Читаем без скачивания Повседневная жизнь русского Севера - Василий Иванович Белов

самый маленький, но к этому моменту на голове сидящего могло не остаться ни одной камилавки… Провинившиеся (уронившие кепки) вставали по очереди на четвереньки. Доброхота за руки и за ноги брали четверо ребят. Раскачав, изо всех сил шлепали его задом в зад того, кто стоял на карачках. Делали столько ударов, сколько было обронено головных уборов. Удары были совершенно безболезненны и неопасны, но смеху было немало. При ударе тот, кто стоял на карачках, подавался далеко вперед. Самое смешное было тогда, когда он, установившись на прежнее место, оглядывался, желая узнать, что происходит сзади. Перед ударом у него менялось выражение лица… Классической русской летней мужской игрой была воспетая А. С. Пушкиным игра "в бабки". Ее любили одинаково дети, подростки и юноши, а в свободное время были не прочь поиграть и женатые. "Бабки" — суставные бараньи и телячьи кости, оставшиеся после варки студня, назывались еще козонками, кознями. Их копили, продавали и покупали, они же передавались как бы по наследству младшим мальчикам. Пушкинская "меткая" кость — это не что иное, как крупный бычий козонок. В нем просверливали дыру и заливали свинцом. Позднее кость заменили каменной, а затем и железной плиткой, называвшейся "битой" или "биткой". На кон ставили по одной "бабке", а если играющих немного, то и по паре. Существовало несколько видов игры, но для всех видов было необходимо сочетание хорошего глазомера, ловкости и выдержки. Бил первым тот, кто дальше всех бросил битку, и с того места, где она упала. В одном из видов игры кон ставился, если употребить воинскую терминологию, не в шеренгу по одному, а в колонну по два. Кон в шеренгу ставили то к стенке, то на открытом месте, в последнем случае вторая серия ударов осуществлялась уже с другой стороны. В трехклассных церковно-приходских школах разучивали стихотворение:

На лужайке, близ дороги Множество ребят, Бабки, словно в поле войско, Выстроились в ряд. Эх, Павлуньке вечно счастье, Снова первый он. И какой богатый, длинный Нынче, братцы, кон.

Продолжение и автора стихов Анфиса Ивановна не запомнила. Взрослые игроки "в бабки" собирали по праздникам большую толпу болельщиков — женщин, родственников, гостей… С игрой "в бабки" могла посоперничать только одна игра — "в рюхи", или в городки. Это также очень красивая игра, единственная сохранившаяся до наших дней и узаконенная в официальном списке современных спортивных состязаний. Игры и народные развлечения трудно выделить или обособить в нечто отдельное, замкнутое, хотя все это и существовало автономно, отдельно и было четко разграничено. В этом и есть главная парадоксальность народной эстетики. Что, например, такое деревенские качели? Можно ли их охарактеризовать, определить главное в них? Можно, конечно… но это описание будет опять же пустым и неинтересным, если читатель не знает, что такое весна, купальная неделя, что такое деревенский праздник и т. д. и т. п. Кстати, качели — на Севере круговые и простые (маятниковые) — были с давних времен широко распространены. Это около них в праздничной сутолоке, в веселой забывчивости некоторые общие игры незаметно наполнялись музыкальным содержанием, становились ритмичными, насыщались мелодиями и приобретали черты хоровода. Ребенок уже не ребенок, а подросток, если он все еще играет, но играет уже в хороводе, совместно с подростком иного пола. Такая игра уже не игра, а что-то иное. Долгое, очень долгое расставание с игрой у нормального человека… Только сломленный, закостеневший, не вовремя постаревший, злой или совсем утративший искру божию человек теряет потребность в игре, в шутке, в развлечении.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

Драматизированные обычаи и обряды

В душе любого народа таится жажда беспредельного совершенства, стремление к воплощению идеала. Одно из доказательств тому — существование искусства во все времена и у всех народов. Но, рождая великих и малых художников, ни один народ не отрекался от непосредственной художественной деятельности, не передоверял ее всецело своим гениям, утоляя жажду прекрасного лишь одними шедеврами. Невозможно представить высочайшую вершину вне других гор и хребтов, так же невозможно появление гениального художника без многих его менее одаренных собратьев. Шедевры в искусстве не могут рождаться ни с того ни с сего, на пустом месте. Они появляются только на исторической почве, достаточно подготовленной, обогащенной повседневным и повсеместным народным творчеством. Нельзя отделить, обособить, отщепить гениальные творения от народной жизни. Как бы мы ни старались, они все равно останутся лишь проявлением наиболее редкого и удачного утоления народной жажды идеального в красоте. Идеала достичь невозможно — ехидно напомнит рационалист. Да, идеала достичь невозможно, но кому помешало стремление к нему? И разве не в этом стремлении познается, что хорошо, что похуже, а что и совсем никуда не годится? Разумеется, не каждый крестьянин умел срубить шатровую церковь, как не каждая девушка могла заниматься лицевым шитьем. Далеко не в каждом доме царили порядок и чистота, и не в каждой деревне хватало хлеба до нового урожая… Существовало, однако ж, в народном сердце мощное стремление ко всему этому. А где есть стремление, там есть и осуществление, мера которого была бы непонятной без идеального представления о красоте и порядке. Народное искусство трудно выделить из единого целого крестьянской жизни, из всего ее уклада. Оно очень прочно переплеталось с трудовыми, бытовыми и религиозными явлениями. Стремление к прекрасному сказывалось, в частности, в драматизированных обычаях и обрядах, из которых, собственно, и состоял весь годовой и жизненный цикл отдельного человека, следовательно, и всего селения, всей этнической группы. До сих пор не только бытовые, но и некоторые трудовые явления носят ритуальный характер. Но ритуал — это всегда действо (а действо — это уже драма). Драма, по Аристотелю, всегда имеет начало, середину и конец, их нельзя поменять местами, не разрушив самого ее существа. Именно к такому образному свойству тяготеют многие народные обычаи и обряды. Точно так же народная молва всегда стремится к сюжету, на чем и паразитируют невероятные слухи, преувеличенные добавления и пр. Условно народный обычай вполне можно назвать миниатюрной драмой. Но на этом, пожалуй, и закончатся наши возможности заимствований из книжной культуры. Так, понятия "трагедия" и "комедия" уже не подходят для характеристики того или иного обычая, хотя очень соблазнительно похороны, например, отнести к жанру трагическому, а Святки — к комическому.

Свадьба

Свадьба — самый яркий пример драматизированного обряда, одна из главных картин великой жизненной драмы, той драмы, длина которой равна человеческой жизни… Действие свадьбы длилось много