Читаем без скачивания Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией - Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе

Безобразов потерпел серьезную неудачу в июне в Порт-Артуре, куда он прибыл для участия в еще одном обсуждении дальневосточных вопросов. Генерал Куропаткин, только что вернувшийся из Японии, получил приказ возглавить десятидневную конференцию, на которой присутствовали адмирал Алексеев, полковник Вогак и несколько дипломатов, а также Безобразов. На открытии конференции 18 июня Куропаткин так объяснял ее задачу: «На обсуждение был поставлен вопрос о нынешнем положении России в Маньчжурии, в связи с Высочайшею волею; исполняя договор 26 марта 1902 г., сохранить достоинство России и удержать за нею в Маньчжурии положение, отвечающее произведенным уже ею затратам»{1025}.

Самыми важными вопросами на повестке дня были договор с Китаем об эвакуации и предприятие на реке Ялу. Ни по одному из них Безобразов не смог навязать своих взглядов. Лесная концессия обсуждалась только на шестой день, когда другие участники быстро решили, что «Русское лесопромышленное товарищество является действительно делом коммерческим», и таким образом существенно понизили его статус{1026}. В то же время чиновники подтвердили необходимость потребовать от Пекина более выгодных условий за оставление Маньчжурии. Эти условия включали: запрет для Китая на размещение любых войск или (нерусских) иностранных военных советников в Маньчжурии и при этом позволение для России держать своих солдат вдоль КВЖД, а также на различных постах вдоль правого берега реки Амур. На слова Лессара о том, что Китай вряд ли примет такие жесткие условия, Куропаткин ответил, что его войска просто не сдвинутся с места, пока договоренность не будет достигнута{1027}.

И снова результаты собрания были неоднозначными. Хотя амбициям Безобразова был дан отпор, по другим вопросам участники условились не соглашаться. Ламздорф написал царю, что, как было совершенно очевидно, конференция не пришла к желаемому единодушию и каждый участник остался при своем мнении{1028}.

Переговоры все же заставили Николая принять одно важное решение. Устав от бесконечных препирательств своих министров, 30 июля 1903 г. Николай издал указ о назначении адмирала Алексеева своим наместником на Дальнем Востоке. Как Николай объяснил своему новому заместителю, на этом посту он, по сути, являлся личным представителем царя на Тихом океане и полностью отвечал за политику в этом регионе. Все другие должностные лица, включая дипломатов, финансовых агентов и военнослужащих, подчинялись ему, а не своим министрам в Петербурге. Император был тверд в отношении новых полномочий Алексеева: «Мною поставленный… Наместник есть политический хозяин, радетель и исполнитель моей воли по вопросам дипломатическим, административным и политико-экономическим…»{1029} Через две недели, 15 августа, Николай устранил главного соперника Алексеева, сняв Сергея Витте с поста министра финансов{1030}. Витте понимал, почему его убрали: «Его величеству было благоугодно стараться склонить меня <…> к тому, чтобы мои возражения не были столь решительны, а часто и резки, — в последнем я признаю себя виновным, ибо нахожу, что в присутствии государя его верноподданные должны уметь себя сдерживать»{1031}.

Новое назначение Алексеева стало серьезным ударом для Куропаткина и Ламздорфа. Военный министр задумался об отставке, пожаловавшись царю, что тот, видимо, ему больше не доверяет{1032}. Что касается министра иностранных дел, то после оглашения указа он впал в депрессию. Иван Коростовец, дипломат на службе в Порт-Артуре, написал Алексееву, что новость задела гордость графа. Его коллеги на Певческом мосту жестоко пошутили, что Лондон запросил аккредитации для посла в Порт-Артуре{1033}. Когда Николай спросил Ламздорфа о его мыслях по поводу Азии в середине сентября, он ответил: «Мне трудно высказать свое мнение, Ваше Величество, поскольку в последнее время я нахожусь в неведении относительно нашей политики на Дальнем Востоке и потерял направление развития»{1034}.

