Читаем без скачивания Трехгрошовый роман - Бертольд Брехт

Солдат знал маклера Кокса. Ему приходилось носить Коксу письма.

После беседы Фьюкумби с господином Пичемом госпожа Пичем столкнулась с солдатом во дворе. Он в последний раз попался ей на глаза, и потом она охотно рассказывала, какое жуткое впечатление он на нее тогда произвел. Он долго стоял между веревками, на которых сушилось белье, и смотрел на собак. Однако он не подошел к ним, хотя они были не кормлены и уже начинали скулить.

– Бог знает, какие кровавые мысли копошились в эту минуту в его голове, – говорила она вздыхая.

В действительности же у него в голове, вероятно, вообще не было никаких мыслей – разве только мысль о том, сколько стоит защищенная от дождя, но не от холода конура с толевой крышей, которая служила ему пристанищем. Недолго пришлось ему пожить в ней. Он так и не успел осилить полутома «Британской энциклопедии».

Когда он выходил из музыкальной лавки на Олд Оукстрит, в правом заднем кармане его брюк лежал нож; решения он еще не принял.

Почти в то же самое время состоялось свидание госпожи Полли Мэкхит с господином О'Хара на квартире последнего.

Госпожа Мэкхит, сильно волнуясь, рассказала, что она только что нашла у себя в комнате письмо от мужа, в котором он сообщал ей, что ей незачем беспокоиться. До развода дело никогда не дойдет («никогда» было подчеркнуто), в нужный момент он просто обвинит маклера Кокса в прелюбодеянии с ней, у него есть достаточно материала, разоблачающего развратный образ жизни Кокса. Как бы ни был Кокс неповинен в данном конкретном случае, у негр после этого пропадет всякая охота разводить Полли с Мэкхитом.

Она показала письмо; оно было написано наспех, карандашом.

О'Хара был, судя по всему, не очень поражен.

– Кокс в качестве свидетеля! – повторила Полли.

– Ну так что же? – спросил О'Хара, даже не поднявшись с кушетки.

Он только что пообедал и читал спортивный отдел «Таймс».

– Ну так что же? Я этого не хочу!

– Ты изменяла с ним мужу?

– Конечно, нет!

– Отчего же ты тогда не хочешь, чтобы он выступил в качестве свидетеля?

– Оттого что не хочу! Тебе этого достаточно? Я этого не хочу – стало быть, его нужно убрать, пока еще не начался процесс.

– Если я тебя правильно понял, ты хочешь, чтоб его пришили?

– Нет, этого я, конечно, не хочу.

Воцарилось молчание. О'Хара опять погрузился в чтение газеты.

– Ну, так что же? – спросила Полли. – Брось газету! Как ты себя ведешь? Я же тебе задала вопрос!

– Ах да! – сказал О'Хара. – Правильно. Его нужно убрать. А что, собственно, произойдет, если его не уберут?

– Тогда я сама назову человека, с которым я изменяла мужу, – сказала Полли медленно и решительно.

– Вот как? Тогда ты сама назовешь человека…

– Можешь не ухмыляться! У тебя это не выходит. Я ни за что не появлюсь в зале суда рядом с такой комической фигурой, как этот Кокс. Если уж я изменяла мужу, то с относительно приличным мужчиной. Ты видел когда-нибудь Кокса? Это старый козел, а не мужчина, с которым изменяют мужу. Ты тоже не Бог весть что, но у тебя хоть внешность приличная. Для суда тебя хватит!

О'Хара был неприятно поражен. Его немалый опыт общения с женщинами подсказывал ему, что Полли весьма серьезно намеревается назвать его имя в случае крайней необходимости, то есть в том случае, если маклера не уберут вовремя. Но для него это было равносильно преждевременному разрыву с его шефом Мэкхитом, крушению всех его планов, а может быть и еще чему-нибудь похуже. О'Хара знавал Мэкхита еще в ту пору, когда тот назывался Бекетом. Он не всегда был толст и миролюбив.

О'Хара тщательно сложил газету и сел на кушетку.

– А ну-ка, заткнись, – сказал он грубо, – довольно трепать языком. Ступай.

Он понял, что настало время платить. Полли ушла, чтобы не раздражать его еще больше. Она была одета по моде тех времен: шляпа с колесо величиной, крашеные перья, газовая вуаль, зонтик и корсет, выпячивавший зад. Она в этот день нарядилась очень тщательно и разглядывала себя в каждой витрине. Это давало ей возможность одновременно проверять, кто из мужчин на нее оглядывается и кто за ней идет. Она направлялась к мужу в тюрьму.

С Мэком она была очаровательна. Она кокетливо присела на койку, закинула ногу на ногу и, дырявя зонтиком воздух, похвалила Мэка за то, что он остановил свой выбор на Коксе. Этот выбор сведет процесс на нет. Она войдет в зал суда, ткнет зонтиком в маклера, скажет: «Вот с этим человеком я жила?» – и просто расхохочется. Она заливалась смехом, рисуя эту сцену.

