Читаем без скачивания Мастер Баллантрэ - Роберт Стивенсон

— Сударыня, — обратился я к ней, — сударыня… — Но она не обращала на меня ни малейшего внимания и не отвечала мне ни слова.

Видя, что тут делать нечего, я принялся собирать письма, разбросанные по столу, и первое, что я заметил, было то, что когда я сложил их вместе, пачка показалась мне гораздо меньше, чем прежде. Я пересмотрел все письма один раз, затем второй, но переписки между мастером Баллантрэ и товарищем министра, на которую я возлагал в будущем такие великие надежды, я доискаться не мог. Я взглянул в камин и увидел между горящими углями куски сожженной бумаги.

Заметив это, я забыл все светские церемонии и воскликнул громче, чем следовало в комнате больного:

— Боже милостивый! Сударыня, что вы сделали с письмами, которые я вам дал, скажите мне, что вы с ними сделали?

— Я сожгла их, — ответила миссис Генри, взглянув на меня. — Совершенно достаточно, да, я нахожу, что даже слишком достаточно, что вы и я, мы прочли эти письма.

— Нечего сказать, хороший поступок с вашей стороны! — сказал я. — И все это вы сделали для того, чтобы спасти репутацию человека, который так же спокойно предавал своих товарищей и способствовал тому, что кровь их проливалась, как я переливаю из одной чернильницы в другую чернила.

— Чтобы спасти репутацию семейства, в котором вы служите, мистер Маккеллар, и для которого вы уже так много потрудились, — сказала она.

— Я не желаю больше служить в этом семействе! — закричал я. — Что вы сделали со мной! Вы отняли у меня оружие, вы всех нас обезоружили. Если бы у меня в руках были эти письма, то я имел бы над ним власть, а теперь что я могу сделать? Ровно ничего. Мы знаем, что это за человек, а между тем мы не имеем права запереть дверь и не пустить его, так как у нас нет никаких улик против него и никаких доказательств его преступной деятельности. У меня в руках было такое доказательство, и вы отняли его у меня. Теперь, если он жив, то он может хоть завтра пожаловать к нам, и мы будем сидеть с ним за одним столом и обедать, будем гулять с ним, а по вечерам играть с ним в карты, чтобы доставить ему удовольствие, и чтобы он не скучал. Нет, сударыня, пусть Бог по великому Своему милосердию простит вас, если Ему это угодно, но я никогда в жизни не могу простить вам того, что вы сделали.

— Я удивляюсь, мистер Маккеллар, насколько вы наивны, — сказала миссис Генри. — Разве подобного рода люди, как мастер Баллантрэ, дорожат своей репутацией? Нисколько. Но он отлично знает, насколько высоко мы ставим свою, и знает, что мы скорее умрем, чем согласимся его выдать, так как и наша фамилия будет опозорена, если мы это сделаем. И вы думаете, что он настолько прост, что не сознает этого? Вы говорите, что я отняла у вас оружие! Но что такое ваше оружие, когда против него его употребить нельзя? Если бы вы пригрозили ему вашим оружием, то он бы только улыбнулся, и больше ничего. Он отлично знает, что семейство его не выдаст, а что касается того, какого оно о нем мнения, так это его нисколько не трогает. Такие люди, как он, которые решаются на подобные подлые поступки, даже не понимают, насколько низко они падают в глазах других, так как не считают возможным, чтобы их презирали за то, что, по их мнению, вовсе не достойно порицания. С такими людьми бороться нельзя: у них нет совести, стало быть, против них весьма трудно действовать. — Последние слова она выговорила каким-то отчаянным голосом, а затем продолжала более спокойным тоном: — Нет, мистер Маккеллар, тут делать нечего. Я в продолжение всей ночи думала об этом. Имеете ли вы в руках доказательства или не имеете вы их, это решительно безразлично: он имеет право, когда ему угодно, явиться сюда; он, несмотря на все свои дурные поступки, законный наследник поместья Деррисдир-Баллантрэ. Если бы милорд даже пожелал сделать главным наследником бедного Генри, то это невозможно, так как пока мастер Баллантрэ жив, все в поместье будут считать его наследником и не захотят подчиняться мистеру Генри по той причине, что они его не любят. Я уверена, что в первый же раз, как Генри покажется в качестве наследника поместья на улице, его забросают камнями. Если бедный Генри умрет, тогда дело другого рода. Если лорд пожелает отнять у мастера Баллантрэ его права, то законной наследницей поместья сделается моя дочь, и тогда я посмотрю, кто осмелится отнять его у нее. Но пока мой бедный Генри жив, мы ничего не можем сделать, если бы даже человек этот вернулся, мы должны терпеть, и больше ничего.

В общем, я был согласен с миссис Генри и находил, что она правильно рассуждает, хотя все-таки досадовал на нее за то, что она сожгла драгоценные документы, и, несмотря на то, что она старалась оправдаться передо мной, в душе осуждал ее за этот поступок.

— Не будем говорить больше об этом, — сказал я наконец. — Я могу сказать только одно, что чрезвычайно сожалею, что отдал вам документы в руки, и что вы распорядились с ними так бесцеремонно. Что касается до того, что я сказал, что не желаю более служить у вас, так это я сказал сгоряча, и я не имею намерения покидать ваше семейство, если только вы ничего не имеете против того, чтобы я остался. Я привык к вашему семейству и люблю и семейство, и поместье Деррисдир, как будто я член вашей семьи и Деррисдир моя родина.

Я должен отдать миссис Генри справедливость, что она ничуть не рассердилась на меня за мою горячность и говорила со мной в этот день так же любезно, как всегда. Мы остались такими же друзьями, как и прежде.

В тот же день я с радостью заметил, что мистеру Генри лучше, и спустя несколько дней после этого он пришел в себя и начал понемногу сознавать, что вокруг него происходит. Миссис Генри стояла как раз у его ног, когда к нему вернулось сознание, но он не заметил ее и, приподнявшись немного на постели, снова опустился на подушки и затем крепко заснул. Это был не сон, а какая-то летаргия, в которую он погрузился вследствие слабости после высокой температуры, которая столько времени не спадала. С этого дня он хотя и медленно, но заметно поправлялся. У него появился аппетит, и силы начали восстанавливаться. Спустя несколько недель он начал полнеть, а меньше чем через месяц после того дня, как он пришел в сознание, его уже начали вывозить в кресле на террасу.

Но по мере того, как мистер Генри поправлялся, меня и миссис Генри начинала мучить забота, насколько происшедшее до его болезни событие занимало его мысли, думал ли он о нем или же оно изгладилось из его памяти? Каждый день мы со страхом ждали, что у него проявятся симптомы, указывающие на то, что он мучится воспоминанием о случившемся, но день за днем проходил, и мы ничего не могли заметить, что бы указывало на то, что он нравственно страдает.