Решение Николая о назначении Алексеева вызвало и резкие отклики за границей{1035}. Сэр Чарльз Скотт, британский посол, писал, что этот шаг означает «решение императора придать больший вес мнению военных начальников на Дальнем Востоке, чем… дипломатическим и финансовым соображениям». Теперь ситуация, по его мнению, «усугубилась и несет в себе осложнения и угрозу для мира на Дальнем Востоке»{1036}. Япония увидела в этом назначении явную провокацию. Как сообщил барон Розен, назначение наместника на Дальнем Востоке было воспринято как наступательное действие{1037}. Японцы были крайне оскорблены, поскольку этот указ вышел всего через две недели после того, как японское правительство, подавив свою гордость, предложило новые переговоры{1038}.

На протяжении 1903 г. иностранные политики пребывали в замешательстве, тревоге, а часто и в гневе по причине частых перемен в политике царя, что привело к еще большей дипломатической изоляции России. Англия и Япония, вновь осмелевшие благодаря своему альянсу, проявляли особую активность и изо всех сил старались помешать переговорам России с Китаем. В то же время Германия цинично стравливала своих европейских соперников, то уверяя Петербург в своей лояльности, то обещая Лондону и Токио сохранять строгий нейтралитет{1039}.

Соединенные Штаты, чей государственный секретарь Джон Хей занял позицию морального превосходства, объявив в 1899 г. Китай открытым для любой иностранной торговли, негодовали по поводу постоянных попыток России закрыть Маньчжурию для американского бизнеса. Граф Кассини, теперь посол в Вашингтоне, заметил: «Хей настроен агрессивно». Американская общественность, взбудораженная известиями об антисемитских погромах в Кишиневе, тоже была настроена враждебно. Кассини сообщал, что «Соединенные Штаты, конечно, не станут вступать в войну против нас, но моральную и, возможно, финансовую поддержку они окажут Японии»{1040}.

Даже Франция была недовольна осложнениями на Тихом океане. Союз Парижа с Петербургом заключался для сдерживания Германии, а не Японии. Пятью годами ранее Россия очень вяло поддержала интересы Франции в Африке во время Фашодского кризиса, и теперь французский МИД дал понять, что не пойдет на большее, чтобы помочь своему союзнику на Дальнем Востоке{1041}. Китайские дипломаты прекрасно знали о настроениях других держав, и их несговорчивость по маньчжурскому вопросу во многом была основана на поддержке иностранных дипломатов, не желающих российского присутствия в северо-восточных провинциях.

Военная слабость Китая подрывала его позицию на переговорах. В обзоре ситуации в июле 1903 г. офицер британской разведки описывал нарастание русского присутствия и покорность жителей Маньчжурии. «Они [русские] совершенно серьезно намерены постепенно устанавливать свое господство на этой территории, пока силой обстоятельств она не станет русской провинцией», — отмечал он. Но превосходство не было гарантировано: «Возрастание роли России как главной политической, а в будущем и руководящей силы в трех восточных провинциях обеспечено по крайней мере до тех пор, пока другая сила не вытеснит ее вооруженной рукой»{1042}.

Осенью 1903 г. правительство Японии потеряло терпение. Когда Россия сорвала третий этап эвакуации из Маньчжурии (26 сентября), а менее чем за три недели до этого дерзнула повторно оккупировать Мукден, стало очевидно, что альтернативы нет. 24 января 1904 г. Токио приказал своим войскам примкнуть штыки, а адмиралу Того — взять курс на Порт-Артур.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

РАЗМЫШЛЯЯ О ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ 

В своей книге о соперничестве между великими державами в начале XX в. «Империализм в Маньчжурии» советский историк Владимир Аварии утверждал, что северо-восточные провинции Китая были полем битвы двух видов экспансионизма, а именно «современного капиталистического империализма», представлявшего экономические интересы таких стран, как США, и «военно-феодального империализма» других стран{1043}. Согласно Аварину, царская Россия была движима преимущественно последним.

Дихотомия Аварина чересчур грубо объясняет идеологические мотивы участия России на Дальнем Востоке. Немецкий ученый Юрген Остерхаммель точнее уловил интеллектуальную подоплеку интересов Петербурга на Тихоокеанском побережье: