Читаем без скачивания Плотский грех - Колин Маккалоу

– Наша стратегия, Кармайн? – осведомился Эйб.

– Сколько сейчас времени?

– Одиннадцать двадцать одна.

– Хорошо. Мы оставляем здесь четырех патрульных на случай, если Уолтер соберется удрать. Он – убийца, который отбывает пожизненный срок, так что, поскольку под угрозой человеческие жизни, будет приказ стрелять на поражение. Фернандо отдал такой же приказ. Такими полномочиями наделил нас сам комиссар. Я прямо сейчас иду повидаться с надзирателем Ханрааном, у меня с ним назначена встреча. Ты, Лиам, Тони и Донни ступайте в «Мейджор майнорс» и пообедайте. Будем надеяться, что надо мной сжалится надзиратель и накормит. Затем, в час дня, встречаемся снаружи, у входа на территорию Психушки. Как только минуем ворота, сразу направляемся в ХИ. Я встречусь с доктором Уэйнфлит, а остальные будут ждать меня у входа. Если появится Уолтер, вы его арестуете – ручные и ножные кандалы, ясно? Если к половине он не покажется, я присоединюсь к вам.

– Будем молиться, чтобы все это поскорее закончилось, – сказал Эйб.

– Я иду обратно в лес. Увидимся в час.

Надзиратель Джеймс Мюррей Ханраан на протяжении многих лет жестоко страдал по прихоти доктора Джессики Уэйнфлит, или по крайней мере так он расписал это Кармайну во время первых желчных минут долгого и страстного повествования. С урчащим от голода желудком капитан покорился необходимости выслушивать бесконечные жалобы, предполагая, что, если не возражать, тирада Ханраана закончится скорее, поскольку жалобщик выплеснет какую-то часть своего раздражения.

– Вот что происходит, когда неопытные госслужащие пытаются совместить две несовместимые вещи! – бушевал надзиратель. – Вместо того чтобы позволить мне надлежащим образом соблюдать максимально строгий режим содержания, меня вынуждают отступать на задний план перед лицом дуры, страдающей навязчивым неврозом! Влияние, которое она приобрела в Вашингтоне, Хартфорде и Холломане, меня озадачивает! Я всего лишь служба содержания ее подопытных животных, поставщик хорошо откормленных объектов ее экспериментов. Говорю вам, эта женщина опасна!

– Я знаю, – кивнул Кармайн, одаряя надзирателя своей самой приятной улыбкой, – но, Джимми, смотри на сегодняшний день как на день избавления, а на меня как на твоего персонального архангела Гавриила. Предоставь дело мне, и ХИ снова займет подобающее ему место. Если предпочтешь действовать независимо – только оконфузишься. Слава богу, у тебя есть друзья, Джимми, и они незаметно действуют в твоих интересах. Доктор Уэйнфлит переоценивает свое влияние, тогда как ты недооцениваешь свое. Посиди спокойно, и все разрешится.

Ответ надзирателя был, вероятно, непроизвольным, но Кармайну он показался чудесным.

– Любите яичный салат?

– Я обожаю яичный салат, – с жаром отреагировал Кармайн.

– Тогда мы можем поесть, пока разговариваем. У меня только сэндвичи с салатом, но хлеб свежий. Если я не поем, то, боюсь, желудочный сок проест еще одну дырку в моем животе.

Порой, подумал капитан детективов, самый обычный вопрос может вызвать наибольший восторг.

– Проверь наличие у себя наилучшим образом изолированной палаты, а также установи строжайший режим, начиная с момента моего ухода, – сказал Кармайн чуть погодя. – Уолтер Дженкинс должен быть взят живым или мертвым – я надеюсь, это будет сделано силами полиции, но если нет, то твоими. Что еще важнее, после того как они его схватят, ты должен будешь обеспечивать соблюдение его изоляции – никаких посетителей, включая Джесс Уэйнфлит.

– Будет сделано, капитан, даю слово.

Джесс и Уолтер все утро провели в кафетерии, затем решили перед уходом съесть и обед. Долгие минуты молчания между ними были совершенно обычным делом, хотя во время этой трапезы скудость их беседы не объяснялась обычными причинами.

Джесс все еще стряхивала с себя последние следы потрясения. Потрясения, вызванного открытием того, как далеко продвинулся Уолтер – и насколько хорошо он скрывал свои успехи. Она не сомневалась, что и сейчас он поведал ей не все. У него явно оставалось еще много тайн, и Джесс умирала от желания их узнать. В каком-то отношении ее эго было столь огромно, что она видела себя могучим солнцем рядом с тлеющими угольками Уолтера; в то же время в другом отношении оно было столь мало, что Уолтер виделся ей в виде сверхновой звезды рядом с ее собственной тусклой луной. Джесс отрицала общепринятое представление о Боге, особенно Боге в образе и подобии человека, – она считала, что Бог есть Вселенная, и, таким образом, она сама является частью Бога. Как тогда, рассуждала она, классифицировать Уолтера, который видит с алмазной ясностью, что создал себя сам? Означает ли это, что Уолтер является Вселенной, Богом? Таким Богом, который сам себя создал, но нуждался для этого в жизненной искре, которую она ему дала?

Уолтер сидел, борясь со знанием, что нечто внутри него исчезает – как будто змея заглатывает собственный хвост, когда ненасытные челюсти и следующие за ними мускулистые кольца уже начинают переваривать и превращать в ничто поглощенные ткани своего собственного хвоста. Но это не имело смысла! Он не знал, что именно происходит, или почему, или где, или как. Он только чувствовал некое ощущение сродни боли, которое в то же время болью не являлось. Где-то внутри него все шло кругом, клубилось и перемешивалось, но Уолтер не имел понятия, какое название, или функцию, или реакцию связать с этим. И все приходили и приходили воспоминания о том экстазе, к которому он постоянно стремился, который хотел испытывать вновь и вновь. И у этого экстаза было имя: Я-Уолтер. Он, Уолтер, служил Я-Уолтеру.

Он издал раздраженное ворчание и провел рукой по охваченному болью лбу, одновременно зажмурившись и стиснув зубы.

– Уолтер! Уолтер! Что с тобой? – окликнула его Джесс.

Уолтер уставился на нее затуманенным, рассеянным взором.

– Голова болит, – сказал он. – Я смотрел в словаре слово «экстаз».

– Это интересное слово. Почему ты решил его посмотреть?

– Я ощущаю экстаз, когда становлюсь Я-Уолтером.

– Расскажи мне сначала, что, по-твоему, означает «экстаз».

– Это когда я поднимаюсь над собой в таком сильном наслаждении, что жажду его повторения снова, и снова, и снова.

– Это реакция внутри твоего тела? Части твоего тела?

– Нет, оно принадлежит духу.

– Когда наступает экстаз?

– Когда я становлюсь Я-Уолтером.

«Регрессирует он или прогрессирует?» – в растерянности спросила себя Джесс.

– Расскажи мне, из чего состоит экстаз, кто такой Я-Уолтер.

– Он наступает, когда я наблюдаю, как в чьих-то глазах гаснет искра жизни, – сказал Уолтер, и единственной эмоцией в его голосе было легкое наслаждение. – Но потребовалось некоторое время, чтобы найти верный способ.

– Что это за верный способ?

– Я обхватываю руками горло и сжимаю, а сам тем временем либо сижу, либо лежу сверху. Тогда эти глаза очень близко, я могу в них всматриваться и наблюдать, как жизнь покидает их. – Он говорил лихорадочно, торопясь со своим объяснением, похоже, забыв, что перед ним Джесс. – Я могу выбираться отсюда и возвращаться, я украл мотоцикл. О, как у меня болит голова! Я нахожу их спящими, я обхватываю руками их шеи и выдавливаю из них жизнь. Экстаз!

Раздавшийся вопль Джесс резко оборвал все разговоры в кафетерии; все лица повернулись в сторону доктора Уэйнфлит, которая стояла на ногах и выла, как собака, и Уолтера Дженкинса, который растерянно и неуклюже пытался подняться со стула.

– Нет! Джесс! Джесс! – восклицал он.

Вой превратился в пронзительные стенания. Уолтер наконец вскочил на ноги, обеими руками держась за голову. Затем, больше не посмотрев в сторону Джесс Уэйнфлит, он выбежал из кафетерия в холл и бросился к пожарной лестнице.

Добравшись до нижней площадки, он, забыв о пожарном выходе, ворвался в парадный вестибюль и устремился к стеклянным дверям. Резкие крики предупредили об опасности маленькую группу детективов, ожидавшую снаружи; они выхватили оружие.

Но до выстрелов дело не дошло. За пять шагов до двери его спина выгнулась, и он издал одиночный пронзительный вопль боли, который прорвался сквозь кирпич и штукатурку здания, словно сквозь бумажную салфетку. Не сбавляя шага, он вдруг ничком повалился на пол и остался лежать там, неподвижный.

Со снятой с предохранителя «береттой» в руке Эйб Голдберг медленно, осторожно приблизился к телу, пытаясь поймать взгляд Уолтера. Был виден только один глаз, и он был уставлен на правую ступню Эйба. Зрачок оказался расширен и неподвижен. Эйб немного расслабился, подошел к Уолтеру вплотную, затем опустился на колени и стал нащупывать пульс на сонной артерии.

– Он мертв, но мы не будем нарушать инструкции, – сообщил Эйб Лиаму и остальным. – Скуем его, как положено. Этот человек болен, и я не хочу рисковать: вдруг он впал в какой-нибудь транс или кататоническое состояние. Скованный, он будет безопасен.