Читаем без скачивания Смерть Вазир-Мухтара - Юрий Тынянов

18

Перед самым отъездом он получил из Тифлиса известие, что генерал Сипягин скончался скоропостижно, не дождавшись приезда генерала Паскевича. Он выехал на парад в бурную осеннюю погоду слишком легко одетый, сразу же почувствовал себя дурно, слег, велел никого не допускать и в сутки умер. Перед смертью был спокоен, распорядился насчет своих похорон и, умирая, смотрел на свои ордена, которые велел положить на постельный столик. Генерал Паскевич поручил разборку бумаг покойного Завилейскому. Говорят, найдены большие беспорядки. Тогда же скоропостижно скончался фабрикант господин Кастеллас. Бумаги его опечатаны. Опекуном над вдовою назначен доктор Мартиненго. Грибоедов немного подумал над листком. Потом усмехнулся. Ничего не изменилось. "Хотите верьте, хотите нет... Россия-с... " Вот тебе и Россия-с. Вот тебе и... Баярд. Он махнул рукой. Он распорядился перевезти Нинины вещи к Макдональдам. Немыслимо оставаться ей одной в пустынной миссии. Макдональды очень любезны и отвели ей лучшую половину, у них тепло. Нянька Дареджана хлопотала, ворчала. Дом сразу же опустел, и голоса стали в нем раздаваться гулче - дом, как музыкальный инструмент, отметил предстоящий отъезд. Когда он прощался с Ниной в уже чужой, захватанной сапогами комнате, она ничего не сказала ему, прижалась и заплакала. Он опустил глаза, заколебался. Она ведь была очень покорна и так легко обо всем говорила; его иноземное счастье. Он крепко ее обнял. Все-таки он очень любил ее. Он подумал, что нелегко ему будет без нее. И снова улица, музыка барабанов, проводы, Назар-Алихан на пляшущей лошади, пестрый караван его людей, тюки, катеры, конские копыта, бьющие, как молотки, в сухую мерзлую землю. Только снег хлопьями, очесьями падал и быстро таял. Кучка верховых казаков, восемь пар, мотались на седлах; человек тридцать прислуги возились еще у повозок; армяне, грузины, тифлисские немцы, которые присоединились к каравану, выглядывали из мокрых крытых телег. Свита Назар-Али-хана стояла поодаль. Богатые чепраки были подмочены и грубы, как войлок бродячего цирка, а персиянская толпа дрожала от холода и любопытства. - Вазир-Мухтар, - толкнул старик персиянин другого. - Сахтыр, - ответил тот и тряхнул головой горько. У него было пепельное лицо и красная борода. Грибоедов услышал это и тотчас забыл. Когда тебризские ворота чернели уже за ними и караван стал тем, чем и был на самом деле, - нисколько не сильною и даже жалкою горстью конных, неповоротливым маленьким обозом катеров, медленно и покорно бредущими животными, равнодушными людьми, - Грибоедов рассеянно спросил у доктора Аделунга: - Что такое сахтыр? Доктор достал из кармана небольшой словарик, листнул его и чуть не свалился с седла. Потом наконец нашел. - C?ur dur, жестокое сердце, - прочел он, - может быть, есть и другое значение, но это издание уже старое. Грибоедов не слушал его. Он думал: не повернуть ли назад?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Самсон-хан выдавал дочку замуж за наиб-серхенга Скрыплева. Хоть он и был исламского закона, хоть любимая дочка мало отличалась от других ханских дочек, но все же у него была в доме некоторая свобода, в противность персиянским обычаям. Обед, например, был общий, и, если к Самсону приходили его подчиненные, дочки не вскакивали и не удалялись тотчас же в андерун, а только закрывали лицо чадрами. Есть было неудобно, а чадры скоро сползали с лиц. Его никто не осуждал, он был на особом положении. Прапорщик Скрыплев скучал без женщин. Самсон часто звал его к обеду, и так случилось, что прапорщик, раз оставшись с ним наедине, вдруг заикнулся, вдохнул воздух и потом уже сразу, с военной храбростью сказал: - Ваше превосходительство, разрешите у вас попросить руки любезнейшей Зейнабы. Самсон усмехнулся, потом тронул пальцами бороду и оглядел прапорщика. Прапорщик, несмотря на