Читаем без скачивания Мужской день - Борис Минаев

Я позвал его обратно на кухню разными таинственными знаками.

Мама увидела эти знаки и как-то странно фыркнула, но ничего не сказала.

– Пап! – зашептал я. – Ты мне толком объясни! Где цветы? У кого покупать? Сколько они стоят? Что ты на меня все свалил? Свалил и думает, что все в порядке!

– Да ничего я не свалил! – громко зашептал папа в ответ. – Я же тебе говорю: садишься на троллейбус, доезжаешь до Белорусского, там прямо рядом с метро стоят грузины с цветами. Берешь либо большую ветку мимозы за рубль или за рубль пятьдесят, или гвоздики по семьдесят копеек. Ну, может, по восемьдесят. Но только три. Они должны быть красивые на вид, а не пожухлые. Учись, Лева! А то пойдешь потом на свидание к девушке...

– Да ну тебя, пап! – сказал я. – Я же серьезно. А ты опять про свое. Слушай, ну а если мне денег все-таки не хватит?

– Лева! – довольно сердито сказал папа. – Перестань тут ходить. Иди давай спать. Завтра я тебя рано разбужу.

Я пошел, разделся и лег спать.

В темной родительской комнате мама что-то ласково говорила Мишке под слегка мерцающий телевизор.

Я лежал и пытался разобраться в своих чувствах.

Но так и не разобрался.

Утром папа вытащил меня из постели, а сам убежал. Я медленно стал одеваться.

– Это что значит? – жалобно удивилась сонная мама. – А портфель собрать? Ты куда вообще, Лева?

– Мам, – сказал я, – ты не удивляйся, но я скоро обратно приду.

– А!.. – сказала она, зевая. – Понятно. Ну иди-иди. Только в школу смотри не опоздай.

На улице еще вовсю горели фонари, но небо уже чуть-чуть светлело. Было зябко и почему-то страшно. Я дошел до остановки и стал терпеливо ждать троллейбуса.

Он, правда, довольно быстро пришел, с ярко освещенными, но совершенно замороженными окнами, шипучими дверями и душным теплом внутри. Сколько же там было народу!

Все либо спали прямо стоя, либо шипели и ругались.

Остановок было, слава богу, немного, всего пять.

– Белорусский вокзал, – хрипло сказал водитель, и я вывалился наружу вместе со всеми.

На улице, прямо у метро, действительно, уже бойко торговали цветами. Торговцев было так много, что сначала я просто смотрел на них со стороны, боясь подойти ближе.

Они притоптывали на морозе ногами и кричали вразнобой:

– Гваздыки бырем! Розы бырем! Мымозы бырем!

Мимо них сурово ходил туда-сюда милиционер в огромном тулупе. Покупателей пока не было.

Сначала я решил подойти к человеку в грязной дубленке, по которой как будто нарочно долго ходили ногами. Он стоял ближе всех. Я сделал несколько шагов.

...И вся толпа продавцов немедленно ринулась ко мне.

Даже милиционер в тулупе вдруг остановился и стал бдительно следить за всем происходящим.

– Малшик! – заорал человек в грязной дубленке, сверкая в темноте золотым зубом, как прожектором. – Купи розы! За пять рублей отдам! Только для тебя!

Я подумал для вида, и пошел дальше.

– Малшик! – заорал прожектор в дубленке. – За четыре рубля! За три рубля! За восемь рублей тры розы! Слюшай, только для твоей мамы!

Но я даже не оглянулся. Восемь рублей! С ума, что ли, сошел!

Половина продавцов немедленно потеряла ко мне всякий интерес и снова стала мирно топтаться в ожидании клиентов. А другая половина лениво выкрикивала в мою сторону что-то такое невнятное.

– Гваздыки бырем! Мымозы бырем! Иди сюда, дорогой! Иди сюда, мой ласковый! Иди сюда, мой золотой!

Одна русская тетя подошла и просто, без обиняков спросила:

– Сколько у тебя денег?

Но я сразу повернулся к ней спиной.

Я твердо решил сначала выбрать между мимозами и гвоздиками, а потом уже на глазок постараться определить, какие из них более пожухлые.

Но в полумраке мартовского утра было трудно все это разглядеть. Пару раз я просто так прошел между рядами. Потом стал ходить медленно и вдумчиво.

Наконец я понял, что если буду просто так тут топтаться, то обязательно опоздаю в школу, и подошел к толстой тете в пуховом платке.

– Для мамы берешь? – ласково спросила она. Видно, все продавцы уже поняли, что я пугливый, и старались найти ко мне правильный подход.

– Для мамы, – кивнул я.

– Мимозы? – опять задала она наводящий вопрос.

– Мимозы, – послушно кивнул я.

– Вот смотри, – доверительно сказала она. – Смотри на меня. Видишь эти мимозы, да? Прямо с поезда они. Вот смотри, дорогой, я их беру, встряхиваю... вот так – и как будто ничего не было! Видишь, не осыпаются! Они неделю будут у тебя стоять! Понимаешь?

Это опять был наводящий вопрос, и я послушно сказал:

– Понимаю.

