Читаем без скачивания Правила подводной охоты - Дмитрий Янковский

Я протер рукавом смотровое окно и ахнул — на препарационных растяжках висел жидкостный аппарат со вскрытой жаберной полостью. К нему были подшиты белковые трубки, ведущие от двух газовых баллонов. Неизвестный хирург, кажется, неплохо знал свое дело — аппарат, несмотря на постороннее вмешательство в его организм, был жив, о чем говорили дрожащие полосы на нейрографе.

— Пас! — невольно выкрикнул я. — Давай сюда! Здесь такое!

Мой приятель ворвался в подсобку и тоже оторопел, заглянув в недра камеры.

— Кажется, кто-то хочет заставить жидкостный аппарат дышать воздухом из баллонов, — сказал он.

— И на кой черт? — удивился я. — Из воды он разве плохо берет кислород? Весь смысл глубинного аппарата в том, чтобы не дышать газовой смесью!

— Погоди, — Пас потер коротко стриженную макушку. — Может, кто-то хочет изолировать жаберную полость от внешней среды?

— Зачем?

— Чтобы обезопасить себя от ультразвуковых пушек, к примеру.

Самому мне эта мысль в голову не пришла. Рациональное зерно в ней было.

— Но тогда возникает проблема декомпрессии! — задумался я. — Чистый кислород под давлением в жаберную полость не впрыснешь, а любой газ из смеси растворится в крови и вскипит на всплытии.

— Не любой, — поправил меня Пас. — Водород, к примеру, выводится из тканей с большей скоростью, чем гелий или азот.

— Ага! Ты предлагаешь впрыскивать в жабры кислород с водородом? Гремучий газ? Да он рвануть может от чего угодно! Хоть от статического разряда! Кроме того, от кессонки ты все равно полностью не избавишься. Просто декомпрессионная таблица будет выглядеть дико.

— Она будет выглядеть круто, — мой товарищ снова заглянул в окошко. — Можно будет нырять почти на любые глубины, а всплывать с остановками через километр. Не так хорошо, как с обычным жидкостным аппаратом, зато можно не бояться ультразвуковых пушек. Кто-то придумал забавную схему. Надо только довести ее до ума.

— Думаешь, не доведена еще?

— Не знаю. Но, на мой взляд, у аппарата незавершенный вид.

Пожалуй, он был прав.

— Интересно, кто здесь экспериментирует втихаря от всех? — сказал я.

— Это может быть кто угодно. Но вообще-то установить это несложно, достаточно понаблюдать за музеем пару дней.

— Ладно, — я вспомнил о том, зачем мы сюда вломились. — Может, понаблюдаем, но не сейчас.

Брезент мы так и не нашли, так что пришлось открепить «ГАТ-120» от постамента и, как бревно, вынести из ангара. Замок я поставил на место старым испытанным способом — перевернул заклепки неповрежденными головками наружу, а срезанные концы расклепал ударами рукоятки кинжала. Получилось хлипко, но внешне пристойно. Кроме того, теперь в случае надобности дверь можно было открыть без всякого резака, просто подцепив и вытянув заклепки клинком ножа.

Пас прилепил на место подтаявшую пломбу, после чего мы вытащили торпеду на берег и уложили между камней. Смотрелась она, честно говоря, не очень устрашающе, отличаясь от живого чудовища так же, как вяленая вобла от только что пойманной.

— Думаешь, рыбаки клюнут? — Пас с сомнением осмотрел наш трофей.

— Клюнут, если придать идее завершенный вид. Надо закрепить торпеду у дна и нацеплять на нее водорослей, тогда под водой в полутьме ее от спящей не отличить. Испугаются рыбаки, можешь не сомневаться!

— Хотелось бы верить, — вздохнул Пас.

— Вообще-то идея спереть торпеду была твоя, — напомнил я.

— Я не думал, что она будет такая сушеная.

— Какая есть. Или хочешь вернуть это чучело обратно?

— Обратно не надо, — вздохнул Пас.

Из-за мыса послышался рокот катера.

— Молчунья прибыла, — я залез на камень и помахал рукой. — Как будем грузить торпеду?

— Лучше ее не грузить, а закрепить под днищем.

Это была неплохая мысль с точки зрения маскировки, но сложная в плане воплощения в жизнь. Молчунья подогнала катер как можно ближе к берегу и показала на пальцах:

«Дальше мелко! Киль оцарапаю!»

— Придется лезть в море, — Пас со вздохом стянул рубашку и брюки.

Я последовал его примеру. По пояс в воде мы дотолкали торпеду до катера и притопили, насколько могли. Молчунья без знаков поняла нашу идею, быстро разделась до плавок и, подхватив капроновый шнур, поднырнула под днище. Там она возилась минуты полторы, затем вынырнула, чтобы продышаться.

«Там есть пригодные для крепления петли, — показала она, разбрызгивая с пальцев соленую воду. — Еще пару раз нырну, и все будет в норме».

Еще минут пять нам пришлось держать торпеду притопленной, но постепенно, нырок за нырком, Молчунья закрепила ее надежно.

«Полезайте на катер», — вынырнув, показала она.

Мы забрались с кормы и подали ей руки, помогая вскарабкаться на борт. Я уже год знал Молчунью взрослой, но не переставал удивляться ее раскрепощенному поведению — она не только имела обыкновение нырять в одних плавках, без майки, спокойно демонстрируя окружающим упругие груди, но и запросто могла, отвернувшись, избавиться от плавок, чтобы не носить мокрое. Она так и сделала — сначала показала нам спину, а затем, стянув плавки, продемонстрировала голые ягодицы. Пас ненадолго замер, не сводя с нее взгляда, пока Молчунья не натянула рубашку и брюки.

«У тебя, Чист, глаза когда-нибудь лопнут», — съязвила она, пробираясь к штурвалу.

«Если ты вправе оголять при мне свою задницу, то я в таком же праве глазеть на нее», — парировал Пас.

Молчунье приходилось показывать наши прозвища по слогам, поэтому она старалась их сократить. Так Чистюля превратился в Чиста, а я в Копа. Гром с Чопом не пострадали, они как были в один слог, так и остались. Кроме того, с нашей общей подачи Жаба почти все перестали звать Огурцом. Более короткое прозвище прижилось, превратившись в новый позывной командира. Надо сказать, что мы с Пасом к полученным от Рипли кличкам быстро привыкли и нередко звали друг друга именно так. На Копуху я давно перестал обижаться — на базе были прозвища и обиднее.

Молчунья запустила мотор и погнала катер к эллингу. Мне нравилось ходить по невысоким волнам на полной скорости — это возбуждало и радовало, заставляя сердце стучать быстрее. В такие минуты я вспоминал, что все мы охотники, а не какие-нибудь биологи на забытой богами станции в океане. Молчунье нравилась мощь и управляемость катера, Чистюля млел от морского ветра и солнца. Каждый из нас любил в скорости что-то свое, но все мы любили скорость. Может, так и должно быть в команде?

— Перестань пялиться на Молчунью, — сказал я Пасу, зная, что она нас не слышит.

— С чего бы? — напрягся Чистюля. — Думаешь, если она тебе иногда дает, то ты ее купил с потрохами?