загар, был белобрысый, и Самсон согласился. - Только я тебе скажу так: здесь баб много, здешний обычай срамной. Тут тебе и агда, тут тебе и сига. "Агда" - было звание постоянной жены, "сига" - временной жены, по контракту "отдававшей страсть свою на служение такого-то за сумму такую-то на срок такой-то". Контракт по-персиянски - сига, и законтрактованных жен звали поэтому сига. - Я, конечно, сам, - сказал Самсон, - здешнего закону, но я для дочки своей ни на агдов, ни на сигов не согласен. Оказалось: прапорщику не нужно было ни агдов, ни сигов. Это было ему непривычно. - Теперь дело такое. Не хочу, чтоб дочка моя жила нужно. Я приданое ей справлю. Прапорщик встрепенулся и пробормотал: - Верьте, Самсон Яковлевич, что я вовсе и в мыслях не... - Ладно, - махнул рукой Самсон и вдруг согнулся, подумал несколько. Невесело он поглядел на прапорщика и даже слишком откровенно. Потом, так подумав, пожевав крепкими губами, он усмехнулся: - А как у тебя достаточной квартеры нет, так я дом свой надвое разгорожу - живите в другой половине. Вот и ладно. И хорошо. Самсону не хотелось, видимо, отпускать от себя черноокую модницу. - Я тесть легкий, - сказал он, - живите, как хотите. Не бойся, мешаться не стану, Астафий Василич. А помру, твой дом будет. Только ты скажи мне, ты православного закону, а дочка моя - исламского. Венчать-то как же? Прапорщик, оказалось, вовсе об этом не думал. - Ничего, - сказал Самсон, - мы вас сперва по-исламскому окрутим, а потом по-православному обернем. Ладно, это можно. Это ничего. Самсон-хан пошел к Алаяр-хану приглашать его на маджлес-ширини. Подали завтрак, конфеты, шербет, кальяны. Алаяр-хан был неприятно сладок. Были счеты между ними. Почем знать, предстояли, может быть, большие дела. Самсон-хан с его багадеранами был все же караульщиком Каджаров. Поэтому - они были приятели. - Самсон-хан, или тебе не нравится этот нун-и-ширин? Увы. Он, кажется, действительно недостаточно сладок. А маскати? Может быть, они неприятно пахнут? - Свет совета, - сказал ему Самсон-хан, - прости меня: я не привык к сладостям, а к тому же дома я недавно поел. Алаяр-хан мотал черной бородой. - Обмакни, лев битвы, по крайней мере палец в соль, - сказал медленно и важно, - и ты докажешь мне тем, что любишь меня. Самсон погрузил заскорузлый палец в золотую солонку и облизнул. - Теперь я убедился, что ты любишь меня. И Самсон пригласил приятеля на маджлес-ширини, первый день свадьбы. Он побывал также у евнухов. Хосров-хан, черноволосый, безбородый, похожий на молодую женщину, жил, как и его товарищи, при дворце. Пушистые ковры, как трава, приминались под ногами, золотые сосуды стояли на маленьких столиках, и хорасанские ткани по стенам развешаны были так, что разноцветные стекла казались той же тканью, только светящейся. У хана был женский голос, женские белые руки в перстнях. Подведенными, томными глазами он смотрел на крепкую бороду Самсона. Он был оскоплен в раннем детстве, и мужская память еле в нем бродила; он был большой любитель лошадей. Он любил объезжать их, покупал для них лучшие сбруи, серебряные. Конюшни его были не хуже шахских. И с Самсоном у этой амазонки были разговоры о лошадях, о статях, мастях, о сбруях. Случалось им менять лошадей. Услышав о свадьбе, Хосров-хан улыбнулся и со всем изяществом поздравил. Он непременно придет. Зейнаб, говорят, звезда всех девушек. Манучехр-хан, полный, гладколицый старик, принял Самсона величаво. Брат его был в подчинении у Самсон-хана, но старик терпеть не мог свадеб, потому что был скуп до невероятия. В его покоях стояли тяжелые сундуки, крытые мехами, но покои пахли пустотой, старческой затхлостью, смешанной с запахом сухих померанцев. A Ходжа-Мирза-Якуб, как всегда, спокойно и без выражения приветствовал Самсона. Гладкий, как доска, с черными мохнатыми бровями, с сухим ртом, с нежной кожей, он всегда так встречал людей. И мысли его были неизвестны.

2

Первый день был маджлес-ширини. Сидели, заложив правую ногу на левую, на коврах у Самсона, персияне в больших чалмах и цветных носках - джурабах. Какой-то мулла, приятель Самсонов, прочел брачную кебелэ, а прапорщик отвечал, как научил его Самсон: - Бэли. (Согласен.) Долго пили шербет из огромных золотых мисочек, ели пушеки и протягивали руки за кальянами, которые угольками раскуривали слуги. Уходили гуськом, перед лестницей спорили, уступали друг другу дорогу, и никто ни за что не соглашался выйти первым. Слуги внизу тащили за каждым по огромному мешку пешкешей. И второй день - вели невесту в баню. Стреляла из ружей толпа перед банным входом, и кто-то кричал, что дарит невесте десять тысяч туманов, и сотни голосов тотчас же закричали, что отдают их плясунам. Факелы чадили. Зейнаб в белой чадре, окруженная шестью женщинами в синих шелковых чадрах, вышла из бани. Самсон-хан ждал ее у ворот. Он взял ее за плечи и толкнул легонько: - Иди в сад, который дарится тебе. Он был слегка пьян, в богатом халате. На дворе принесли и бросили к ногам Зейнаб связанного толстого барана с позолоченными рогами. Баран пыхтел и блеял, бока его ходили. Мальчишки кричали за воротами, чадили факелы, сотни глаз облепили, как живые уголья, забор. Самсон отошел несколько. - Ты ноги распутай-ка маленько, - приказал он кому-то по-русски. Барана поставили на ноги, он дрожал. Самсон вытащил кривую саблю. Стиснув зубы и вынеся вбок саблю, Самсон сделал два коротких шага к барану. Он ударил его длинным, свистящим движением между рог, и тотчас мальчишки загалдели, заорали на заборе: он рассек пополам барана. Кровь забила на белую чадру Зейнаб, в крови были сапоги и штаны Самсона, кровь начала растекаться маленькими ручейками в стороны. - Багадеранам по рублю жертвую и по две чарки, - сказал Самсон, пошатываясь, и посмотрел мутно кругом. - Мешок давай сюда, Астафий Василич, - и он стал вынимать из мешка медные деньги и бросать их за двор, в чужие глаза, что светились на заборе. И двор опустел, слышно было, как за забором дерутся из-за денег и пыхтят, собирая их. - А теперь в дом пойдем. Дома началось другое. Маленький старый священник из русской часовни, которую Самсон построил для православных, священник, которого еще тридцать лет назад расстригли в России, певучим голосом прочел о рабе божием Евстафии и рабе божией Зейнабе (он так и сказал: Зейнаба) и, окая, произнес: - Поздравляю с бракосочетанием законным и здравствовать желаю многие лета. И ушел так же незаметно, как пришел, с потайного хода. Пришли наибы и наиб-серхенги: Борщов, Наумов, Осипов, Ениколопов и еще много других русских наибов, и Самсон сказал им: - Ну, нынче праздник у меня, не обессудьте. Крепкая кизлярка, безо всяких пушеков, стояла на столе, и наибы пили, и пил Самсон. - Скучно мне несколько, - сказал он, когда напился. Глаза у него потемнели, губа отвисла. - Ух, и скучно мне, Астафий, - сказал Самсон и заплакал. - Пей теперь до утра, к жене потом ужо пойдешь. Мальчишник твой. Пели наибы. У Борщова был тонкий, чувствительный голос. Он убил на родине двух человек. Маленький, верткий, щербатый от оспы, он сидел, приложив к груди правую руку и закатив глаза.