Читаем без скачивания Тайны парижских манекенщиц (сборник) - Пралин

Я сама не раз сталкивалась с такой практикой, когда находила, что Патрисия, Глория или Симона сложены лучше меня, чтобы возвысить платье, предназначенное для меня (даже с болью расставаясь с ним, я по-настоящему радовалась, если оно идеально сидело на другой). Иногда мне просто не нравилась модель или я хотела от нее избавиться.

Но действовать следует тонко. Иногда достаточно взгляда, позы. Обычно не составляет труда расстаться с не понравившейся выкройкой: небрежная походка, чуть согнутые в коленях ноги, опущенные плечи, болтающиеся руки, мутный взгляд. Модельер понимает, что вы не «чувствуете» модель, снимает ее с вас и передает другой. Иногда, если атмосфера позволяет, можно рискнуть: «Месье, вы считаете, что эта модель идет мне?» И хозяин часто соглашается. Могу даже похвастаться – о, скромность, – что подсказала кое-какие изменения в некоторые модели, которые показывала. Нет смысла добавлять, что при передаче от одной манекенщицы к другой выкройка претерпевает дополнительные изменения, чтобы полностью соответствовать новой владелице. Посредственный набросок может привести к неожиданному успеху.

Кристиан Диор и Жанна Руссель на примерке, 1947

Алхимия продолжает твориться среди гор тканей, таблиц с образчиками, картонных коробок, полных перчаток и плетеных изделий, имеющих к шляпкам такое же отношение, как выкройка к платьям.

Одновременно со «скульптурной» отделкой модели идет подбор ткани. Зачастую долгий процесс. Ткани не всегда под рукой. Надо ждать, пока работник заготовительного цеха поймет, что надо, отыщет и принесет нужное. Все это время манекенщица стоит, застыв перед зеркалом, ожидая разрешения двигаться, смеясь над привычными шутками, уважая творческую работу хозяина и иногда думая об обеде, который надо приготовить, о муже, детях. Но не стоит слишком задумываться! Иначе рискуешь «скиснуть» и лишиться жизненного тонуса. Даже своим присутствием надо участвовать в работе.

Наконец, в выкройку уже ничего не надо вносить – по крайней мере, на данном этапе, – и процесс возобновляется: первая мастерица, манекенщица и абсолютно неузнаваемый черновик модели. Следующий!

Теперь манекенщицу ждет «позирование», нечто вроде восточной пытки, ее продолжительность расчетам не поддается. Первая мастерица призывает работницу, которой поручено исполнить указания хозяина, а та начинает фаршировать вас ударами иголки, терзает ножницами. Она полностью поглощена работой; разве можно на нее злиться? Кстати, есть смысл переносить с улыбкой – постоянной улыбкой! – этот новый вид пытки иглоукалыванием: не дай бог разонравиться первой мастерице, та может потребовать для своего платья другую манекенщицу.

После окончания колючей интермедии прибывает новая выкройка, ее надо надеть, и спектакль повторяется. Бесконечно с девяти или десяти часов утра до восьми или десяти часов вечера, а иногда до полуночи в день репетиции.

Редко удается вырваться более чем на час в течение дня. Переход на «бутербродную» диету, настоящую диету манекенщиц, немыслимую в обычное время (камамбер, красное вино, тартинки со сливочным маслом и шатобриан[266] с картошкой нас не пугают). Дом напоминает осажденный город с неисчерпаемыми запасами и казарменной атмосферой – представили? – когда в крайнем случае могут и к стенке поставить. Правда, нет казарменной вони (снова играет воображение).

Женские платья, 1941

У нас все наоборот: опьянение от утонченных ароматов, километры драгоценных шелков, едва прикрытые тканью высокие и тонкие тела, красивые лица с деликатным макияжем. И чуть натянутое, нервное веселье. Но не в кабине, где надо подчиняться. В студии испытание на выносливость до потери сознания. Мы все оказываемся на грани нервной депрессии. Если девушка вымотана, значит, примерки идут без передышки, а ей подготовили обширную коллекцию. Самая избалованная манекенщица готова дорого заплатить, чтобы перехватить пару-тройку моделей у соседки. Ей тяжело, если в течение сезона ей предстоит выдержать исключительно утомительный ритм показов. Зато подтверждается ее ранг!

Я говорю, конечно, о тех, кто любит свою профессию.

Не о «функционерках», ослепленных вешалкой. Для них час «Ч» всегда час ухода с работы, а день «Д» – день получения зарплаты.

Примерки проводятся три, четыре, пять, десять раз по одной и той же выкройке, пока она не будет доведена до совершенства, чтобы кроить по ней платье или манто. Новый этап, новые трудности. К примеру, при появлении ткани модель не оправдывает ожиданий. Шерсть или шелк слишком эластичны или излишне жестки. В студии отчаяние: снова нужны изменения, надо найти иное расположение рисунка, чтобы выделить крой, и т. д.

Кроме того, идея модельера может быть интересной, но трудной в исполнении для первой мастерицы. Она должна помнить об удобстве клиентки при создании тончайшей линии, которую от нее требуют. Каких переживаний может ей стоить непривычная складка или немыслимый рукав! Только теперь платье становится «ее» платьем. Любопытно наблюдать, как каждый присваивает себе – виртуально – плод совместной работы. Как и модельер, каждый говорит «мое платье»: модельный мастер, первая мастерица, подмастерье, манекенщица. Это признак того, что все они телом и душой слились с работой.

На всех стадиях различных операций трудность состоит в том, чтобы представить себе, как будет выглядеть законченная модель, как «конкретизируется мысль». Кроме особого, присущего им таланта, некоторые модельеры пользуются проверенными приемами. Так во время примерок Антонио де Кастилло – как некогда Жак Фат – обязывает манекенщиц надевать перчатки даже с выкройками: так ему легче судить об уравновешенности ансамбля.

Все эти подробности доказывают, какую настойчивость, какое святое упорство требуется от модельера для достижения совершенства. Степень погони за совершенством такова, что после окончания работы, полного завершения модели случается… что ее выбрасывают в мусорную корзину. На профессиональном жаргоне она становится «корзиной»… Именно так! Несколько раз я была свидетельницей подобного отказа от отцовства. Мне всегда интересно присутствовать на спорах при обсуждении такого решения. В этот момент вдруг выясняется, что модельер не только поэт, но и знающий свое дело коммерсант. Он не руководствовался своим капризом, когда создавал моду. Он заранее обдумал коллекцию, построил ее как симфонию, в которой каждое движение должно нравиться не только его публике, но и остальным, что равноценно чуду.