Читаем без скачивания Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

Когда наконец прошли условленные две недели и город забурлил перед Лурлиниадой, Фьеро пошел к заколоченному амбару. Он боялся застать его пустым, но Эльфаба была на месте, готовила для него пирог с овощами. Ее драгоценный Малки с любопытством совался в муку, а потом оставлял белые следы по всей комнате. Разговор никак не клеился, пока кот-исследователь не свалился со стола вместе с миской овощей, чем рассмешил их обоих.

Фьеро решил не рассказывать о встрече с Глиндой и Кропом. У него не хватило духу. Эльфаба так старалась отгородиться от прежних друзей, что сейчас, когда после пяти лет самоотверженной работы она приблизилась к чему-то очень важному, казалось жестоким напоминать ей о них. Сам Фьеро сомневался в пользе анархии (как, впрочем, и во всем: сомневаться было легче, чем верить). К тому же, несмотря на случай с Медвежонком, надо было сохранять хорошие отношения с властями — ради своего народа.

Не рассказал он и про то, что Нессароза с няней были в городе («Они вполне могли уехать», — убеждал он себя). Эгоистичное желание не усложнять себе жизнь пересилило потребность поделиться новостями.

— Знаешь, — сказала Эльфаба ночью, когда сквозь причудливые морозные узоры на окне пробивался звездный свет. — Уехал бы ты из города до Лурлиниады.

— А что, грядет конец света?

— Я же тебе говорила: не знаю, не должна знать. Но чему-то конец точно настанет. Лучше бы ты уехал.

— Никуда я не поеду, даже не проси.

— Я, между прочим, окончила заочные курсы магии. Будешь себя плохо вести — превращу тебя в камень.

— Ты и так уже кое-что превратила у меня в камень. Твердый-твердый.

— Хватит! Перестань!

— Безжалостная женщина! Смотри, ты опять меня околдовала. У него теперь одно на уме…

— Прекрати, Фьеро! Перестань, говорю! Я серьезно. Я хочу знать, где ты собираешься встречать Лурлиниаду. Чтобы быть за тебя спокойной. Скажи, где?

— То есть? Разве мы не вместе ее встречаем?

— Я работаю. — Эльфаба скривила лицо. — Приду только утром.

— Тогда я тебя здесь подожду.

— Исключено. Хоть я и заметала следы, сюда в любую минуту может нагрянуть облава. Нет, слушай меня, ты останешься в гостинице и примешь ванну. Долгую приятную ванну. На улицу не выходи. Обещают снег.

— Да ты что! Чтобы в канун Лурлиниады я сидел в ванной один-одинешенек?

— Можешь нанять себе компанию. Какая мне разница!

— Неужели никакой?

— Главное — держись подальше от людных мест. От театров, ресторанов, от любой толпы. Обещаешь?

— Если бы ты сказала, чего именно избегать, было бы проще.

— Проще всего тебе вообще уехать из города.

— Нет, проще всего тебе сказать, куда именно…

— Все, хватит! По большому счету не важно, куда ты пойдешь, главное — будь осторожен. Хоть это ты можешь пообещать? Оставайся внутри, в приличных местах, не суйся в пьяные толпы.

— А можно зайти в церковь и помолиться за тебя?

— Нет! — рявкнула Эльфаба таким тоном, что он перестал подшучивать над ней.

— И чего ты за меня так боишься? — спросил он Эльфабу, хотя вопрос был к самому себе. — Что ценного в моей жизни? Жена в горах, знакомая, но не любимая, чье сердце высушено многолетним страхом перед будущей свадьбой. Трое детей, до того робеющие перед своим отцом, арджиканским князем, что почти никогда не подойдут к нему. Измученный кочевьями народ с теми же стадами, молитвами и бедами, что и пятьсот лет назад. И я, со своим скудным умишкой, без явных целей, талантов и доброты к миру. Что ценного в моей жизни?

— Я тебя люблю, — просто сказала Эльфаба.

— Тогда решено, — ответил Фьеро и ей и себе. — Я тоже тебя люблю и обещаю быть осторожным.

«За нас обоих», — добавил он про себя.

Пришлось ему опять следить за ней. Любовь всякого превратит в охотника. Эльфаба шла по улицам в длинном темном платье, похожем на монашескую рясу, и остроконечной широкополой шляпе, под которую заправила волосы. Вокруг шеи и подбородка был повязан фиолетовый платок с золотистой вышивкой, хотя длинный крючковатый нос таким платком, конечно, не скроешь. На руках у нее сидели элегантные перчатки, необычайно хорошенькие, но надетые, видно, не за красоту, а для ловкости пальцев. На ногах — большие ботинки с железными мысками вроде тех, которые носят шахтеры-марраны.

Если не знать заранее, что у нее зеленая кожа, то таким темным вечером под снегопадом ни за что не догадаешься.

Эльфаба шла не оглядываясь: возможно, не хотела привлекать к себе внимание, а может, ей было все равно, следят за ней или нет. Ее путь лежал мимо главных площадей города. На площади Святой Глинды она зашла в ту же самую церковь, где Фьеро впервые ее встретил. Зачем? Чтобы получить окончательные инструкции или (боже упаси!) помолиться перед заданием? Ответа он так и не узнал. Через минуту Эльфаба уже выпорхнула наружу.

Она перешла Судебный мост, прошла по набережной Озмы и свернула на Королевскую аллею, уставленную ныне пустеющими розариями. Снег не давал ей покоя: она все плотнее куталась в плащ. Потом ее тонкая фигурка в непомерно больших ботинках свернула в запорошенный снегом Олений парк (где, надо ли говорить, не осталось ни Оленей, ни даже оленей). Пригнув голову, Эльфаба шагала мимо памятников героям прежних эпох. Само время, казалось, смотрело глазами каменных истуканов и не замечало, как предвестница революции идет на зов судьбы.

Кого бы ни назначили мишенью Эльфабе, это явно был не Гудвин. Она не обманывала: она была недостаточно проверенной и слишком заметной, чтобы ее выбрали для покушения на Волшебника. Тем вечером Гудвин должен был открывать антироялистскую «Выставку праведной борьбы» в Народной академии искусства и механики недалеко от дворца, однако у конца Шизской улицы Эльфаба свернула в другую от дворца сторону, в фешенебельный район Золотая Гавань. Значит, она участвует в какой-то диверсии или пытается устранить возможного наследника или союзника Гудвина. Она шла мимо роскошнейших домов города, мимо суровых охранников и дворников, расчищающих мостовую, шла уверенно, не оглядываясь ни назад, ни по сторонам. Фьеро чувствовал, что в выходном плаще привлекает к себе больше внимания, чем Эльфаба.

На другом конце Золотой Гавани располагался известный театр «Мистерия». Маленькая симпатичная площадь перед ним была залита белым светом и обвешана зелеными и желтыми гирляндами. Видимо, ожидалось какое-то праздничное выступление. Все билеты были уже раскуплены, о чем честно предупреждала табличка у входа. Внутрь еще не пускали, и около театра начата собираться толпа. Торговцы продавали горячий шоколад в высоких стаканах. Группа ребят распевала озорные песни на мотив лурлинианских гимнов к заметному неодобрению стариков. Кругом — на фонари, на театр, на людей, на горячий шоколад и грязь под ногами — падал снег.