Читаем без скачивания Том 7. Гидеон Плениш. Статьи - Синклер Льюис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доктор Плениш чувствовал, что в них воплощены мощь и темпы нашего века, и отсюда легко рождалось ощущение, будто он сам их построил. Он уже слышал голос некоего оратора, может быть, сладкоречивого профессора Кэмпиона:
«…высокая честь представить вам доктора Плениша, ибо он больше чем кто-либо другой из наших современников оказал влияние не только на политическую философию, но и на реконструкцию своего родного города Нью-Йорка, где с незапамятных времен проживали его предки. И благородные очертания старинных дворцов, в одном из которых работает многотысячный персонал ДДД, и продуманные обтекаемые формы зданий нового архитектурного стиля, ныне широко известного под названием Пленишевского, или нео-Франк-Ллойд — Райт…»
Доктор догрезил свою блаженную грезу и вернулся к делам и к попечениям Бонни Попик, подвижной двадцативосьмилетней особы, которая так умела ценить его юмор, что порою смеялась, даже когда он не имел в виду сказать что-нибудь смешное. Войдя в кабинет, он застал ее со щеткой в руке: она чистила его пальто и шляпу; потом она поправила стеклянный щиток вентилятора на дальнем окне кабинета.
Она презрительно усмехнулась:
— Многоуважаемая миссис Хеннесси уверяет, что у нее сегодня насморк.
На условном языке ДДД это значило: «Я люблю вас гораздо больше, чем эта плоскогрудая старая кошка, а постыдилась бы ревновать, как она, — вечно представляется больной, чтобы привлечь ваше внимание. И я знаю, что вы верны своей глупой наседке-жене — мужчины вообще дураки, — а все-таки я целый день с вами, больше, чем ваша жена и чем все другие, особенно эта Хеннесси, чтоб ей пусто было!»
Он прочел корреспонденцию, которую она заранее вскрыла и сложила аккуратной стопкой на его столе. Он любил это занятие: он вырастал в собственных глазах оттого, что его одновременно ругали и английским тори, и русским коммунистом, и самодовольным провинциалом; интересовались его мнением, приглашали его выступать в клубах и колледжах.
Он стал диктовать ответы с быстротой машины. Только одно письмо немного смутило его: письмо от мистера Джонсона из Миннеаполиса — бесплатного директора местного узла ДДД.
Мистер Джонсон из Миннеаполиса был и никем и всеми сразу. Когда доктор Плениш думал о нем, ему мерещился то адвокат, то редактор газеты, то фермер, то лавочник, то секретарь профсоюза, то миллионер-лесозаводчик. Он глотал интеллектуальную манну, которую посылали ему профессиональные манноторговцы, но в нем чувствовалось что-то ненадежное. В любую минуту он мог заявить претензию, что в манну подмешана сода.
Сейчас мистер Джонсон из Миннеаполиса писал:
«Не нравится мне, как у нас идут дела на здешнем энергоузле ДДД. Считается, что узел функционирует, и в Ваших бюллетенях Вы утверждаете, что мы «процветаем и ведем нужнейшую работу по ознакомлению граждан скандинавского происхождения с идеалами американизма».
Не знаю. Вот уже месяц, как мне не удается собрать заседание комитета, а наши кружки истории и английского языка для иностранцев и пр. и пр. существуют только на бумаге, да и не вижу я, что, собственно, мы могли бы рассказать о демократии шведам, норвежцам и датчанам.
Сам я вступил в члены ДДД потому, что мне не давала покоя мысль, что в наше время нельзя только зарабатывать на жизнь и больше ни о чем не думать. Сознаюсь, я сделал большую глупость. Меня ослепили ученые степени и звания в Вашем списке директоров. А теперь я призадумался.
Вероятно, было бы очень нехорошо, если бы люди никогда не говорили об общественных делах, но я вот все думаю: пожалуй, не лучше, когда мы делаем из этих дел тайну, проникнуть в которую может только ДДД.
Все эти сведения «из секретных источников», что Вы присылаете нам для распространения среди фермеров, порядком устарели. Их еще на быках через Аллеганские горы переправляли. Вы раз за разом сообщаете нам, что Зек Биттери — фашист. Да мы здесь уже двадцать лет знаем, что Зек не то что за тридцать — за пятнадцать сребреников продаст кого угодно. Вы бы рассказали нам что-нибудь поновее. Вот, например: есть ли среди членов ДДД фашисты, которые жертвуют Вам деньги, чтобы прослыть патриотами?