Мэк по-прежнему был мрачен. Миллер из Национального депозитного банка прибежал к нему в панике и сообщил о посещении Пичемом банка. Этот Кокс представлял собой серьезную опасность для Пичема и его состояния. Полли ему, как видно, было недостаточно. Но если Пичем не справится с Коксом, то лопнет банк, в котором он с таким трудом добился директорского поста. Мэкхит болезненно ощущал свою роковую связь с тестем и испытывал даже некоторое желание поговорить с ним так, как говорит иной зять со своим тестем, когда благосостоянию семьи угрожает опасность.

Он до такой степени нервничал, что не мог вынести присутствия Полли и вскоре отослал ее домой. Она ушла не раньше, чем он ее поцеловал.

Вскоре после этого у него состоялась весьма серьезная беседа с одним из его людей – Реди. Беседа касалась Кокса. Реди был лучшим из его убийц.

БОЛЬНОЙ УМИРАЕТ

Тем временем Кокс шел вниз по Харроу – стрит, по направлению к Вест-Индским докам. Пичем сказал ему, что он намерен устроить демонстрацию против забастовщиков. Он одел своих людей в солдатские мундиры. Они будут изображать старых солдат, возмущенных своекорыстием докеров, препятствующих доставке британских солдат на театр военных действий. На Олд Оук-стрит изготовлялись плакаты.с надписями: «Вы мешаете нашим товарищам воевать!» и «Смотрите, чем пожертвовали мы!».

Маклеру хотелось посмотреть на свалку. Впрочем, по словам Пичема, ничего особенного не ожидалось; важней всего было то, что он уговорился с газетами раздуть это дело.

В Лаймхаузе у пристали маклер повстречался с Бири. Управляющий Пичема казался очень возбужденным и сообщил ему, что до обеда Пичем отменил было демонстрацию, после обеда опять назначил ее; однако всех участников не удалось своевременно оповестить, так что в результате получится довольно плачевное зрелище. Бири убежал, подавленный, спасать, что еще можно было спасти.

Кокс свистнул. Значит, Пичем сначала забастовал, а потом возобновил работу.

Чем ближе он подходил к докам, тем больше народу попадалось на его пути. На всех углах стояли люди, но еще большее количество их шло, как и он, по направлению к докам. Казалось, что все чего-то ожидали. На его расспросы ему ответили, что у доков собрались на демонстрацию инвалиды войны. – Толпа становилась все гуще.

Было как раз время, когда должна была заступить новая смена. Те рабочие, которые не присоединились к забастовщикам, покидали доки. Так как до сих пор не произошло еще ни одного столкновения, администрация отказалась от мысли увезти штрейкбрехеров с места работы на лодках. Им пришлось следовать между двумя шпалерами забастовщиков.

Из района доков явственно доносился какой-то шум.

Пройдя еще несколько кварталов, маклер опять встретил Бири. Он пробирался сквозь толпу, сплошной массой устремлявшуюся к докам. Несколько минут они стояли рядом, стиснутые толпой.

– Все-таки демонстрация получилась довольно внушительная, – возбужденно рассказывал управляющий. – Наших людей в ней не больше трети, но вы не поверите: пришли настоящие инвалиды! Все улицы впереди забиты ранеными солдатами, самыми что ни на есть настоящими. На это мы, разумеется, никак, не рассчитывали. Нашим людям мы платим за участие в демонстрации – оно и понятно, что они пришли. Кроме того, сами они не нюхали пороху. Но те, что явились по доброй воле, – настоящие солдаты! Они всерьез обвиняют докеров в том, что те не желают приносить жертвы нации! Вы слышите, как там орут? Это не рабочие орут на штрейкбрехеров, а солдаты – на бастующих рабочих, притом солдаты с продырявленной шкурой. Сначала мы хотели нанять настоящих инвалидов. Господин Ничем утверждал: они получают столь ничтожную пенсию и терпят такую нужду, что за несколько пенни пойдут на все, даже на демонстрацию в пользу войны. Но потом мы отказались от этой мысли, потому что наши собственные люди показались нам надежней. А теперь выясняется, какую оплошность мы совершили бы, если бы дали им денег! Они пошли бы даром! Человеческую глупость трудно переоценить! Эти люди без рук, без ног, без глаз все еще стоят за войну! Это пушечное мясо всерьез считает себя нацией! Уму непостижимо! С ними еще многое можно сделать, поверьте мне! Вот и у нас есть такой тип, некто Фьюкумби, без одной ноги. Но он совершенно неспособен на такие вещи! Впрочем, он уже вкусил от мирной жизни, а те, там, впереди, как видно, еще нет. Просто невероятно! Я всегда говорил: только бы побольше войн, за время войны шансы на наживу возрастают прямо-таки чудовищно; на свет Божий вылезают инстинкты, о которых раньше никто понятия не имел, – надо только уметь использовать их, и тогда любое дело у вас выгорит без всякого капитала. Просто прелесть!