– Три рубля.

Я помолчал и подумал.

Пучок мимоз вдруг показался мне маленьким и каким-то жалким.

– Три рубля, – хрипло сказала тетя в платке. – Для твоей мамы. За то, что у ней такой хороший сын.

Я протянул пожилой грузинке свои деньги и быстро побежал на остановку, потому что уже подъехал троллейбус.

В обратную сторону он шел почти пустой, но понемногу начал наполняться – в него на каждый из четырех остановок входили мужчины с разными цветами.

Я смотрел в ярком троллейбусном свете на эти их цветы и чуть не плакал от обиды.

Мои мимозы были самые пожухлые.

В них, правда, сохранился еще тот ярко-желтый солнечный оттенок, который так дорог людям сырой и темной весной, но веточки уже слегка подсохли, и пушистые нежные шарики из ярких, цыплячьих, стали более сухими и темноватыми.

Я вдруг страстно захотел полюбить свои цветы, но не смог.

Нести цветы было почему-то неудобно. Я не знал, как их нести – выставить впереди себя или прижать к груди. Поэтому засунул их за пазуху.

Падал мокрый мартовский снег. Фонари вдруг взяли и погасли.

Мама неожиданно быстро открыла дверь.

– Ой! – сказал она. – Цветы! Купил! Сам! Ну, иди сюда!

Я, волнуясь, произнес такую фразу:

– Мам! Поздравляю тебя! С восьмым марта! С международным женским днем!

Тут мощно заорал Мишка, и мама закричала:

– Поставь в вазу! И беги в школу скорей!

Я бежал в школу и думал на ходу. А вечером решил откровенно поговорить с папой.

– Пап, – сказал я, – скажи честно: зачем все это нужно?

– Что именно? – удивился он.

– Ну... вот это. Цветы, подарки. Почему женский день? Чем женщины лучше мужчин? По-моему, это какая-то ерунда.

Папа задумался.

– Даже не знаю, что тебе сказать... – задумчиво сказал он. – А что случилось-то?

– Да нет, ничего, – пожал я плечами. – Просто очень странный праздник. Не праздник, а какое-то наказание для мужчин, отбывание повинности.

– Ну, знаешь, – нахмурился папа. – Если тебе так сложно для мамы цветы купить...

– Зачем ты все передергиваешь! – заорал я. – Ничего не сложно! Но ведь праздник не у мамы! У всех же женщин! Я же всех их должен поздравлять, по идее! Это же бред!

– Ну что «по идее, по идее», – папа тоже заволновался в ответ. – Никто же не живет по твоей «идее». Поздравляют тех, кого хотят. Или могут. Ты, кстати, полтинник в классе на подарок сдал?

– Сдал, – устало сказал я. – И что?

– Лева! – сказал папа. – Я что-то не пойму, что ты хочешь сказать. Чего ты добиваешься? Чтоб я тебя пожалел?

Тут вдруг выяснилось, что мама стоит за кухонной дверью и боится войти. Но при этом все прекрасно слышит!

– Я за молочной бутылкой пришла, – улыбаясь, сказала она. – А у вас тут такие разговоры. Можно, я все-таки войду?

– Входи, – сказал папа.

Мама вошла, и вместо того, чтобы заниматься своей молочной бутылкой, тоже села за стол.

Она немного подумала и сказала, опять странно улыбаясь:

– Лева! Ты не мучайся! Принимай жизнь как она есть. Ты потом поймешь. Чуть-чуть попозже. А вообще, ты молодец. Сам поехал, купил цветы. Как настоящий мужчина.

– Мам! – сказал я. – Ну вот зачем ты все это говоришь? Ты же знаешь, что это папа меня попросил. А в классе я просто сдал полтинник на подарок. И все. Я же не против. Я просто не понимаю, почему есть такой праздник – женский день? В чем преимущество женщин? Ведь мужского дня-то нет.

Мама вдруг почему-то покраснела.

– Как это нет? – сказала она. – А 23 февраля? Это же и есть мужской день.

– Нет! – чуть не заорал я. – Я так и знал, что ты это скажешь! Но это неправда! 23 февраля – день Красной Армии. Это для военных праздник, а не для мужчин! Почему для мужчин-то праздника нет?

Мама посмотрела на папу. Папа посмотрел на меня.

– Лева! – сказал он умоляюще. – Это такая традиция. Праздник весны, любви, как там еще говорят, я не знаю, праздник, когда всех женщин поздравляют. И мам в том числе. Выражают свою любовь. Ну что тут непонятного?

Тут вмешалась мама:

– Ну что, по-твоему, отдельный праздник для всех заводить? – спросила она горячо. – Для мам, для бабушек, для жен, для сестер, для племянниц, для любимых девушек?

– Ну хотя бы! – сказал я. – Хотя бы какая-то была бы логика.

Настроение у меня окончательно испортилось, и я понял, что ничего хорошего из этого разговора у нас не выйдет.

Разговаривать с раздраженными родителями, скажу я вам, очень неприятное дело. Но и деваться было уже некуда.