Беспокоит меня вся эта болтовня. Еще со времен Вольтера, а тем более со времен Маркса разные авторитеты в самых противоположных областях стараются перекричать друг друга. Столько появилось нового во всех областях — от психиатрии до конхилиологии,[143] от дегустации старых вин до авиационных рекордов, — что всякому мыслящему человеку, сколько бы он ни читал, неловко становится за свое невежество, и он обращается за помощью к признанным авторитетам.
Так вот, если эти авторитеты будут пичкать нас разной дрянью, они могут принести страшный вред Простому Человеку (вроде меня). Они породят в нем отвращение ко всякому авторитету, и тогда ему останутся только комиксы или анархия».
Доктор Плениш недовольно повел носом. — Чудак этот мистер Джонсон из Миннеаполиса, а? Теперь я вспомнил, кто это. Он постоянно критикует то, чего не понимает. Ну-с, будем отвечать.
Под его диктовку Бонни Попик написала мистеру Джонсону, что глубокий анализ, которому он подверг наблюдающееся ныне смешение языков, доставило доктору Пленишу истинное удовольствие, и не разрешит ли он зачитать его письмо на заседании правления, и доктор Плениш не сомневается, что под руководством такого недюжинного человека, как мистер Джонсон. Миннеаполисский Энергоузел вскоре снова заработает на полную мощность.
В сущности, это письмо встревожило доктора несколько больше, чем он хотел признать.
В его циркулярах упоминалось о девяноста семи действующих энергоузлах, существование которых оправдывало просьбы об увеличении взносов и скорейшей их присылке. На самом же деле функционировало только шестнадцать, и, если бы это обстоятельство раскрылось, щепетильные жертвователи могли, чего доброго, решить, что ДДД — организация дутая, и отказать ей в поддержке.
Однако эти соображения мучили его недолго. В конце концов как можно руководить общественной мыслью, если допускать, чтобы тебя сбивали с толку всякие мистеры Джонсоны из всяких Миннеаполнсов, погрязшие в провинциальном невежестве, вдали от директора-распорядителя Динамо Демократических Директив?
— Посмотрел бы я, как они справились бы с моей работой, — сказал он Бонни Попик, привычно ожидая ее похвал.
В утренней почте оказалось одно весьма приятное письмо — от преподобного Элмера Гентри, председателя комитета ДДД по делам эмблем и знаков отличия.
Доктор Гентри, исключительно ревностный служитель церкви, произносивший семисложные слова с такой же легкостью, как коротенькое слово «черт», обладал вдобавок настоящей деловой жилкой. С согласия полковника Мардука — поскольку новая затея сулила рекламу ДДД, а ему ничего не стоила, — доктору Гентри и доктору Пленишу было разрешено торговать значками ДДД за собственный риск и страх. За последние полгода выручки с этого филантропического предприятия хватило доктору Пленишу на уплату за белье и обувь Пиони, а доктору Гентри — на приглашение для помощи в его богоугодных делах новой секретарши, имевшей степень магистра искусств и очень красивой.
Проект значка ДДД был художественно выполнен по их заказу крупным специалистом, и значок этот, прикрепленный к лацкану пиджака, почему-то создавал впечатление, что обладатель его был офицером в первую мировую войну.
Перечислить телефонные звонки, то и дело нарушавшие литературное вдохновение доктора Плениша, значило бы нарисовать удручающую картину человеческого эгоизма. Задуматься о том, сколько людей предлагали ему бесплатно выступать с речами, сколько конкурентов по торговле ораторским искусством жаждали призанять у него идей относительно Авраама Линкольна, значило бы пережить тяжелые минуты. Но наконец доктор забыл эти неприятности, погрузившись в чистые восторги творчества.
Каждую неделю он писал длинное Письмо в Редакцию, которое посылалось в одну из нью-йоркских газет, а также в десяток других газет, выходивших в ряде стратегических пунктов за пределами Истинного Иерусалима. Нередко случалось, что газеты печатали эти письма, и даже многоопытный полковник Мардук признавал, что как реклама они чрезвычайно полезны.
Откинувшись на спинку кресла, почесывая бородку и блаженно зажмурившись, доктор диктовал Бонни:
«Редактору.
Сэр!
Еще Фукидид[144] сказал афинскому народу, что — кавычки — в единении не только сила, но и радость, какой не познать отшельнику — кавычки закрыть, нет, постойте, вдруг там какой-нибудь бездельник знает греческий язык, лучше, пожалуй, я сам придумаю имя того мудреца, который должен был это сказать, напишите — гм, минуточку — напишите: Герозоф — Г-Е-Р-О-З-О-Ф, кажется, звучит по-гречески. Переправьте имя, и дальше, после кавычек: