Читаем без скачивания Дорога без возврата - Анджей Спаковский

Шутки в сторону — из сказанного следовало то, что я считаю бесспорным историческим фактом: обращение в христианство и его распространение в Британии проходило спокойно, терпеливо, бесконфликтно, поразительно и беспрецедентно терпимо. В других уголках мира веру в Христа внедряли мечом и дубинкой, от идолопоклонничества, политеизма и культа «старых богов» отучали смертными казнями, за нарушение поста выбивали зубы, идолы (порой вместе с их почитателями) сжигали. В Британии этого не было. Ибо следует знать, что христианство в Британию пришло не непосредственно из Рима, а из Ирландии. Веру насаждала в Британии очень нетипичная христианско-кельтская церковь и ее кельтские миссионеры[97].

Таким образом, в доартуровской Британии именно кельтские христиане обращали кельтских же язычников, потому-то дело у них шло так славно и эффективно.

Уже упоминавшийся монах Гильдас (вернее, конечно, Гильда!) пишет (в VI веке) о «языческих верованиях, идолах и друидах» как о давно минувших, забытых и канувших в небытие явлениях. В VI веке Британия, если верить Гильдасу, была уже полностью христианской. Судя по самым старшим из известных версиям легенды, у Артура был придворный епископ по имени Бедвини. Джефри же Монмаутский именует придворного епископа Артура Дубрицием и идентифицирует его со святым Дифригом, фигурой вроде бы аутентичной. И Артур мог — повторяю: мог Артур быть христианином, причем образцовым. Борьба же с саксами могла также означать Крестовые войны — борьбу прибывшего из кельтской Ирландии Христа с Вотаном, явившимся из-за Северного моря чужаком-агрессором. Вполне возможно, что Гильдас и Беда, вопреки мнению англосаксонских историков, могли умалчивать об Артуре по совсем иным, внерелигиозным причинам.

Как было в действительности, мы не знаем и никогда не узнаем. Можем только предполагать, и в этом нам помогают авторы артуровских фэнтези, например, Марион Зиммер Брэдли в своих «Туманах Авалона». К этой книге мы еще обратимся не раз.

Если же руководствоваться текстами «Вульгаты», либо «Смерти Артура», то все сомнения должны рассеяться. Все, что совершали Артур и его рыцари, они творили с именем Бога. Бога просили. Бога благодарили. Богом клялись и ругались — словом, находились на грани тяжкого нарушения второй заповеди. Они бесконечно бегали в часовню и падали на колени. Мало того, за ценными указаниями обращались к архиепископу Кентерберийскому, что довольно забавно в свете двух фактов: географического и исторического. Кентербери (Durovernum Cantiacorum) лежит в Кенте, рядышком с Дуврским проливом, а во времена Артура эта территория принадлежала саксам, так что если там и существовал какой-то храм, то скорее всего — капище Вотана. И во-вторых, первым архиепископом Кентерберийским стал святой Августин, впоследствии патрон Артура в бою под Камланном. Но «трудился» святой Августин в скромной церквушке, потому что знаменитый собор-то построили лишь в 1017 году. Причем построил его отнюдь не Артур, а... именно саксы, вернее, их потомки, не исключено, что на месте давнего храма Вотана. Поскольку язычники-саксы побили христианских (возможно) бриттов, но вскоре после этого приняли христианство. Однако на сей раз уже не от Ирландии, а от Рима. По чисто римскому, непорушенному «кельтизмом» канону[98].

Очередным примером набожности Артура и его свиты, который можно при желании отыскать в «Вульгате» и у Мэлори, является то, что все серьезные события и торжества происходили в церковные праздники либо накануне их — доминирует День Очищения и Троицын День (Пятидесятница). Согласен. Так, конечно, могло быть, да, скорее всего, так оно и было. Только дело-то в том, что, например, День Очищения — это кельтский Имболк (Imbolc) — праздник приближающегося конца зимы, а Троицын День — это кельтская мистерия Бельтайн (Beltaine), торжественная церемония полного расцвета весенней природы. Имболк и Бельтайн, равно как Самайн (Samhain) — то есть День всех святых — конец ноября[99], и Ламмас (Lughnascad — начало августа, то есть День Успения Божьей Матери), в кельтских легендах имеют символическое значение — большинство имеющих последствия мифологических и легендарных событий случались именно в эти дни. Поэтому (независимо от истинной даты коронации) в оригинальных песнях валлийских бардов Артур становится королем во время мистерии Бельтайн. Языческую же мистерию Бельтайн миссионеры превращают в Троицын День. Нам это уже знакомо — это и есть тот самый «родниково-ключевой» метод, «запатентованный» святым Колумбой.

Ну и что, скажут некоторые, возможно, Мэлори малость переусердствовал с архиепископом, может, у него перепугались Кентербери с Гластонбери, может, он спутал церковные праздники и языческие обряды! Но в том, что благочестивый рыцарь был набожным, Мэлори не преувеличивал. А ежели малость и преувеличил, то были тому причины, ибо Мэлори с ностальгией вспоминает времена, когда по прекрасному, счастливому, солнечному Альбиону разъезжали на своих рысаках благочестивые и набожные рыцари... Ох тосковал сэр Томас, тосковал, и не без повода.

ИДЕАЛ БЛАГОЧЕСТИВОГО РЫЦАРЯ

Я уже говорил о том, что «Смерть Артура» возникла в «часы презрения», которые принесла Англии кровопролитная гражданская война Йорков с Ланкастерами. Мэлори описывает благочестивых, благородных рыцарей, может быть, потому что на его глазах разыгрывается ужас войны Двух Роз, цареубийство, убийства тайные, убийства на эшафоте и убийства на поле боя, продажность и предательство, осквернение трупов побежденных противников, нарушение слова чести, пактов и законов войны, измывательство над правом убежища в церквах, невообразимая жестокость.

Не лучше было и во времена возникновения баллад Кретьена де Труа, «Вульгаты» и героических эпосов. В континентальной Европе бушевали войны и царило предательство. Папы выкалывали глаза антипапам и приказывали возить покалеченных противников по городу, чтобы каждый мог полюбоваться. На юге Франции сотнями тысяч гибли альбигойцы, Прованс и Лангедок превратились в дымящиеся пепелища, изумительная культура этого региона вырубалась под корень. Вся Центральная Европа обратилась в бурлящий котел, в котором исходили паром попеременно папские армии, войска гвельфов и гибеллинов, германцев и англичан, Фридриха Барбароссы, Филиппа Швабского и дьявол знает кого еще. Эти армии воевали между собой, но истинный кошмар выпадал на долю жителей сел и городов.

От этого кошмара имелось психическое противоядие — идеализированный образ благочестивого рыцаря без страха и упрека, несшего ковчежец с мощами на груди и Бога в сердце. Рыцарь, который перед боем молится, а после боя, лежа крестом, всю ночь проводит в часовне, с уважением относится к поверженному противнику, не поднимает руки на безоружного, не обидит ни женщины, ни ребенка... К тому, чтобы рыцарь был именно таким, призывали Джон Уикли, Ян Гус и Бернар Клервоский. А значительно раньше смутьянов, недостойных называться рыцарями, поносил уже знакомый нам Гильдас — им он посвятил свое произведение, ибо они-то и были «горем Британии» в названии его труда.