Читаем без скачивания Ворон. Сыны грома - Джайлс Кристиан

– Мой брат теперь пьет в Вальхалле, – вскричал Бьярни, на что викинги ответили дружным «хей!». – Не печалься о нем, Ворон. Всем бы нам такую смерть.

– Мы завладели богатством, какого север еще не видывал, – сказал Улаф. – Многие годы оно будет сиять, освещая собою долгие зимы и согревая старые кости. – Старик поднял рог, обводя взглядом всю волчью стаю. – А наш ярл вовремя опомнился и послал христианского бога подальше. – При этих словах на лице Улафа появилась та улыбка, которой я не видел у него после того, как его сын Эрик был убит во владениях Эльдреда. Стукнув своим рогом о рог Свейна, наш капитан произнес: – Сегодня славный день.

Для меня же тот день оказался вовсе не так хорош: я страдал оттого, что по моей вине добрый друг прежде срока отправился в мир иной, а франки истязали Кинетрит, думая, будто я дьявол, завладевший ее душой при помощи злых чар.

– Ни к чему топить себя, парень, – сказал чей-то голос. Проведя рукой по губам, я повернул туманную голову и увидел Пенду. Он лежал, облокотясь о свернутую шкуру, и смотрел на меня, по-видимому, уже довольно долго. – Утром ты должен быть в ясном уме. – Пенда плюнул на точильный камень и провел по нему ножом. – Нам нужно кое-что обмозговать. – Я поднял глаза, но голова моя шла кругом, и мне было слишком дурно от горя, чтобы я мог вникнуть в смысл сказанных слов. – Эй, малый, ты слышишь? – Пенда направил на меня острие ножа, а потом испытал его остроту на ногте своего большого пальца. – Больше никакого меда. Ты нужен мне трезвый.

– Зачем? – уныло спросил я.

– Затем, что завтра ночью мы пойдем вызволять Кинетрит.

Мои липкие от медовухи губы внезапно разомкнулись. Замысел оказался прост. На мой взгляд, даже чересчур прост. Следующим утром мне рассказал о нем Эгфрит, и это меня удивило: я думал, он еще сердит на меня за то, что я помешал крещению Сигурда, и не захочет нам помогать. Однако едва он услыхал, как мы с Пендой говорим об освобождении Кинетрит, его куньи глазки оживились.

– Она хорошая девушка, – сказал монах, почесывая щетину на подбородке и хмурясь. – Я к ней привязался. То, что она сделала с Эльдредом… это несчастье. – Он скорбно покачал головой. – Она должна молиться, чтобы Господь простил ей этот страшный грех. Но она и сама страдала. Я верю, что Христос плачет, видя, как франки обращаются с бедняжкой. Исцелить душу Кинетрит можно иначе, не столь жестоко. Ну а аббатиса Берта – просто старая карга. Боже, прости меня! – пробормотал Эгфрит, начертив у себя на груди крест. – Эта женщина пребывает в заблуждении. То, как она пытается исправлять грешников, мне не по душе. И Господу, я уверен, тоже. Потому я не могу бездействовать, когда бедное дитя страдает.

Итак, мы условились, что Эгфрит возьмет немного серебра, поедет в Экс-ля-Шапель и купит у монастырского келаря две большие сутаны с капюшонами, а как только стемнеет, вынесет их нам ко рву, отделяющему город от леса.

– Я заплачу келарю так, чтобы он не задавал лишних вопросов, – уверенно сказал Эгфрит и с сомнением поглядел на Пенду и меня. – Если не будете открывать рты и высовываться из-под капюшонов, мы сможем пройти в обитель и выкрасть юную Кинетрит.

– Мы не оплошаем, монах, – сказал я, посмотрев на Пенду. Тот лукаво улыбнулся. – Только помоги нам туда проникнуть, а остальное мы сделаем сами.

– Ох, не ворошили бы вы палкой осиное гнездо! – предостерегающе проговорил Улаф, вытирая закапанную медом бороду.

Солнце быстро вставало, и его лучи пробивались сквозь затуманенные восточные леса, так что казалось, будто замшелые стволы ясеней горят. Голуби терпеливо ворковали, и в их мягкую песнь врывались шумные трели малиновок, корольков да зябликов.

– Франки придут в ярость, когда узнают, – прибавил Улаф. – Худосочный епископ еще в тот раз натравил бы на нас солдат, не окажись рядом старого козла Алкуина, который удержал франкские мечи в ножнах.

– Дядя прав, Ворон, – сказал Сигурд. – Вам придется поторопиться. Мы подготовим корабли к отплытию и будем ждать вас, сидя на веслах. Если в городе вы попадетесь, помочь вам никто не сможет.

– Понимаю, Сигурд, – ответил я.

Пенда согласно кивнул.

– Позволь мне взять нескольких людей и тоже поехать, – сказал Свейн Рыжий, обеспокоенно наморщив широкий лоб. – Мы будем ждать Ворона среди деревьев, на случай если завяжется бой.

– У нас только шесть приличных лошадей, Рыжий, но с тобою в седле и те не смогут идти быстрее вола.

Свейн обиженно фыркнул.

– Я поеду, – вызвался Флоки Черный. Лицо его выражало суровую решимость. – И Халльдор с нами.

Халльдор приходился Флоки двоюродным братом. Этот викинг обожал свое оружие: его меч, копье и топор были самыми острыми во всей нашей волчьей стае, и он даже придумал им имена. На слова своего родича он ответил простым кивком. Тогда Флоки, поймав взгляд Сигурда, продолжил:

– Мы станем ждать, как предложил Свейн, в лесу, где нас никто не увидит. Но наши копья будут наготове, если франки захотят их отведать.

– Возможно, удастся похитить девушку так, что монахини не заметят, – с надеждой сказал Эгфрит.

Хотя Сигурд кивнул, в его глазах я разглядел сомнение.

– Спасибо тебе, Флоки, – сказал я, – и тебе, Халльдор. Зажгите факел, чтобы мы нашли вас, когда выкрадем Кинетрит. Только не выходите из-за деревьев. Если нас поймают, это будет наша забота. Не хочу, чтобы франки увидели в этом деле руку Сигурда.

Флоки нахмурился:

– Просто постарайтесь не привести за собой стадо синих плащей.

Оседлав лошадей, мы, пятеро, к сумеркам добрались до края леса, откуда был виден Экс-ля-Шапель, и стали ждать. Стоя под высокими ясенями, в кронах которых обосновалась стая грачей, мы глядели вслед отцу Эгфриту, чья лошадь затрусила к городу, отгоняя хвостом мух. Вернулся монах очень довольный собой: его кунья рожа светилась гордостью, но я легко простил ему это, ведь он сумел раздобыть две новенькие сутаны из коричневой шерсти.

– Неплохо, отче, – с усмешкой кивнул Пенда.

Нырнув в колючий балахон, он превратился в немного странного монаха со шрамом на лице и торчащими волосами. Флоки досадливо сплюнул, а Халльдор рассмеялся:

– Славные из вас вышли рабы Христовы… – Он подергал сутаны у нас на плечах, где они были нам явно узки. – Божьи невесты запрут дверь изнутри и заставят вас до самого Рагнарёка счищать паутину у них между ног.

– Я бы согласился, если б среди них нашлась хоть одна хорошенькая, – сказал Пенда.

Эгфрит одарил его сердитым взглядом и, вздернув бровь, пробормотал:

– Cucullus non facit monachum. Клобук не делает монахом.

Кольчуги мы сняли: сутаны и без них сидели на нас слишком тесно, к тому же железные звенья могли громко греметь. Мечи и длинные ножи мы все же взяли, понадеявшись, что под шерстяной тканью их рукояти не будут видны. Оставив лошадей с Флоки и Халльдором, Эгфрит, Пенда и я, как подобает смиренным монахам, направились в город пешком и, перебравшись через ров, устремили взгляды на крепостные стены, отражающие последние лучи солнца. Идя мимо окутанных дымом домишек, мы удалялись от леса, однако крики грачей все еще были слышны. Птицы гомонили скрипуче и надтреснуто, как пьяницы, чьи вопли доносятся из переполненной таверны.