышка была бы как никогда к месту.

– Прива-а-а-л, – раздался протяжный крик. Это командир орудия, сержант Яков Жигальцов, наконец решил, что время приспело, чтобы дать роздых своей немногочисленной команде, благо, рядом оказалась компактная ракитовая рощица, которая прекрасно подходила для временного укрытия гаубицы.

Вылив на голову половину воды из фляжки, Ефим подошёл к своему сержанту, который сидел, прислонившись пропотевшей гимнастёркой к стволу раскидистого дерева, и пытался что-то высмотреть на замызганной километровой карте, которую пристроил у себя на согнутой коленке.

– Послушай, Яков, я шо-то не пойму здешний расклад, – промолвил Ефим своим одесским характерным говорком. – Зачем мы второй день тащим за собой эту дуру? Она уже всем против горла стала. И зачем тебе эта палетка, ты что, со всей германской армией воевать собрался?

Заслышав разговор, с разных сторон стали подходить утомленные бойцы. Один из них, вытирая пилоткой с лица пот, смешанный с дорожной пылью, спросил:

– Действительно, Яков, Фима прав. Что мы будем делать с нашей Василисой? Это же целых три тонны живого железного веса. И всего один снаряд на всё про всё. А тракторов нет. Случайно четырех лошадей нашли. На них мы далеко не уедем. Они и так уже боками поводят. Посмотри на них. Даже траву не щиплют. Измучились.

– Так, так, – Сержант Жигальцов поднялся с земли, отряхивая ладонями приставшие к штанам песчинки. – И ты, Борис, туда же? А ведь ты наводчик. Все так думают? – Яков посмотрел на третьего оставшегося в живых из его расчёта, подносчика снарядов Глеба, и приставших к его маленькому войску четырёх пехотинцев из разбитых полков стрелковой дивизии. Те, впрочем, старались держаться в стороне, показывая своим видом, что вмешиваться в разговор артиллеристов они не намерены.

– Да я как все, – в нерешительности откликнулся Глеб, высокий жилистый парень, призванный в армию перед самым началом войны из небольшой деревни с берегов Оки. – Если надо, давайте и дальше поволочём наше орудие. Бросать, конечно, жалко. Что же мы, нашу Василису немцам в полон оставим? А так, не знаю. Как все решат.

– Ну и как же мы решать будем? – саркастически усмехнулся Ефим. – Может быть, проголосуем, как на собрании?

– Всё проще, Фима, значительно проще, – подстраиваясь под манеру говорить по-одесски, откликнулся сержант. – За нас уже всё решил Полевой устав Рабоче-крестьянской Красной Армии, который однозначно говорит о том, что боец должен делать всё для сохранения в целости и сохранности своего оружия как в бою, так и в небоевой обстановке. Вот посмотри, все пехотинцы из нашей дивизии, которые идут с нами, находятся при оружии. Винтовки свои не бросили, а вынесли их с поля боя. Что из того, что из всей гаубичной артиллерии осталась только наша Василиса? Мы её должны сберечь и доставить к месту назначения, каковым является расположение ближайшей кадровой части нашей армии. Я на наших позициях подобрал карту у одного убитого лейтенанта. Так вот, по моим прикидкам, километров через десять, если будем двигаться по этой дороге, мы должны выйти к передовым подразделениям нашего корпуса. Кроме того, я был и остаюсь вашим командиром. Поэтому ставлю задачу, через десять минут возобновить движение, чтобы дойти до вон того леса. – Жигальцов вытянул руку и пальцем указал на чернеющую на горизонте полоску деревьев.

– Не серчай, Яков. Мы же всё понимаем. Это так. Устали очень, – Борис широко развёл руки и, прокрутившись через левое плечо вокруг себя, обвёл ими всех сгрудившихся красноармейцев, как бы говоря, что он выражает общее мнение. – Да только горько нам, что из всего полка только мы вчетвером выжили. Вот и сказали лишнего, не подумавши. Сейчас запряжём лошадей и дальше пойдём.