Читаем без скачивания Сердце из нежного льда - Светлана Демидова

Коньяк уже чуть ли не булькал у Сергея в горле, когда после инцидента с господином Колымагиным вдруг выяснилось, что Алла не замужем. Для чего она водит его за нос? Отказала в свидании, а сама развратничает с младенцем! Потаскуха! Ну ничего… Он всем откроет на нее глаза, и ей ничего не останется, как упасть в его объятия. А он еще поупрямится, прежде чем снизойдет до нее. Остаток вечера Сергей помнил плохо, зато до конца своей жизни не забудет последующий за ним день, когда они узнали, что Игорь погиб. Татьяна рыдала, как никогда в жизни, и кричала, что это он, Сергей, во всем виноват. Это он непристойно напился, испортил всем вечер, они вынуждены были уйти раньше, чем планировали, и именно поэтому Игорь попал под машину. Если бы они спокойно сидели в кафе, машина вылетела бы на пустой тротуар, и в худшем случае пострадал бы сам пьяный водитель, что ему было бы поделом. Сергей находил ее доводы справедливыми и опять мечтал увидеть Аллу. Может быть, после потери Игоря она станет мягче, терпимей, и он сможет утешить ее в горе. Он принесет ей свое покаяние, прижмет ее красивую голову к своей груди и скажет, что готов отдать за нее жизнь, как десять тысяч Татьяниных братьев. Ему уже казалось, что он любит Аллу самой страстной любовью, которой не помеха ни чья-то глупая смерть, ни ничтожная жизнь Татьяны и ее сына.

Приняв на грудь для храбрости рюмашку коньяку, фляжную бутылочку которого теперь всегда хранил во внутреннем кармане куртки или пиджака, Сергей решил навестить Аллу и поговорить наконец с ней начистоту. Теперь, когда Игоря нет, им никто и ничто не помешает объединить свои жизни. Она по-прежнему живет на Владимирском. Это хорошо. От Лиговки, где находится их с Татьяной квартира, туда можно вполне дойти пешком. Прогуляется заодно.

– Куда это ты собрался на ночь глядя? – В коридор выскочила Татьяна и подозрительно прищурилась.

Сергей посмотрел на часы. 22.30. Отлично. Он скользнул взглядом по ненавистному фланелевому халату жены в дикую фиолетово-желтую клетку и ответил:

– Прогуляюсь. Сигарет куплю. Куда еще можно пойти в половине одиннадцатого! – Он хотел добавить: «Не волнуйся!», а потом подумал, что ему абсолютно все равно, будет она волноваться или нет, решил быть честным и промолчал.

Татьяна в своем бабьем халате встала в проеме входных дверей.

– Я знаю, ты к ней… – сказала она, и подбородок ее задрожал. Женских слез Сергей не выносил, поэтому ему все-таки пришлось соврать:

– Не говори ерунды! Я же сказал, что иду за сигаретами… и немного прогуляюсь заодно…

Он довольно грубо отодвинул жену от дверей и открыл дверь.

– Пап, ты насовсем? – услышал он за спиной тонкий детский голос.

Сергей в ужасе обернулся. В коридоре стоял сын, босой, в голубой мятой пижаме, без очков, щуплый и нелепый. Неужели он что-то чувствует? Вполне возможно… Такие убогие иногда обладают даром провидения и другими всякими дарами тоже…

– С какой стати насовсем? – фальшивым голосом ответил ему Сергей. – Я маме уже сказал: иду за сигаретами. Скоро вернусь, а вы ложитесь спать. – И, избегая смотреть в близорукие глаза сына, выскочил на лестничную площадку.

Закрыв за собой дверь, Сергей резко выдохнул тлетворный воздух собственной квартиры и втянул в себя тухлый запах подъезда, который показался ему благоуханным ароматом свободы. Он решил пройти кружным путем, через Невский проспект.

Главная улица города встретила его огнями, подсвеченными рекламными щитами, большим количеством фланирующей туда-сюда молодежи и иностранцев. Ночная жизнь северной столицы только-только начиналась. Сергей в своей серой курточке горожанина со средним достатком чувствовал себя здесь инородным телом. Один сосунок в кожанке, утыканной металлическими шипами, спросив сигарету, даже назвал его папашей. Нашел себе папашу! Впрочем, когда он, Сергей, только приехал из Ростова в Ленинград поступать в институт, сорокалетние казались ему даже не папашами, а древними старцами. А Невский и тогда был так же хорош, хотя огней было меньше, не было крикливой иностранной рекламы, а ночная жизнь таилась в задних комнатах кафе и ресторанов, закрывавшихся в 23.00, и не лезла так нагло на глаза. А он, Сергей, очень быстро сроднился с Ленинградом и стал считать его своим городом. Он даже смену климата перенес нормально, не страдал от сырости с промозглостью и почти не болел. Он тогда и сам был не менее великолепен, чем этот город. Он был молод, красив, умен и удачлив. Перед ним расстилались самые замечательные перспективы на необозримом поле деятельности. Он чувствовал себя хозяином жизни и был уверен, что так будет всегда. Прошло всего лишь чуть больше десяти лет, и что? Он оказался у разбитого корыта, на обочине, сбоку… Все, что выставлено в витринах дорогих магазинов Невского, ему не по карману. Он даже не может позволить себе зайти в эти стеклянные дворцы с секьюрити у дверей, разодетыми в такого же типа костюмы-тройки цвета мокрого асфальта, в котором он ходил свататься к Ульвии, только с поправкой на современную моду. Вся эта жизнь не для него… Он вздохнул, вытащил из кармана полную пачку «Золотой Явы», закурил и столкнулся с молодой чуть подвыпившей парой. Парень был в длинном черном пальто и с волосами до плеч, перетянутыми на лбу кожаным ремешком. На его девушке были узенькие джинсики и короткая кожаная курточка, обнажившая голый живот с бусиной пирсинга на пупке. Сергей поежился за девушку от холода и с сочувствием заглянул ей в лицо. Девушка явно не мерзла. Она была очень хорошенькой, но Сергей сразу понял, что против Аллы она – ничто. У него резко улучшилось настроение. Он подмигнул девчонке и поспешил к Владимирскому проспекту.

На Владимирском народу было гораздо меньше. Он был не так пышно расцвечен и уже, похоже, погружался в сон. Сергей не без труда нашел Аллин дом и вошел в подъезд, мысленно поблагодарив его жителей, которые не удосужились еще провести домофон и запереться, таким образом, от непрошеных гостей.

Подъезд был все таким же: широкая лестница со щербатыми ступенями, истертыми ногами жителей до довольно-таки глубоких вмятин, тяжелые чугунные решетки перил, выложенные кафельными шашечками площадки. Только, похоже, за плетеной проволочной сеткой поселился новый лифт. Точно, новый. Старый был деревянным и похожим на двустворчатый шкаф. Его и открывать надо было самостоятельно за ручку, как шкаф, а внутри у него было зеркало, потускневшее от времени и с отставшей кое-где амальгамой. Теперь за сеткой находилась обычная стандартная кабина, покрытая коричневым пластиком. Нет… Он не поедет на лифте… Он поднимется пешком, чтобы потянуть время… Что-то ему вдруг стало страшно. Что он скажет Алле? А если она пошлет его подальше? Что тогда? Конец жизни? Он ни за что не вернется к клетчатому халату и мятой голубой пижаме! Ни за что!